Кремлевские подряды. Последнее дело Генпрокурора - Юрий Скуратов

Недопустимо, когда администрация главы государства становится государственно-коммерческой структурой. Это – самая питательная почва для злоупотреблений. Такой порочной управленческой схемы не должно быть и нет нигде в мире, кроме России. Это все равно что передать коммерческой структуре некоторые функции государственного управления, что категорически запрещено законом.

Очень важным итогом моих размышлений стал вывод, что Бородин – больше жертва, чем преступник, что он всего лишь исполнитель, но никак не главное действующее лицо, не организатор махинаций. Это и есть тот главный вопрос, от осознания которого, в принципе, и зависит мера ответственности Бородина. Сама ситуация, когда от него требовали деньги, много денег, вынуждала его искать нечестные пути.

Работа с Ельциным поставила Бородина перед нелегким выбором. Как я уже рассказывал, у меня с Бородиным всегда были, в общем-то, неплохие отношения. Так вот, он сам мне жаловался, что президентская семья требует от него все больших и больших «вливаний». Как-то в приватной беседе он в сердцах проговорился: «Я уже не могу больше, тянут с меня деньги страшно». В связи с этим, наверное, и была вскоре отлажена схема денежных поступлений через «Мабетекс».

Именно тогда Бородин и допустил огромную ошибку, не сказав откровенно своему шефу примерно так: «Борис Николаевич, я не Али-Баба и даже не старик Хоттабыч… В рамках существующего законодательства я не в состоянии обеспечить такие-то ваши запросы. Либо изыскивайте какие-то новые ресурсы, и я готов помогать вам, либо оставьте меня в покое».

Объективно говоря, доля Бородина была незавидной. Постараюсь объяснить, что означает в российско-кремлевских условиях фраза «требует все больше и больше денег». Представьте себе какие-нибудь давние или не совсем давние времена. Некий русский царь (назовем его условно Борисом) находится вместе со всем своим двором с визитом за границей. Уже перед возвращением домой говорит он слуге своему: «Надо мне, Пашка, сделать подарки кое-какие жене любимой да дочерям-красавицам». Идут они в ювелирную лавку и там царь выбирает себе драгоценностей на десятки тысяч тамошних рублей – долларов. А выбрав, пытливо смотрит на слугу своего Пашку: дескать, раскрывай мошну, не царское это дело – за цацки какие-то расплачиваться… Долго ли прослужил бы слуга после того, как царь-государь всея Руси в какой-то там заморской лавке не смог бы то ли намеренно, то ли по недоразумению, оплатить свои покупки? Полагаю, начни он возражать, его прогнали бы тут же…

Я не оправдываю Бородина, но по-человечески понимаю, что в ситуацию он при «царе Борисе» попал незавидную. Но, к сожалению, Пал Палыч выбрал для себя далеко не лучший выход.

Один из счетов – а Карла дель Понте дала мне их полный перечень – был открыт перед поездкой Ельцина в Венгрию. Через зарубежные счета Бородина на него был переведен ни много ни мало, а один миллион долларов. Для каких целей это было сделано?

Итальянская «Correra della Sera» приводит фрагмент допроса Беджета Паколли в швейцарской прокуратуре.

На вопрос Карлы дель Понте, кто является получателем платежа в один миллион долларов, переведенных с личного счета Паколли на счет Бородина, а потом оттуда таинственно уплывших в один из будапештских банков, Паколли ответил:

– Они предназначались для президента.

– Для президента Ельцина? – спрашивает швейцарский прокурор.

– Для президента. В эти дни он находился с официальным визитом в Венгрии, ему были нужны деньги на мелкие расходы.

Видите ли, у меня здесь есть выписки со счета. Президент в общем-то потратил довольно мало.

Еще 200 тысяч долларов перевели в Париж для пошива президентских костюмов. Почему-то мои костюмы Кремль заинтересовали, а костюмы Ельцина – нет. А ведь и миллион долларов на «мелкие расходы», и 200 тысяч на президентское платье не были предусмотрены никакой сметой. А то, что они были потрачены – не сомневайтесь: уж если мои костюмы Паколли оплатил, то для Ельцина он и подавно расстарался…

Чьей же жертвой был Бородин? В первую очередь системы, которая тогда существовала. И семьи (как президентской, так и в кавычках), которая нуждалась в гораздо больших средствах, нежели Бородин мог дать через официальные каналы. То, что Ельцин действовал тем самым не по закону – это очевидно, поскольку существуют указы, где четко и детально прописано, какие средства он имеет право использовать и на что. Вот и приходилось изобретать такие схемы, которые позволяли бы иметь дополнительные финансовые вливания. Бертоса правильно сказал: «Самое интересное, что же произошло с деньгами в конечном итоге». Это действительно важно.

