Девушка под сенью оливы - Лия Флеминг

Я почувствовала, как слезы градом льются по моим щекам, мешая говорить. Но это только к лучшему. О дальнейших подробностях своего спасения мне не хотелось вспоминать.

Йоланда машинально покрутила обручальное кольцо на пальце и тяжело вздохнула.

– Может, такая смерть и лучше, чем газовая камера в Освенциме. Пожалуй, это единственное, что утешает. У меня сохранилась лишь одна-единственная фотография родителей. И ни одной, где бы мы были все трое. Я пыталась рассказывать о страшной участи родителей своим детям, но их это мало волнует. Разве что Пенни в Чикаго проявила интерес. Она, между прочим, вышла замуж за еврея и перешла в нашу веру, представляешь? Так что все возвращается на круги своя! Надеюсь, мама с папой рады этому.

– А ты была в синагоге? Ее заново отстроили, и там так красиво!

– Нет, я ни разу с тех пор не была в Ханье. В моей памяти все осталось таким, как было в тот страшный день. К тому же я перестала верить в Бога. То есть я верю, но несколько иначе, чем это принято по церковным канонам.

Я почувствовала нежелание Йоланды продолжать разговор. Слишком все больно, даже спустя столько лет.

– Давай-ка прогуляемся на пасеку! – вдруг предложила она. – Пора моим пчелкам узнать счастливую новость о том, что мы встретились. Подожди, я только сейчас принесу из дома защитную сетку.

Йоланда не могла налюбоваться Пенни. Такая элегантная, стройная, спину держит прямо. Не то что она сама, развалюха. Но как ни крути, а четверо детей, которых она выносила, не сделали ее фигуру краше. Да и кожа на лице загрубела и обветрилась от постоянного пребывания на солнце. И наряд ее… После гибели мужа в годы гражданской войны она, в соответствии с местными традициями, ходит по-вдовьи: только в черном и темно-сером. Все остальные краски мира она приберегает для своих цветов и орнаментов, ярких шерстяных ковров и подушек, которыми украшены комнаты в доме.

Да, на фоне Пенни она смотрится совсем старухой. Впрочем, они прожили в разных условиях. Да и климат в Англии не такой, как здесь. Она мысленно представила себе эту страну, где круглый год зеленеют луга и каждый день идет дождь. Надо будет порасспрашивать Пенни о том, как ей живется в своей Англии. Но вначале вначале она должна рассказать ей о Панайотисе. Она постарается сделать это максимально тактично, не бередя старые раны, так, как это сделала сама Пенни. Йоланда догадалась, о скольких ужасах умолчала подруга, рассказывая о смерти ее родителей.

Семья и дети помогли ей вынести все горести и обиды, все удары судьбы. Хорошо, что Пенни тоже не обделена родственными узами. Йоланда снова прикоснулась к ее руке, словно отказываясь поверить в то, что подруга жива и предстала перед ней из плоти и крови, а не бестелесным призраком, которые часто являются старикам накануне смерти, принимая облик давно умерших родных.

Смеркалось. Подруги сидели под оливой, предусмотрительно прихватив с собой фонарь, чтобы отпугивать докучливых мошек. Они сидели и молчали, вслушиваясь в сладостное пение цикад. Возвратившиеся с работы сын Тони и муж Сарики подошли поздороваться с гостьей и тут же удалились смотреть футбол по телевизору.

Наверное, самое время начать разговор о прошлом, подумала Йоланда и даже откашлялась для смелости. Она стала рассказывать о том, как отправилась в горы, чтобы предупредить Андреаса и его людей о засаде.

– Андреас очень на меня рассердился за то, что я пошла в горы одна, и мы даже сильно повздорили тогда. Утром, едва стало светать, я тихонько выбралась из пещеры и двинулась в обратный путь. Но тут заметила на подходе немцев, и мне пришлось спрятаться и затаиться. Группе Андреаса все же удалось вырваться из засады и уйти, хоть и с большими потерями. Потому что им на подмогу пришла вторая группа, которая шла на соединение с ними, о чем я, конечно, не знала. Появление второго отряда застало немцев врасплох. Началась сильная перестрелка. Было много раненых. Командир отряда Панайотис тоже был ранен.

Йоланда замолчала, словно собираясь с силами.

– Я знала, кто он и что он значит для тебя. Я была рядом с ним до конца. Его нельзя было трогать: пулевое ранение прямо в грудь, а потому я просто сидела рядом и говорила с ним. Немного по-английски, немного по-гречески. Он-то ведь хорошо знал греческий. Он тоже знал, что я твоя подруга. «Как Пенни?» – спросил он меня. Я сказала, что ты в безопасности, у друзей. «А, Ике и Катрина! Я помню их. Сам не раз бывал в их доме…» Потом мысли его стали путаться, сознание то приходило, то уходило. Но внезапно он очнулся, схватил меня за руку и сказал: «Передайте Пенни, коробка Брюса находится возле Кларенс…» Мне показалось это бессмыслицей. А потом он начал задыхаться и вскоре отошел. Брюс умер с твоим именем на устах, Пенни. Надеюсь, и Андреас, умирая, знал, что в моем сердце он единственный мужчина, один и на всю жизнь.

