Сказка сказок, или Забава для малых ребят - Джамбаттиста Базиле

После ухода отца Маркуччо, зарубив его слова у себя на сердце, взялся за обучение в школах, стал ходить по академиям, состязаться со студентами, проходить всякие тонкие вещи, так что вскоре сделался первым грамотеем в той стране. Но поскольку бедность есть мелкий чекан добродетели[420] и с человека, помазанного маслом Минервы[421], соскальзывает вода везения, этот бедняга всегда был не в почете, всегда на мели, повсюду натыкался на «жестокое сердце и злую волю»[422]. До пресыщения листая страницы, он рад был бы лизать жир со сковородки; наполняя голову сентенциями законоведов, он был тощ кошельком и, утруждая себя изучением «Дигест», будто держал вечный пост[423].

Пармьеро, в отличие от брата, зажил легко и кое-как; то играя, то пируя, ни в чем себе не отказывал и не заботился ни о каком ремесле этого мира; однако тем или иным способом сумел набить тюфяк соломкой. Видя это, Маркуччо стал горько жалеть, что, слушаясь отцовского совета, выбрал в жизни неверный путь, ибо грамматика Доната[424] ничем его не одарила, «Рог изобилия» только ввел в нужду[425], и Бартоло не помог наполнить кошель[426], в то время как Пармьеро, забавляясь игрой в кости, накопил доброго жирку и, не трудясь руками, наполнил зоб.

Наконец, не в силах больше терпеть чесотку постоянной нужды, он пошел к Пармьеро, чтобы попросить, раз уж Фортуна почтила его за сына белой курицы[427], вспомнить о бедном брате, ибо оба от одной крови и из одной щели вышли на свет.

Пармьеро, который хоть уже и пукал богатством, но страдал запором, сказал брату: «Ты, который не разгибал спины от занятий, следуя совету твоего отца, и мне всегда тыкал в глаза моими драками и играми! Иди и дальше грызи твои мудрые книги, а меня оставь с моими глупостями. Я тебе не должен ни крупинки соли; я не в подарок получил несчастные гроши, что имею в руках. Ты молодой, голову на плечах имеешь, иди: кто не умеет жить, это его горе. Каждый за себя, один Бог за всех. Нет монет, играй чашками[428]. Хочешь лопать — кусай себя за локоть, а хочешь стакан — кусай за бока». Сказав ему эти и много других слов, он отослал его прочь.

Маркуччо, оттого что родной брат обошелся с ним как с собакой, настолько потерял надежду, что решил кислотою отчаяния отчистить золото души от грязи тела. И пошел на высокую-превысокую гору, которая, как соглядатай Земли, разглядывала все, что творится в державе Воздуха, и, как великий султан гор, в облачной чалме поднималась к небу, чтобы сорвать оттуда полумесяц и приколоть ко лбу.

Пробираясь по теснейшей тропе среди расселин и обрывов, он поднялся на самую вершину и, увидев под ногами великую пропасть, открыл краник фонтана очей и после долгих рыданий хотел уже броситься вниз; но тут некая прекрасная женщина, в зеленой одежде и в лавровом венке поверх изумительных золотых волос, схватила его за руку: «Что ты делаешь, несчастный? Куда ты позволил увлечь себя дурным мыслям? И это — тот самый человек, что извел столько масла в лампе и потерял столько сна, занимаясь науками? Это ты — который, ведя свою славу, точно объемистую и просмоленную галеру, столько времени вытерпел в худобе? Почему ты теряешь лучшее время, не используя оружия, закаленного тобою в огне учения, против нищеты и злосчастья? Разве не знаешь, что добродетель — лучшее лекарство от яда бедности, табак от катара зависти, рецепт против болезней времени? Разве не знаешь, что добродетель — компас, указующий путь под ветрами неудач, смоляной факел, светящий во тьме горестей, упругая арка, неподвластная землетрясениям бед? Остановись, несчастный, приди в себя и не отвращайся от той, что может воодушевить тебя в опасностях, дать силу среди бед, терпение в отчаянии. Знай, что само Небо привело тебя на эту непроходимую гору, где обитает, в собственном лице, как есть, Добродетель, чтобы она, которую ты в своем безумном отчаянии порицал, дала тебе прозрение от ослепивших твою душу злых помыслов. Итак, пробудись, успокойся, не думай о дурном; и, чтобы познать, что Добродетель всегда подлинно добра, всегда сильна, всегда полезна, возьми этот сверток с порошком и иди в королевство Кампо Ларго[429]. Там увидишь дочь короля, которой собираются петь отходную, не находя лекарства от ее смертельной болезни; ты дашь ей порошок, размешав с сырым яйцом, и этим подпишешь приказ на выселение ее недугу, который, как солдат, навязавшийся на постой, терзает ее жизнь. Прогнав его, ты получишь столь большую награду, что навсегда скинешь с плеч нужду и станешь жить так, как ты достоин, не нуждаясь в чьей-либо помощи».

Маркуччо, признав ее, как есть, вплоть до кончика носа, пал как ее ногам, прося прощения за страшную ошибку, которую едва не совершил, и сказал: «Упал покров с моих глаз, и я узнаю по твоему венку, что ты — та самая Добродетель, которую все славят, но мало кто ей следует; ты — Добродетель, что возводишь к совершенству дарования, даешь дерзновение умам, обостряешь рассудительность, укрепляешь силы на честный и добрый труд, даришь крылья, возносящие выше самой тверди небесной! Узнаю тебя и сожалею, что слишком мало пользовался данными тобой оружиями; но обещаю, что отныне буду всегда ограждаться твоими противоядиями от всякой напасти, так что и мартовский гром меня не поразит!»[430]

И когда Маркуччо хотел поцеловать ее ноги, она исчезла из виду, а он остался в великом облегчении, как бедный больной, что после окончания приступа пьет прохладную воду с растолченным целительным корнем. Поспешно сойдя с горы, он направился в Кампо Ларго, где, явившись в королевский дворец, дал знать королю, что у него есть лекарство для его дочери. И король тотчас же отвел его в комнату принцессы, где лежала на кровати с дырочками[431] бедная девушка, столь истощенная и исхудавшая, что от нее остались только кожа да кости; глаза ее так провалились, что рассмотреть зрачки можно было разве что с помощью трубы Галилея[432]; носик был до того заострен, что мог служить клистирной трубочкой; щеки так страшно втянуты, что она походила на Смерть из Сорренто[433], нижняя губа отвисла к подбородку, грудь казалась грудью галки, руки были похожи на овечьи голени, когда с них срежут мясо; словом, весь ее облик