Боги, гробницы, ученые - Курт Церам

В итоге он не только начал путешествие с целой кучей рекомендательных писем, но сумел прибавить к своему имени звучный титул encargado de los negocios de los Estados Unidos del Norte – поверенного в делах Соединенных Штатов Америки. (Сколько мы уже встречали пионеров археологии, состоявших на дипломатической службе!)

Все это, однако, не спасло Стефенса от произвола пьяной солдатни. В 1839 году в Центральной Америке с ним произошло примерно то же, что шесть лет спустя случилось с Лэйярдом на берегах Тигра, в Месопотамии: тот и другой угодили в пучину мятежа.

В те времена в Соединенных Провинциях Центральной Америки существовали три большие партии: партия Франсиско Морасана, бывшего президента Республики Сальвадор; партия мулата Франсиско Ферреры в Гондурасе и партия индейца Хосе Рафаэля Карреры в Гватемале. Каррера вместе со своими приверженцами, которых пренебрежительно называли «качурекос» («фальшивые монеты»), находился в полной боевой готовности. Сражение у Сан-Сальвадора между Морасаном и Феррерой, в котором Морасан получил ранение, закончилось, однако, его победой, и население ожидало вступления его войск в Гватемалу. По той самой дороге, по которой ожидали прибытия войска Морасана, и продвигался со своим небольшим отрядом Джон Ллойд Стефенс.

Страна была разорена. Опереточные генералы и бандитские вожаки сменяли друг друга в руководстве отрядами и отрядиками (в их состав входили индейцы, негры, два-три европейских офицера-авантюриста и беглые солдаты из итальянской армии Наполеона). Причем они не столько воевали, сколько занимались грабежами и мародерством. Деревни были разорены, население голодало. «No hay» («Ничего нет») – таков был постоянный ответ на просьбу Стефенса продать хотя бы немного провизии. Ничего, кроме воды.

Они остановились на постой в мэрии одного городка. Вооруженный знаком своей власти, жезлом с серебряным набалдашником, алькальд (мэр) городка принял их весьма недоверчиво.

Ночью он ворвался с отрядом из 25 человек в помещение, занятое Стефенсом и его людьми. Командовал отрядом офицер, сторонник Карреры, которого Стефенс, рассказывая о своем приключении, называет «господином в блестящей шляпе».

Последовавшие за сим события приняли несколько бурный характер. Августин, слуга Стефенса, получив мачете по голове, стал кричать: «Стреляйте, сэр, стреляйте!» Стефенс предъявил при свете лучины свой паспорт и печать генерала Каскары, чьей поддержкой Стефенс успел заручиться. (Генерал, дезертировавший в свое время из наполеоновской армии, пользовался известностью и влиянием в стране.)

Кезервуд попытался разъяснить подвыпившим солдатам основы международного права, в частности положение о неприкосновенности личности дипломатов. На солдат это произвело еще меньшее впечатление, чем паспорта.

Ситуация принимала все более скверный оборот. В Стефенса целили дула трех мушкетов. Развязка была оттянута появлением второго офицера, явно выше рангом, чем первый, ибо шляпа на нем блестела еще ярче.

Снова были проверены паспорта. Офицер строжайше запретил насилие, но предупредил алькальда, что тот отвечает за пленников головой.

Пока он говорил, Стефенс успел набросать записку генералу Каскаре. Для пущего эффекта он запечатал ее американской пятидесятицентовой монетой. «Орел распростер свои крылья, звезды сверкнули при свете лучины, и все подошли поближе, чтобы получше рассмотреть монету».

Маленький отряд Стефенса не мог уснуть. Охранявшие их солдаты, расположившись лагерем вокруг мэрии, шумели, орали и пьянствовали.

Внезапно перед пленниками вновь предстал алькальд. Позади него шествовали изрядно подвыпившие солдаты. В руке он держал письмо Каскаре. Следовательно, оно было еще не отослано!

Тут Стефенса прорвало. И то, что не смогли сделать ни дипломатические паспорта, ни уговоры, ни ученые разъяснения Кезервуда, сделал его грозный тон.

Алькальд немедленно послал одного из индейцев отнести письмо и исчез вместе со всей своей свитой. Стефенс решил запастись терпением. Впрочем, напряженная ситуация разрядилась сама собой.

На следующее утро, когда солнце уже поднялось, к Стефенсу явился с оливковой ветвью трезвый как стеклышко алькальд. Что касается солдат, то они, повинуясь новому приказу, убрались восвояси еще до восхода солнца.

Копан расположен возле реки, носящей то же название, в Гондурасе. Водный поток этот впадает в реку Мотагуа, которая несет свои воды в Гондурасский залив. (Не смешивайте Копан с городами Кобан на реке того же названия и Кахабон, который находится северо-западнее Копана, уже в Гватемале.)

В свое время этой дорогой шел Кортес, когда после завоевания государства ацтеков отправился в 1525 году из Мехико в Гондурас, чтобы наказать одного предателя. Дорога протянулась более чем на тысячу километров сквозь горы и девственный лес.

Продолжая свой путь, Стефенс, Кезервуд, проводники-индейцы и носильщики вскоре углубились в дебри. И когда над ними, словно зеленое море, сомкнулись джунгли, они постепенно начали понимать, почему до них здесь побывало так мало путешественников и исследователей.

«Зелень, – писал за 300 лет до этого о таких же лесах Кортес, – отбрасывала такую густую тень, что солдаты не видели, куда ставить ногу».

Мулы по брюхо проваливались в трясину, и, когда Стефенс и Кезервуд, пытаясь им помочь, слезали с коней, колючие растения царапали их лица и руки. Томительная жара и духота вызывали апатию и усталость. Над болотами плясали тучи москитов – предвестников лихорадки.

Еще за 100 лет до экспедиции Стефенса испанские путешественники свидетельствовали, что климат тропической низменности «истощает силы мужчин и убивает женщин при первых родах, быки теряют в весе, у коров пропадает молоко, куры перестают нестись».

Природа ничуть не изменилась со времен Кортеса. И если бы не гражданская война, которая с самого начала обрекла на неудачу дипломатическую деятельность Стефенса и не оставила ему иного выбора, кроме как отдаться страсти к путешествиям, он, возможно, повернул бы назад.

Стефенс принадлежал к числу людей, которые и в самых тяжелых условиях не теряют восприимчивости к очарованию новизны. Тропический лес не только изматывал нервы и таил в себе опасные неожиданности – он был в то же время на редкость притягательным для зрения, слуха и обоняния.

Из низин тянуло запахом прелой земли. И каких только здесь не было деревьев: красное, кожевенное, камышовое! Раскинув гигантский шатер из двенадцатиметровых листьев, стояли пальмы. Внимательный наблюдатель мог увидеть и орхидеи. Кое-где виднелись ананасы, похожие на горшки с цветами.

А когда к вечеру лес наполнялся звуками, можно было услышать вопли обезьян-ревунов, выкрики попугаев, кваканье, визг, рычание и даже внезапно обрывающиеся приглушенные предсмертные стоны загнанного хищником животного.

Стефенс и Кезервуд пробивались сквозь дебри, которые, как говорится, и в дурном сне не привидятся. Исцарапанные до крови, заляпанные грязью и тиной, с воспаленными глазами, они шли и шли вперед. Неужели здесь, в этих джунглях, в этом заколдованном мире, который, казалось, всегда был таким, находились когда-то каменные здания, большие