Выбор - Анна Белинская

Люба суетливо перекладывает обильно политые шоколадом профитроли на блюдо, а Полина Андреевна замирает в немом ступоре.

— Это взаимно, брат. Поэтому тебя я прощаю. А вот почему твоя будущая женушка не поделилась со мной такой прекрасной новостью, — переводит свои пылающие яростью глаза на меня, — когда, как лживая змея, извивалась подо мной, не понимаю. Пока ты долбанные стишки ей писал, она трахалась со мной как шлюха.

Керамический поднос выпадает из рук Любы и разбивается на десятки осколков.

Точно так же, как и мое сердце.

Я не слышу вскриков Полины Андреевны, не слышу, что кричит Данила, я никого не слышу.

Я словно в небытии.

Где я?

В аду?

В моих ушах бьет кровь, и она оглушает.

Я не чувствую сердцебиения, потому что его нет, оно разбилось.

Я умерла?

Но в груди начинает давить и жечь, болезненно перемещаясь в левую руку, я чувствую.

Значит, я жива.

Возможно, у меня инфаркт?

В мгновение, словно яркой вспышкой меня возвращает в реальность, и я уже слышу голоса и даже способна их идентифицировать.

— Умело притворялась наивным ангелочком, так легко запудривая мозги и затуманивая рассудок, — плюет в меня этот совершенно чужой человек с глазами разрушительной мглы.

—Закрой свой поганый рот, — орет Данила.

— А что, брат? Лучше скажи спасибо, что не дал совершить ошибку и жениться на алчной, лживой суке. Она поимела нас обоих, брат. Тебя окучивала ради денег, а со мной жестко трахалась.

Я не дышу.

Мне не хватает воздуха.

Судорожно хватаю открытым ртом кислород, словно выброшенная на берег рыба. Меня начинает тошнить.

Всё, что мне сейчас нужно, доползти хоть как-то до унитаза.

Бессвязно мычу, когда ощущаю что-то мокрое на своем лице.

От безостановочного мельтешения перед глазами начинает мутить еще сильнее.

Почему всё кружится?

Почему они все танцуют передо мной?

— Саша, Саш…

Я хочу сказать, но меня что-то плотное душит, не давая произнести ни слова.

Устало прикрываю глаза и чувствую, как щеки становятся обжигающе влажными.

Это слезы.

Я плачу?

А разве я еще могу плакать?

***

Сижу на опущенной крышке унитаза в ванной: дышу в ладони, плотно прижатые к носу и рту.

Это такая техника дыхания, спасающая при отсутствии кислородной маски или пакета для дыхания. И если я могу об этом думать, значит, я разбилась не полностью.

Умываюсь холодной водой, наплевав на потекшую тушь.

Смотрю в зеркало, облокотившись руками о раковину, и не узнаю себя: размазанная тушь, искусанные до крови губы, узкие отекшие глаза и пустой, совершенно безжизненный взгляд.

Понемногу прихожу в себя и на место аффекта приходит другое чувство.

Чувство стыда.

Прикрываю глаза и снова делаю глубокий вдох.

Мне ужасно стыдно.

Стыдно перед теми людьми, которые находятся сейчас за этой дверью и ставшие свидетелями моего унизительного падения.

Ведь ниже падать просто некуда, когда тебя прилюдно выставляют шлюхой.

Кажется, так он сказал.

Я хочу смыться вместе с водой в этом дорогом унитазе.

Не хочу и не могу выйти отсюда.

Это слово, будто клеймо у меня на лбу, горит красными буквами.

Мне кажется, если я выйду из своего временного укрытия, на меня будут тыкать пальцами и скандировать: «Смотрите все, шлюха идет! Она — шлюха!».

Я до сих пор не понимаю причину произошедшего, но сейчас я не в силах анализировать ее. Возможно, я сделаю это позже: дома, одна, лежа в постели и уткнувшись в подушку.

Меня разрывает на части от того, что мое личное, интимное, запретное выставили напоказ, обнажили, а потом надругались.

Не могу поверить, что ОН сделал это.

За что?

Горячие слезы вновь катятся по моему лицу, и я не в состоянии их остановить.

Тихий стук в дверь и еле слышное:

— Сашенька, — Полина Андреевна, — как ты там, милая?

Она тоже теперь считает меня шлюхой?

Хочу уйти.

Уйти из этого разрушающего жизни дома.

Бежать от всех этих людей, приносящих друг другу боль и страдания.

Последний раз брызгаю в лицо водой и проворачиваю замок.