Сципион. Социально-исторический роман. Том 1 - Юрий Тубольцев

— Откуда ты прибыл к нам, чужеземец? — с грозно подчеркнутой вежливостью спросил Публий, будто не замечая тоги на том, к кому он обратился.

— Я не чужеземец, я гражданин, — надменно ответил тот.

— Нет, ты не Римом вскормлен, признайся!

— Вообще-то, я родом из Александрии, — смущенный уверенной проницательностью Сципиона, пробормотал страстный покупатель вещей, — но недавно я получил гражданство… А как ты узнал?

— Ты не римлянин. У римлян не может быть частных дел, когда с войны возвращается их полководец, для римлян нет ничего значимей и прекрасней, чем вместе с Родиной вкусить восторг победы.

Сципион презрительно отвернулся и зашагал своей дорогой, а разоблаченного чужака народ забросал насмешками.

Италия

1

На следующий день после возвращения на родину люди Сципиона с раннего утра занялись перегрузкой поклажи со своих кораблей на речные транспортные суда для доставки их в Рим по Тибру. Одновременно производились ремонтные работы, чтобы подготовить флот в обратный путь.

Около полудня в Остию из Рима приехал Луций Сципион, торопившийся встретиться с братом. Он рассказал Публию столичные новости и этим несколько подготовил его к встрече с сенатом.

За последний год в Италии не произошло заметных событий. Ганнибал, потерявший с гибелью брата и его войска последние надежды на успех в италийской войне, все же упорно не желал уходить из этой страны и, обосновавшись в Бруттии, провел там все лето в вынужденном бездействии. Помощь из Африки к нему не поступала, так как карфагенские власти последние силы бросали на то, чтобы спасти для себя Испанию, дававшую им гораздо больше прибыли, чем Италия. Римляне, довольные таким положением, не стали беспокоить грозного даже сейчас Ганнибала, дабы не искушать судьбу, и занялись устройством своих дел по всей Италии. Кого-то они наказывали за измену в трудные времена, кого-то поощряли за верность. Большое внимание было уделено воспитанию галлов в долине Пада, которые в результате войны вышли из-под контроля и постоянными набегами на окрестные города привели в упадок всю эту плодородную область. Почти без борьбы удалось вернуть под власть Рима Луканию. Сенат предпринял меры к возрождению италийского хозяйства и призвал людей возвратиться к обработке земли. Единственное тревожное происшествие случилось в центре самого Рима в круглом храме Весты, где по нерадивости весталки потух священный огонь главного очага государства. Великий понтифик Публий Лициний Красс по мягкости нрава ограничился в отношении провинившейся только наказанием розгами, но еще долго, после того как жрица оправила мантию, приносились жертвы и служилось молебствие, чтобы умилостивить богов.

Любопытным для Сципиона был состав магистратов. Консулом от плебеев являлся Квинт Цецилий Метелл, коллега Публия по квестуре, который сначала интриговал против Сципиона, а потом сделался его союзником. Совершив во взаимодействии с Сципионом хороший политический старт, Цецилий Метелл приобрел заметный авторитет у граждан. Одним из преторов стал брат Квинта — Марк Цецилий, пытавшийся бежать из Италии после каннского поражения, но впоследствии сумевший ублажить плебс и добиться от него прощения за свой проступок благодаря рьяному исполнению должности народного трибуна. Под влиянием старшего брата, весьма расположенного к Сципиону и выдвинувшегося при поддержке партии Корнелиев-Эмилиев, Марк формально примирился с Публием, но в душе продолжал его ненавидеть и за то, что тот однажды слишком явно превзошел его в доблести, и вообще как существо иной природы. Другим консулом был давний друг Сципионов Луций Ветурий.

Но что особенно затронуло душу Публия и стало для него большой неожиданностью, так это известие о смерти Фабия Максима младшего. Услышав об этом, он погрузился в тяжелые воспоминания также и о других своих товарищах, ушедших из жизни. Пред его мысленным взором рядом с Квинтом Фабием предстал Аппий Клавдий. Потом он подумал об искалеченном Марке Эмилии. И, как всегда, жестокая память замкнула траурную цепь образами отца и Гнея Сципиона.

Отправив грузы и гражданских лиц в Рим по Тибру, Сципион распорядился как можно быстрее подготовить эскадру для нового плавания в Испанию, чтобы забрать очередную партию солдат, после чего сел на белого коня и во главе войска, облаченного в парадное обмундирование, двинулся к Риму.

Прибыв в окрестности столицы, Сципион выбрал для пущей внушительности возвышенное место и велел воинам разбить лагерь. Солдаты стали резво ковырять древнюю землю Лация, а Публий воодушевлял их, прохаживаясь по уже распланированным улицам будущего воинского городка, и время от времени с завистью поглядывал в сторону Рима. Он надеялся на триумф и потому пока не входил на священную территорию, ограниченную чертою померия, чтобы не слагать с себя империй.

