Матрица. История русских воззрений на историю товарно-денежных отношений - Сергей Георгиевич Кара-Мурза

грустью – остается чем-то непостижимым… Тем не менее некоторым, быть может, доступно едва выразимое словами впечатление об этой душе. Оно, по крайней мере, не заставляет сомневаться в той неизмеримой пропасти, которая лежит между нами и ими» [23, с. 147–148].

Метафора «железного занавеса» считается самой удачной находкой в политической карьере Черчилля. Эта метафора была отобрана из большого культурного арсенала, накопленного на Западе в борьбе против России. Проведенная Черчиллем линия «железного занавеса» была определена в XVIII веке, когда Запад «изобрел» Восточную Европу как санитарный кордон, отделявший от него Россию. Как пишет западный историк, «многие постарались забыть об этом и поверить, что линию раздела между Востоком и Западом Европы придумали Сталин и Черчилль».

Такова была история противоречий Руси (России) с Западом как цивилизациями со времен раскола (схизмы), но этот раскол резко углубился с созданием капитализма. Как уже было сказано выше, историк М. Агурский сказал о представлении большинства населения России в 1920-х годов: «По существу, капитализм оказывался аутентичным выражением именно западной цивилизации, а борьба с капитализмом стала отрицанием самого Запада…» (см. [210]). А многие интеллектуалы, независимо от политической позиции, в СССР и в эмиграции изучали и обдумывали угрозы будущей войны Запада. Сейчас надо вникнуть в предвидения политиков и населения о том, какой должная быть через 20 лет политэкономия СССР. Такую угрозу предчувствовали многие историки и философы Запада.

Вспомним изначальные постулаты Гоббса: «равными являются те, кто в состоянии нанести друг другу одинаковый ущерб во взаимной борьбе», и также: «хотя блага этой жизни могут быть увеличены благодаря взаимной помощи, они достигаются гораздо успешнее, подавляя других, чем объединяясь с ними».

Во всех политэкономиях ключевым элементом является военная экономика. Для России и СССР был и остался актуален древний афоризм: «Война – душа Запада». Эта тема в философии началась с Гераклита. Он сказал: «Все вещи возникают согласно с войной», а затем: «Война – мать всех вещей». Этот постулат разрабатывал Платон: рес публика (т. е. «общее дело») – война. А Запад – то место, откуда возникают вещи, рожденные войной.

Эмануэль Северино, итальянский историк и философ нигилизма и войны, написал в 1991 г. большую и тяжелую статью «Война – душа Запада», она многое объяснила. Он считает, что Запад как цивилизация начался с Гераклита, Платона и Аристотеля. Образ троянской войны, как модель, у них не забывался. Платон считал, что война возникает при соединении «экстремального безумия» и хрематистики (вспомним, что политэкономия была наукой о хрематистике). А Северино добавил, что Маркс объяснил смысл хрематистики как «максимы» войны (слова Платона). Капитализм не может остановиться – над ним довлеет деструктивный демиург [232].

Локк разработал презумпцию естественного права цивилизованного государства («гражданского общества») вести войну с варварской страной, захватывать ее территорию, экспроприировать достояние (в уплату за военные расходы) и обращать в рабство ее жителей. Политэкономия помогла «рационально» подтвердить представления о «варварах» как не вполне людях.

В своей политэкономии Маркс добавил к войне эволюцию, о которой неявно сказал Гераклит. Маркс пишет о «Происхождении видов» Дарвина: «Это – гоббсова bellum omnium contra omnes, и это напоминает Гегеля в “Феноменологии”, где гражданское общество предстает как “духовное животное царство”, тогда как у Дарвина животное царство выступает как гражданское общество» [233].

Постулат «Война – душа Запада» был символом США. Директор Национального архивного центра Администрации США Дж. Тэйлор, который проработал в нем 57 лет, вспоминает: «В 1945 г., вскоре после того, как я пришел работать в архив, я узнал, что США имели план войны практически со всеми странами мира. Каждый план имел свой цвет. Черный для Германии, красный для Великобритании, белый для Кубы… Никто не думал в тот момент, что Соединенные Штаты могли начать войну против Великобритании, но у Пентагона имелся хорошо разработанный план такой войны».

Недавно хорошо сказал Т. Фридман (советник Мадлен Олбрайт) о связи политэкономии США с войной: «Невидимая рука рынка никогда не окажет своего влияния в отсутствие невидимого кулака. МакДональдс не может быть прибыльным без МакДоннел Дугласа, производящего F-15. Невидимый кулак, который обеспечивает надежность мировой системы благодаря технологии Силиконовой долины, называется Вооруженные силы наземные, морские и воздушные, а также Корпус морской пехоты США».

В 1920-х годах после Гражданской войны и иностранной интервенции разработка политэкономии РСФСР и затем СССР стала все более организованной и долгосрочной. Но главное, что все программы этой работы были организованы как общее дело, символический способ соединения людей, которому в общинной культуре народов России придавался смысл именно коллективного ответа на вызовы и угрозы. Одновременное ведение многих программ на большой территории страны связывало людей в советский народ (реально нацию). Огромной программой такого типа стала и индустриализация. Она изначально была истолкована как всенародный ответ на исторический вызов России – пройти путь развития, который обеспечит оборону от агрессии Запада, «иначе нас сомнут». Эта программа была ключевой в политэкономии – все понимали, что с Запада для русских исходила главная опасность военной угрозы.

Но следует уточнить, что наши поколения, которые были рождены после ВОВ и вышли на общественную арену уже в 1970-1980-е гг., этой угрозы практически не чувствовали. Теоретически это чувство не проникало в подсознание. Эту проблему мы обсудим в дальнейшем. Но сейчас есть много литературы с разумными и убедительными доводами авторов-современников.

Вот фрагменты книги И.Л. Солоневича[75]. Он пишет: «Перед Россией со времен Олега до времен Сталина история непрерывно ставила вопрос “быть или не быть?” “Съедят или не съедят?”? И даже не столько в смысле “национального суверенитета”, сколько в смысле каждой национальной спины: при Кончаках времен Рюриковичей, при Батыях времен Москвы, при Гитлерах времен коммунизма, социализма и прочих научных систем дело шло об одном и том же: придет сволочь и заберет в рабство. Причем ни одна последующая сволочь не вынесет никаких уроков из живого и грустного опыта всей предшествующей сволочи. Тысячелетний “прогресс человечества” сказался в этом отношении только в вопросах техники: Кончаки налетали на конях, Гитлеры – на самолетах. Морально политические основы всех этих налетов остались по-прежнему на уровне Кончаков и Батыев. Ничего не изменил даже и тот факт, что на идейном вооружении Кончаков и Батыев не было ни Гегеля, ни Маркса» [234, с. 263].

В другом месте он говорит о смысле приоритета политэкономии от Руси до 1917 г. Он пишет: «Московская Русь платила поистине чудовищную цену в борьбе за свое индивидуальное “я” – платила эту цену постоянно и непрерывно… Можно предположить, что при московских геополитических условиях Америка просто перестала бы существовать как государственно-индивидуальное “я”. Оборона этого “я”