Если Бородин из этих денег ничего сам не получил, не потратил ни рубля на свои нужды, тогда его роль чисто вспомогательная, техническая. Это обстоятельство позволяет Бородину выйти из неприглядной ситуации относительно незапятнанным. Относительно, поскольку ответственность все равно лежит на нем: счета были оформлены лично на него, деньги, бесспорно, отмывались, причем он так или иначе в этом непосредственно участвовал. Если правда, что деньги на счетах размещались на имя Бородина, а реально тратились на семью Ельцина, то Бородин в деле «Мабетекса» – трагическая фигура. И мне его искренне жаль.

Я не сочувствовал Бородину до того момента, как он оказался в тюрьме. Но когда в «Шереметьево» я увидел его лицо – изможденное, с печатью мученника – понял, что он страдал. И даже не потому, что отсидел почти три месяца – в конце концов это не такой уж большой срок. Видно, он переживал… Я помнил Бородина самоуверенного, если хотите, наглого, кричащего, что все, дескать, эта швейцарская Карла сделала по заказу, чуть ли не за деньги. А тут – уже совсем другой Бородин…

Я уже не был прокурором, поэтому посчитал, что мы должны обязательно встретиться и объясниться. Встреча состоялась. Мы крепко пожали друг другу руки… Зла у меня на Пал Палыча не было; думаю, то же самое по отношению ко мне испытывал и он. Мы оба пережили непростые дни и смотрели на мир несколько другими, чем раньше, глазами. Нас обоих потрепала и проверила на прочность жизнь.

Паша извинился передо мной за костюмы, за свои высказывания по поводу меня и Карлы. Мы разговаривали больше часа. Прощаясь, обнялись… Это не был отказ от моих прежних позиций. Я просто знал: в тюрьме ему было труднее, чем мне.

Мартиролог «Мабетекса»

Следователей по особо важным делам на нашем рабочем языке называют «важняками».

«Важняки» – особые фигуры. Опытный следователь в прокуратуре на вес золота, особенно сейчас. По статистике в основном стаж работы следователей в районе – около трех лет. Большая текучесть кадров – люди не выдерживают нагрузок: постоянные стрессы, условия для работы ужасные, а процессуальные сроки очень жесткие. Кое-кто даже спивается… Одним словом, специфика работы курорт мало напоминает – приходится работать в тюрьмах, выезжать на осмотры места происшествия; скандалы, трупы… В общем, очень тяжелая, но необходимая для общества работа.

Следователи прокуратуры – особая каста; здесь авторитет человек зарабатывает годами благодаря своим реальным делам и поступками,

Когда я пришел в прокуратуру, то больше всего боялся потерять доверие следователей. Я всегда прислушивался к их мнению, старался помогать, курировал ход расследования, но в само дело вмешивался очень редко, пытался больше учитывать позицию следователей и надзирающих прокуроров.

Тяжело говорить об этом, но нынешнее руководство Генеральной прокуратуры сегодня «выдавливает» из системы наиболее крепких, опытных и сильных следователей.

Не хватит пальцев на руках, чтобы сосчитать тех, кого убрали или кто вынужден был уйти сам в связи с моим делом или на его фоне. Управление по расследованию особо важных дел Генпрокуратуры было практически обескровлено.

Весной 1999 года ввиду особой неуправляемости и принципиальности был «задвинут в дальний угол» мой заместитель по следствию Михаил Катышев. Сначала он был отстранен от курирования следствия, через некоторое время у него «отобрали» надзор за ФСБ и налоговой полицией. Ненавистный Кремлю прокурор после этого мог осуществлять надзор лишь за работой управления делопроизводством, отделом писем, приемной и управлением реабилитации жертв политических репрессий. Убрали Владимира Казакова, начальника Управления по расследованию особо важных дел, а также Бориса Уварова, Николая Волкова; на другую работу, подальше от следственных дел перевели Георгия Чуглазова.

В течение одной недели работу покинули сразу несколько блестящих следователей. Николай Индюков, занимавшийся расследованием убийства генерала Рохлина и делом о терракте в Пятигорске, ушел сам. Доведя до суда дело о двух чеченских женщинах-террористках, – Тайсмахановой и Дадашевой – он первым доказал, что с терроризмом можно и нужно бороться законным путем, что это зло не фатально, а вполне наказуемо и искоренимо. Опытнейшего Бориса Погорелова и «важняка» Владимира Елсукова, блестяще раскрывшего убийство ханты-мансийского прокурора, убрали. Этим расследованием Елсуков, классный специалист по экономическим преступлениям, доказал, что и «заказные» преступления тоже поддаются расследованию. Ушли добровольно их коллеги: Владимир Данилов, заместитель Генерального прокурора Владимир Давыдов…