Из бездны - Герман Михайлович Шендеров
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
В тот день отец передал мне все свои записи, отдал ящик с кассетами и торжественно вручил длинный, с гвоздь-сотку размером, ключ. В считаные месяцы его забрал рак. Сожрал внутренние органы, как гусеница сжирает зеленый лист. Когда его клали в гроб, я изо всех сил гнал мысль, что и его жизнь «старшие» включили в свой счет. Поиграли с ним, как с очередной куклой. Следом ушла и мать. Так я остался совсем один. Ну, почти. У меня был мой друг детства.
* * *Двери у гаража теперь двойные. Закрыв за спиной первую – металлическую, скрипучую, – я открыл ключом вторую, обитую с внутренней стороны студийным поролоном. Впрочем, в нем уже давно нет нужды. Мишка если и заметил мое появление, то виду не подал. Большую часть времени он лежит на больничной кушетке в позе эмбриона, как и сейчас. Сбросив куртку, я накинул медицинский халат, застегнул на все пуговицы – когда рядом открытые раны, приходится всегда быть настороже.
После смерти отца я многое здесь переоборудовал. Верстак заменил на многофункциональный стол, на котором хранятся мои инструменты. Никаких молотков, гвоздей и дрелей – только чистейшая хирургическая сталь.
Обработав руки пахучим антисептиком, я подошел к Мишке и осторожно погладил его по торчащим ребрам, подхватил бережно под живот и перевернул – чтобы не было пролежней. Горлов, почувствовав прикосновение, тихонько заскулил, направил на меня резиновые пробки, заменившие ему глаза. Глазницы – естественные отверстия, и было бы глупо ими не воспользоваться. Я стараюсь каждый день чередовать раны, чтобы те не слишком заветривались – это могло бы привести к некрозу и попаданию инфекции. Сегодня нужно было закрыть живот и открыть голову – трепанацию я провел самостоятельно. Красный диплом по специализации «врач-хирург» мне выдали вовсе не за красивые глаза.
Конечно, Мишка Горлов ни за что бы не бросил меня, не оставив ни адреса, ни телефона. Тогда я поверил и в горячечные галлюцинации, и в то, что Мишка хотел нас обворовать, но в то, что он меня так цинично предал, – ни на секунду. Все-таки он мой лучший друг. И каждый день с того дня он спасает мою жизнь ценой собственной. Мишка, конечно, мало напоминает храброго и суетливого мальчишку из моего детства. Теперь это обтянутый кожей скелет с дебильноватым лицом и запущенной мышечной атрофией. Питается Мишка жидкими витаминными смесями. «Макдоналдс» в нашем городе появился, и даже не один, но чизбургер моему другу детства попробовать так и не довелось.
Я много раз вспоминал тот день, когда отец мне все объяснил, и спрашивал себя: а как я это принял? Почему согласился? Почему не сдал старого маньяка в милицию, почему не освободил Мишку, почему вообще поверил в этот страшный горячечный бред? Наверное, потому, что именно в этот день мне ужасно хотелось жить: сессия закрыта без троек, а со старостой курса, судя по ее томным эсэмэскам, что-то намечалось. Да и, откровенно говоря, я не знал, как потом смотреть Мишке в глаза – наверное, поэтому я вскоре решил их вынуть – так легче. Что ему сказать? Что он страдал все эти годы напрасно и я решил все-таки принять предначертанную мне смерть? Нет уж.
Отец говорил, что Мишка орал как резаный каждый раз, когда он вынимал кляп. Я не стал издеваться над другом детства – посадил его на седативные, и с тех пор он ни разу не слезал с препарата. Боль он все еще чувствует, но реагирует вяло – мычит, стонет и временами скребет ногтями по простыне. Привязывать его больше не нужно: даже если искалеченное Мишкино сознание когда-нибудь очнется от тягучего фармацевтического сна, то дистрофичные конечности вряд ли смогут поднять это тело с кушетки.
С той старостой мы, кстати, сошлись. Эвелина, зеленоглазая красотка, теперь порхает по свежеотремонтированной трешке на другом конце города и принимает по утрам фолиевую кислоту в капсулах – мы планируем пополнение. Тогда, наверное, и Мишке потребуется компания – я не хочу, чтобы мои близкие жили без ангелов-хранителей, оберегающих от злых глаз, что смотрят в отверстия.
– Ну что, старый друг, ты готов? – Я набрал воздуха и, поклонившись, быстро по памяти продекламировал: – Тен-хос эрок, тен-асму эрок, тенсемси эммок, тен-вест аммок, фсини эрок!
В переводе с древнекоптского это означает: «Тебя мы воспеваем, тебе служим, тебе поклоняемся, тебя приветствуем!»
Горлов, конечно же, не ответил. Потянув за крышку, я открыл в Мишкиной голове черную дырку размером с кулак. Мозга за ней не было – лишь бесконечный тоннель из плоти, по которому карабкалось наружу то самое нечто, взглянувшее на меня из живота пленницы. Когда-то оно меня пугало, но теперь я частенько с любопытством рассматриваю существ, что вылезают из Мишкиных отверстий в наш мир. У этого, кажется, мое лицо.
Всплыть из бездны
Послесловие
Ну, здорово, читатель! Вот ты и прочел мой первый сборник.
Здесь тринадцать рассказов. А всего я написал больше ста тридцати. Так что теперь ты меня знаешь приблизительно на одну десятую. Но я откроюсь перед тобой еще немного, сниму с себя галстук, открою забрало, покажу, какой я есть на самом деле.
А есть я самый что ни на есть обыкновенный. Одиннадцать классов общей среднеобразовательной школы № 5 в Мытищах, трижды сломанный нос, вмятина в черепе, нефорская молодость, с десяток записей в трудовой книжке в должностях «подай-принеси», три года работы в ночную смену, высшее образование в коммерческом вузе по совершенно бесполезной для меня специальности «социально-культурный сервис и туризм», раннее облысение, немного лишнего веса, щедрый букет психотравм, развод и эмиграция в Германию. Таков краткий анамнез.
Как же все началось?..
С самого детства я чувствую непреодолимую тягу ко всему мрачному, жуткому, отвратительному, странному, криповому. Доходило до того, что при просмотре безобидного мультфильма про кота Леопольда я ставил кассету на паузу, чтобы получше рассмотреть костюмы скелетов, которые надевали на себя мышата. Да, я из тех детей, кого принято тактично называть странненькими. С тем лишь уточнением, что этот «странненький» мог заставить всю смену бежать в слезах с тихого часа, просто рассказав им страшную байку. После подобных случаев, кстати, многие родители запрещали своим чадам со мной водиться. Ужасы всегда были для меня отдушиной, уютным «домом», в который я сбегал от реальности, когда та становилась страшнее любых выдумок. Как, например, в один не очень удачный для меня