Вскоре Публий заметил направляющуюся к лагерю толпу горожан. Тогда он поторопил солдат, возводящих насыпь трибунала, и, когда гости вошли в пределы владений Сципиона, он уже солидно восседал на возвышении у претория. Однако, дав возможность издали насладиться согражданам этим величавым зрелищем, западающим в души людей из народа, Публий, с приближением процессии, сбежал с насыпи и приветливо шагнул навстречу толпе. Возглавлял шествие Марк Эмилий Павел, с которым Сципион и обменялся рукопожатием в первую очередь. Затем его руку бесчисленное множество раз трясли люди различного облика и достоинства, причем многих из них Публий не смог узнать, а насчет некоторых даже готов был поручиться, что видит их впервые. Это несметное количество людей наперебой поздравляло его с успехами в Испании, восхваляло проявленные им таланты и прочило ему славу завершителя войны. При этом каждый стремился уверить его в своих симпатиях и вообще в наилучших чувствах по отношению к нему.

Публий невольно поразился множеству вдруг обнаружившихся у него друзей и клиентов. Те, кто прежде чинил ему козни, теперь, когда он возвратился в Рим в силе и почете, поспешили явиться к нему с приветствиями, опередив истинных друзей.

Сципиону ничего иного не оставалось, как раскланиваться в ответ, и он нехотя вступил в перестрелку любезностями, в ходе которой половину своих заслуг приписал моральной поддержке ныне присутствующих здесь сограждан. Потом он, по настоянию толпы, коротко перечислил одержанные победы и их результаты, а затем более подробно стал распространяться о своих планах, подчеркивая их благотворность для Республики и таким образом намекая на необходимость оказать ему поддержку на выборах.

Наконец народ, удовлетворенный тем, что удалось вблизи посмотреть на героя дня, согласился разойтись. Правда, некоторые, желающие получить от визита больше, а именно, обзавестись вполне осязаемыми связями с восходящей звездой политического небосвода, продолжали выжидательно толочься у трибунала. На них Публий не обратил внимания и, пригласив с собою только самых близких людей, поднялся с ними на возвышение и ввел их в шатер.

С Эмилием был очень серьезный юноша, а кроме них и Сципиона, в претории расположились Гай Лелий, Луций Сципион и Публий Сципион Назика. Хозяин палатки с искренним удовольствием разглядывал своих друзей. Эмилий внешне почти не изменился, старость еще держалась на почтительном расстоянии от него, однако подчеркнутая величавость манер сенатора и привычка чеканно произносить слова, вызывавшие прежде благоговение Публия, теперь казались несколько преувеличенными и оттого — наивными. Назика, сын погибшего в Испании Гнея Сципиона Кальва, пять лет назад был еще почти ребенком, сейчас же Публий увидел перед собою достойного молодого человека приятной наружности, несмотря на длинноватый нос, вежливого и умного собеседника. Спутником Эмилия, как выяснилось, был Луций Эмилий Павел, сын погибшего при Каннах консула и брат Эмилии. Публий с особым любопытством всматривался в его лицо, но не смог найти в нем чего-либо достойного восхищения. Его составляли хотя и не крупные, но грубоватые черты, которые при достаточной правильности форм все же производили впечатление мужиковатости и некоторой заторможенности. «М-да, — сказал про себя Публий, — если сестрица похожа на брата, то, пожалуй, я буду настолько великодушен, что уступлю ее Луцию». Правда, в результате беседы с гостями, в ходе которой Сципион старался быть одинаково внимательным ко всем и потому не раз обращался к Павлу, он составил более высокое мнение об этом немногословном юноше с глазами и рассудком взрослого человека, и наделенном, притом, разумной долей честолюбия.

Друзья первым делом сообщили Сципиону о здоровье близких и знакомых людей, затем рассказали о положении в Италии и в самом Риме, а потом перешли к обсуждению предстоящей политической борьбы за консульство на будущий год и, вообще, за доминирующее положение в сенате. При этом молодые высказывались категорично и прямо, а Марк Эмилий в большей степени подавал информацию для размышления и не углублялся в суждения и выводы, остерегаясь присутствия молодежи, из-за свойственной ей невоздержанности. Сципион, понимая тактику Эмилия, время от времени уводил разговор в сторону частных дел, тем самым гася неумеренный пыл юности других собеседников. Публий и действительно сейчас больше интересовался самочувствием своей матери и Марка Эмилия младшего или даже положением вдовы Аппия Клавдия, чем политической ситуацией, которую он в достаточной степени уловил с первых услышанных им слов, а для более серьезного ее изучения должен был сам увидеть сенат. Причем если здоровье Помпонии, по словам Луция, не вызывало тревоги, то порадоваться за Марка пока не представлялось возможным, хотя сенатор и утверждал, что его сын стал выздоравливать и даже повеселел, научившись, по совету Публия, заполнять вынужденный, тягостный прежде досуг науками.