Когда осенние печали. Часть 3 (СИ) - Пиженко Эвелина Николаевна

- Не передумала, - застёгивая крючки, Анна снова выдавила из себя улыбку. – Поеду.

…Выйдя на улицу, Анна медленно прошла на стоянку, открыла автомобиль, уселась, повернула ключ зажигания… Рука привычно потянулась к телефону. Уже нажимая на клавишу вызова, вспомнила странный визит химички.

…Вот уже и коллеги заметили её состояние… Наверное, перемыли все косточки у себя в учительской, разгадывая загадку – от чего их всегда такая строгая и уверенная в себе директриса вдруг изменилась – её поникшее настроение как будто отпечаталось на всё ещё красивом лице, а непонятная никому печаль так и застыла в синих глазах… Анна и сама видела в зеркале своё новое отражение, поэтому понимала – пересуды коллег вполне оправданны.

- Саша, это я… – дождавшись ответа, Анна произнесла заученную фразу. Несмотря на то, что муж всегда знал, что звонит она, Анна никогда не начинала разговор с вопросов или поручений. «Саша, это я» - звучало как неизменное приветствие. – Ты ещё не дома? Когда будешь?.. Ну, хорошо, до встречи…

Отключившись, она ещё какое-то время прогревала двигатель, затем плавно нажала на газ.

С того дня, когда Виталий Мясников так бесцеремонно вторгся в их с Сашей счастливый мирок, прошло около двух недель. Мирок никуда не делся, он продолжал существовать, но счастливым она бы его уже не назвала.

…Анна то и дело вспоминала и тот злополучный вечер, и беспросветную ночь, и следующий беспросветный день…

Саша вернулся под вечер воскресенья. Она уже знала, что эти два дня он провёл на даче – Дима звонил отцу и даже ездил, но Александр успокоил сына, что с ним всё в порядке и, не вдаваясь в подробности, сослался на желание побыть одному среди природы. Назвать природой заметённые снегом двор и пруд было трудно, но в самом доме царили тепло и уют, поэтому Димка был вынужден поверить отцу на слово. Анна не знала, о чём разговаривали отец и сын, но судя по растерянному виду Дмитрия, Саша ничего ему не объяснил. Наталья тоже не стала посвящать мужа в откровения свекрови, предоставив это право самой Анне Сергеевне, поэтому, недолго поколебавшись, та решительно пересказала сыну всё, что до этого поведала невестке. Оставлять Диму в неведении Анна посчитала непорядочным со своей стороны. Сын – взрослый, сам отец семейства, и обманывать его как ребёнка уже не было никакого смысла, тем более, что странности визита Мясникова вызывали у Дмитрия массу вопросов. Но, самое главное, она вовсе не хотела, чтобы по её милости Наташа хранила от мужа постыдную тайну его матери. Сейчас Анна не могла допустить мысли, чтобы стать причиной даже малейшего обмана между детьми. Зачем им этот лишний груз? Знает Наташа – пусть знает и Дима…

Виновата – она, и теперь родным решать, насколько велика её вина… Она устала носить в себе эту тяжкую ношу. Несмотря на давность измены, Анна чувствовала себя ужасно виноватой… и не столько в самой измене, сколько в состоянии дискомфорта, в котором пребывала сейчас её семья. Даже внуки чувствовали настроение взрослых и казались неестественно притихшими. Иногда она начинала себя корить за то, что не удержалась и посвятила в свою тайну невестку, а потом и сына. Однако, вновь прокручивая ситуацию, понимала, что поступить по-другому просто не могла.

Сама Анна мужу в те дни не звонила. Спрашивать, где он и когда вернётся – не было смысла. Говорить с ним как ни в чём не бывало – не хватило бы совести. Она понимала, что все её оправдания будут сейчас звучать фальшиво… А признания – неуместно. Промучившись два дня, она с тревогой в сердце слушала, как поворачивается в замке ключ…

…Анна ожидала чего угодно, даже того, что Саша окажется пьян… Но он был абсолютно трезв и нарочито-спокоен.

За эти два дня, что она провела в одиночестве, Анна многое передумала. Она предвидела, что Александр не будет скандалить и выяснять отношения… Но именно эта недоговорённость угнетала сейчас больше всего. К тому моменту, когда Саша вернулся домой, она уже была морально готова открыть ему всё, что хранила в себе эти годы. Всё равно – самое страшное уже случилось…

«Саш, ну, давай поговорим!..» - встретив мужа в прихожей, Анна была настроена решительно.