Пенни вцепилась обеими руками в сиденье стула, а потом закрыла руками лицо.

– Спасибо тебе! Я не знала, как его убили и где он погиб. О смерти Брюса мне сообщили только тогда, когда я вернулась в Англию. Но, если ты помнишь, я все время чувствовала, что у нашей любви нет будущего.

– А цветы на его могиле… Просто я всегда знала, что ты захотела бы, чтобы я носила ему цветы. Что еще мы можем для него сделать? Он был замечательным человеком, добрым, милым, полным жизни. А уж какой храбрец, поискать надо! На Крите его никогда не забудут.

– А я вот забыла. Я была зла на Брюса, сама не знаю за что. Я была растерянна, раздавленна. Мне не хотелось даже вспоминать о нем. Все эти годы я не знала, что он похоронен здесь. Какой стыд! Но ты точно помнишь, что он упоминал Кларенс?

– Да! Чтобы не забыть, я даже записала эту его предсмертную фразу, чтобы потом, когда ты приедешь, передать тебе слово в слово.

– Дело в том, что Кларенс – это имя моей тети. Так звали старшую сестру матери. Славная, веселая женщина с седыми букольками, всегда в хорошем расположении духа. Боже! Я поняла, что он имел в виду! Оливу! Старую оливу, которая росла в роще неподалеку от дома Ике и Катрины. Она мне казалась очень похожей на тетю. Вот я и назвала ее Кларенс. На днях я как раз вспоминала, как любила сидеть под сенью этой оливы. Брюс и я, мы часто… Так он оставил там какую-то коробку? – Пенни схватила Йоланду за руку. – Как ты думаешь, уцелела ли эта олива? Ведь прошло шестьдесят лет. Я даже не помню, где был дом Ике.

– Зато я хорошо помню! Немцы при отступлении сожгли его дом дотла. Впрочем, как и все другие дома в округе. Последняя их месть местным жителям за то, что все годы оккупации они не переставали помогать партизанам. Завтра я туда тебя отвезу. Решено! Сегодня ты ночуешь у меня. Нет смысла ехать в город, а потом возвращаться назад. Позвонишь племяннице, расскажешь ей обо всем. Пусть тоже приезжает, и будем все вместе искать коробку Брюса.

Пенни устало кивнула головой.

– Больше всего меня угнетает мысль о том, что мы с ним даже не попрощались. Расстались, как обычно, до следующей встречи. Как тяжело! Невеселая у нас с тобой судьба, Йоланда! Столько всего пришлось пережить.

– Давай о хорошем, ладно? Бывал ведь и на нашей улице праздник, хотя бы иногда. Пошли в дом. Уже поздно, а завтра нам рано вставать. Сарика отвезет нас прямо на место. Возьмем с собой лопату и устроим настоящие раскопки. Я точно помню, он сказал «коробка». Хоть что-то да должно остаться.

Йоланда долго не могла уснуть. Лежа в постели, она перебирала в памяти события минувшего дня. Пенни не заплакала, услышав о кончине Брюса. С другой стороны, ее подруга всегда умела держать себя в руках и не выплескивать эмоции наружу. Как хорошо, что в ее жизни снова появилась Пенни. Они действительно похожи, и судьбы у них схожие. Столько испытаний выпало на их долю, столько страданий пришлось пережить им и вместе, и врозь.

Но об одном она пока ни словом не обмолвилась в разговоре с подругой: об истинной причине того, что толкнуло ее отправиться в Ханью на поиски Пенни и Андреаса. Есть и у нее своя страшная тайна, о которой знал только ее муж. Имя Ставроса пока не было упомянуто. И ничего еще не было сказано обо всех ужасах последних месяцев оккупации.

Сентябрь 1944 года

Йоланда отчаянно пыталась наладить жизнь на разрушенной ферме. Немцы уничтожили урожай, сожгли зерно, а война с сорняками, которую она вела каждый день, пока была пустой тратой времени. От нее лишь болели руки и ныла спина. Кое-как они отремонтировали дом, чтобы в нем можно было хотя бы жить. Вместо мебели и картин Йоланда расставила по всем комнатам цветы. Пусть выветривают из дома воспоминания о тех варварах, которые разорили их усадьбу.

Андреас бывал дома набегами, отношения между супругами оставались натянутыми. Даже поговорить толком не удавалось. Муж постоянно был окружен бойцами и вечно занят всякими срочными делами. Ему явно было не до жены. Йоланда вела очень замкнутый образ жизни, стараясь нигде не бывать, дабы не привлекать излишнего внимания и к Андреасу. Немцы назначили в награду за поимку Циклопа несколько больших мешков риса. Люди голодали, а потому соблазн был велик.