Труды по истории Москвы - Михаил Тихомиров

Хозяйственное значение и состав населения монастырских слободок легко проследить на примере большой слободки Лужецкого («Лужковского») монастыря с церковью Ивана Богослова (по сотной 1544 г.). Слободка помещалась за посадом по реке Москве и была населена монастырскими слугами, «поварами и плотниками», которых насчитывалось 12. В той же слободе стояли «дворы хрестьянские тяглые» общим числом 61. Несмотря на название «крестьянские», дворы были населены и ремесленниками; там стояли дворы четырех кожевников, одного кузнеца, одного портного, двух скоморохов. Другая Лужковская слободка из 48 дворов находилась за Москвой—рекой при церкви Ильи Пророка. В ней также найдем кожевника и двух хлебников.

Слободки платили оброк в царскую казну, «а разводити им тот оброк тех слободок хрестьянам меж себя самим по животом и по промыслу». Следовательно, это были типичные пригородные поселения, где главное значение имело не земледелие, а промыслы. Они и платили вместе с городовыми людьми пищальные деньги, бражный оброк и выполняли городовое дело.[869]

Очень заметную группу населения Можайска составляли дворяне, дети боярские, рассыльщики, пушкари и ямщики. В Стрелецкой слободке дворянам и детям боярским принадлежало примерно 13 дворов; в некоторых из них жили не владельцы, а дворники. В шести дворах жили рассыльщики, в двух – садовники при царском саде, в двух – рыболовы (на берегу реки Москвы), в шести дворах – пушкари и рассыльщики. Особенно была многолюдна Ямская слобода, где стояло 46 дворов ямского приказчика и ямских охотников. Следовательно, различного рода ратным людям и ямщикам принадлежало в Можайске не менее 75 дворов.

Как и в других русских городах, в Можайске жило многочисленное духовенство. Всего попам, дьяконам и остальному причту принадлежало 63 двора; тремя дворами владели патриарх и два ближайших монастыря: Иосифов Волоцкий и Колоцкий. Поражает обилие «нищих» при церквах, которые населяли 82 двора. В их число, возможно, входили не только люди, питавшиеся подаянием, но и поденщики—бедняки. Всего на церковных землях вместе с нищими находилось 146 дворов. Общее же количество дворов в Можайске превышало 500.

Торговля в городе, по—видимому, занимала второстепенное место по сравнению с ремеслом. Во всех рядах насчитывалось 239 лавок, не считая полков, скамей и т. д. Можайский торг состоял из следующих рядов: Большого, Пушного, Сапожного, Подошевного, Овчинного, Солодяного, Пирожного, Рыбного, Седельного, Масленого, Мясного, Кувшинного, Горшечного, Иконного. Вероятно, были и другие ряды, почему—либо не отмеченные в писцовых книгах. Большинство лавок принадлежало ремесленникам: шубному мастеру, пирожнику, сусленику и т. д.

Можайск был довольно крупным центром по торговле сукнами. Например, в конце XVI столетия здесь монахи Болдина монастыря в Дорогобуже купили сукон «монатейных и рясочных и свиточных» 1195 аршин на большую сумму в 40 рублей. Там же ими было закуплено 160 серых и белых овчин, крашенина и войлок.[870] «Можайские сукна» упоминаются в приходо—расходных монастырских книгах как особый сорт; их покупали для изготовления монашеских ряс и мантий. Как думает С. В. Бахрушин, такие сукна производились окрестными крестьянами, судя по такой записи: «сукно сермяжное Можайсково уезду».[871]

Особенностью можайского рынка было то, что значительное количество лавок принадлежало пригородным крестьянам; в них торговали «дворцовых сел крестьяне». По подсчетам Чечулина, 39 человек, торговавших в Можайске, прямо названы крестьянами восьми государственных сел, 13 человек показаны крестьянами Дягилевского стана.[872]

Можайск имел и некоторое значение для внешней торговли. В нем находились два гостиных двора, «а ставятца на тех дворех литовские торговые люди и московских городов приезжие люди».[873] В гостиных дворах стояли строения: на одном изба, мыльня и шесть амбаров, на другом изба и клеть. Судя по небольшим размерам построек на гостиных дворах, отпускная торговля Можайска была незначительной. Возможно, она имела главным образом посреднический характер – транспортировку грузов по реке Москве.

На гостиных дворах останавливались при поездках из Москвы в Смоленск и обратно. Некоторое значение имела и Москва—река. На это может намекать существование в Можайске церкви Николы Мокрого, почитание которого было связано с речным и морским транспортом.