«Да не нужно, Анют… - супруг выглядел уставшим и, раздевшись, сразу направился в спальню. – Завтра вставать рано…»

От его спокойного тона хотелось завыть, забиться в истерике… Догнав супруга у самых дверей, Анна схватила его за локоть, попыталась повернуть к себе.

«Саша!..»

«Аня, успокойся. Ничего ведь не случилось…»

Судя по его усталому виду и покрасневшим глазам, эти два дня дались Александру тоже нелегко. Анна могла лишь предполагать, что передумал супруг за это время… Однако, он вернулся домой, и выяснять отношения вовсе не собирался. Это и радовало, и настораживало одновременно. За все тридцать лет они ни разу не поссорились – так, чтобы серьёзно, со скандалом… Анна даже не могла представить себе Сашу в гневе. Она понятия не имела, как может повести себя её супруг в такой экстранеординарной ситуации, могла только предполагать. Её предположения оказались верными: Саша не скандалил, он не задел её ни единым словом. Он как будто вернулся с работы или с прогулки – как обычно…

Немного успокоившись, Анна покорно легла спать. Муж тоже привычно разделся и устроился в постели… В последнее время они предпочитали спать на одной подушке, но сейчас супруг улёгся на своей половине кровати и отвернулся в сторону. Лёжа в темноте, Анна прислушивалась к его дыханию, пытаясь определить – спит он или нет. Ей очень хотелось придвинуться к нему, обнять, прижаться к родному телу… разреветься по-бабьи на его плече… Но что-то останавливало её от этого порыва. Что именно – она поняла уже потом, на следующий день, взглянув мужу в глаза…

…Он смотрел на неё незнакомым взглядом. В нём снова не было ни обиды, ни оскорблённого мужского достоинства…

…Разочарования тоже не было, как не было привычного тепла. Вместо них теперь зияла пустота – так увидела Анна.

Это был совершенно другой Саша.

Она больше не заводила никаких разговоров – знала заранее, что супруг их не поддержит.

«Ничего не случилось» - позиция, которую решил занять Александр, была на первый взгляд прочной и непоколебимой. Он, действительно, вёл себя как обычно – утром уезжал на работу, вечером возвращался домой… Только теперь их с Анной вечера проходили если не в обоюдном молчании, то в вынужденных репликах, и лишь приход внуков оживлял обстановку. С детьми Саша вёл себя по-прежнему – заботливо и ласково, то же самое касалось сына и невестки… Только вот шутил Александр Иванович теперь меньше, и смеялся реже.

Анна исподтишка наблюдала за мужем. Его отношение к ней нельзя было назвать холодным. Они перебрасывались словами, здоровались по утрам, желали друг другу спокойной ночи. Но возникшая между ними стена становилась всё выше и прочнее..

Анна, действительно, изменилась за эти две недели – она выглядела совершенно потерянной, и натянутая на лицо улыбка стоила ей неимоверных усилий. Видимое семейное благополучие теперь было только видимым, и это давило на мозг, угнетало. До её пятидесятилетнего юбилея оставалось чуть меньше двух недель, но Анна Сергеевна совершенно не думала об этом событии. Ещё в конце прошлого года они с Сашей решили, что отметят эту её дату вдали от всех… Так придумал Саша, и Анна с благодарностью приняла его предложение. Пятьдесят лет – не такой уж весёлый праздник для женщины, тем более – для такой женщины, как она. Анна Сергеевна Морозова, которую и сейчас многих тянуло назвать Анечкой, и пять десятков лет – вещи абсолютно несовместимые. Анна не раз представляла себе этот «праздник» - шумное застолье, речёвки коллег и учеников с преобладанием слова «пятьдесят», сложенные в это число воздушные шары и яркие плакаты… И на каждом из них – «пятьдесят»… «пятьдесят»… Ничего ужаснее придумать было нельзя, поэтому идею Саши уехать в этот период куда-нибудь на заграничный курорт, Анна приняла с благодарностью…

…Пальмовый берег… столик на двоих… вечерний бриз… музыка… И они с Сашей – только вдвоём.