Ремесленный характер Можайска подчеркивается сравнительно небольшой дифференциацией посадских людей. Среди них не было ни одного «лучшего» человека.

Можайск в конце XVI в., несомненно, уже переживал некоторый упадок. На это указывает резкое уменьшение количества посадских людей. На 205 посадских дворов насчитывалось 127 дворов пустых и 1446 дворовых мест. Одной из причин запустения указывается моровое поветрие 1570–1571 гг., от которого запустело 366 дворовых мест. Размеры бедствия, как видим, были исключительно велики, но этим все—таки нельзя объяснить общее запустение Можайска, которое неудержимо продолжалось и после поветрия. За короткий промежуток времени в 4–5 лет в конце XVI столетия запустело еще 126 дворов, причем причины этого запустения указаны тут же в писцовой книге – это смерть владельцев дворов или безвестный уход.

Дворы покидали не только мужчины, но и вдовы. «Сшол безвестно», «сошли безвестно» – таковы пометки. Таким образом, из 1446 пустых дворов около 500 запустели на глазах составителей писцовых книг. Об остальных дворах и сами посадские люди не могли сказать, «кто на тех местах имяны жили и сколь давно и от чево запустели».

СЕВЕРНАЯ ОКРАИНА МОСКОВСКОГО КРАЯ

Северная граница Московского края в XVI столетии обозначалась течением реки Дубны с ее притоком Велей. К северу от этой реки находился Переяславский уезд. Граница здесь была традиционной и соответствовала границам двух княжеств – Дмитровского и Переяславского.

Леса и болота покрывали обширные пространства на северной окраине Московского края, особенно в излучине, образуемой Сестрой и Дубной. Стоявший при слиянии Сестры с Дубной монастырь прозывался Медвежьей пустынью. Тут даже в середине XVI в. сохраняло значение бортничество, как видно из одной жалованной грамоты Песношскому монастырю. Игумен этого монастыря скупил борти у местного вотчинника, другие борти получил от детей боярских в виде вкладов «в селе и в деревнях и в пустошах». Монастырь выхлопотал освобождение приобретенных бортей от вмешательства царского чашника.[874]

Лучшие земли находились к югу от Дмитрова, где проходила возвышенная Клинско—Дмитровская гряда. Эта часть Московского края была относительно густо заселена и обжита.

Главным видом поселения на северной окраине Московского края было село с прилегающими к нему деревнями, очень небольшими по размерам: в два – четыре двора. В основном заселение этого района закончилось к концу XVI в. Об этом нам говорит цифра починков на землях Троице—Сергиева монастыря в Дмитровском уезде, где на 137 деревень числилось всего два починка.

Межевая грамота 1504 г., отделившая владения дмитровского князя Юрия Ивановича от соседних волостей, ясно показывает отличия между северной и южной границей Дмитровского уезда. На севере граница тянется по рекам Веле и Дубне. Села и деревни находятся в отдалении от этих рек; их обозначают общими терминами: «на праве реки Вели села и деревни Мишутина стана, на леве реки Вели села и деревни Инобожские волости». Зато часто упоминаются болота – «великий мох мокряк». Прибрежье Дубны и Вели сохраняло этот характер глухой и болотистой местности еще и в начале нашего столетия. Совсем по—иному в меже вой грамоте 1507 г. обозначается граница между Дмитровским уездом и городком Радонежом. Она вьется по оврагам и речкам мимо сел и деревень, по давно обжитой и населенной местности.[875]

Река Дубна с ее притоком Сестрой и впадающей в нее Яхромой имела в XVI в. крупное транспортное значение. По этим речкам вниз и вверх в летнее время плыли суда, нагруженные разными товарами. Их перегружали на более крупные суда у села Рогачева или при устье Дубны. В одной грамоте конца XV в. говорится о случаях застревания волжских судов при устье Дубны, когда груз из одного речного судна приходилось перегружать на три суденышка, чтобы доставить его в Дмитров.

От устья Дубны начиналось судоходство вверх по Волге к Твери и вниз к Нижнему Новгороду, но особенно крупное значение имел путь на север по Мологе к Белоозеру.[876] Во второй половине XVI в. этот путь теряет свое значение в связи с установлением сухопутной дороги из Москвы на Вологду, а оттуда к Холмогорам и Архангельску. Тогда же начинается и падение дмитровской торговли, о которой с похвалой отзывался еще Герберштейн.