Скрип - Наталья Иртенина

И вот когда цепочка числящихся за участником клуба «вовлеченных» достигнет 100 человек – тут Веревкин сделал торжественное лицо, так что все замерли в ожидании чего-то неслыханно сказочного, в духе небылиц про Али-Бабу или графа Монте-Кристо, – он становится владельцем алмазной карты. Какие права и привилегии она дает – это известно только ее обладателям и никому больше. «Но уверяю вас, – чуть дрогнувшим голосом произнес Веревкин, – эта карта стоит того, чтобы добиваться ее».

Сидящие за столом – кроме женщины и меня там были рыжий парень в очках и футболке и мужик лет пятидесяти с потрескавшимся портфелем на коленях – заинтригованно слушали лекцию. Было видно, что их идея увлекла. Горя желанием поскорее вступить в этот расчудесный клуб, женщина спросила Веревкина, что для этого нужно. О, совершенный пустяк – символический взнос в размере 100 долларов, который оформляется (чтобы вы видели, что все честно и верили нам, ведь главный принцип клуба – вы помните – доверие!) как договор о страховании жизни – вашей и вашей семьи – сроком на один год. Вот и все формальности. Слушая эту тираду все трое несколько сникли, но после того, как Веревкин уверил их, что, взяв эту сотню долларов в долг, они уже через пару недель смогут вернуть ее, так что беспокоиться совершенно не чем, аудитория воспрянула духом. И сразу же начала закидывать лектора вопросами на засыпку, которые тот ловко отбивал с методичностью и сноровкой теннисиста международного класса. Наконец, после того как вся троица заверила его в своем непременном желании стать членами клуба и откланялась, договорившись о новой встрече, мы остались за столиком вдвоем.

– Узнал?

– Еще бы, ты ни на грамм не изменился. В отличие от меня. – Сашка скорбно вздохнул и посмотрел на свое округлое брюшко. – Без работы сидишь?

– Халтурю понемногу. А ты, я гляжу, хорошо устроился. В том, что ты сейчас здесь врал, хоть капля правды есть?

– Все честно. Без балды.

– Да ну? Вот так и обсыпают дензнаками ни за что? Прямо коммунизм. Золотой век. А я-то думал, что деньги зарабатывают. Ну, в крайнем случае, грабят банк. А тут они с неба падают, как рождественский снег? Колись, Сашок. Авось, я передумаю и тоже вступлю в ваш сказочный клуб.

Моя речь подействовала на Веревкина очень странным образом. Он посмотрел на меня каким-то умоляющим взглядом, потом оглянулся по сторонам, сложил свои бумаги в кейс, нервно потарабанил по нему пальцами и, наконец, выдавил:

– Вот что, – он облизал губы, – на сегодня я свободен. Пойдем-ка посидим с тобой в какой-нибудь ресторации. Я приглашаю.

Что-то было не так с моим приятелем. И его местом работы тоже.

Через полсотни метров от здания находилась автостоянка. Веревкин остановился возле серебристого «понтиака», посверкивающего на солнце.

– Убедительное доказательство, – хмыкнул я. – Ну, коли так и дальше пойдет, придется мне брать свои слова обратно.

– Не спеши.

Ресторация, куда привел меня Веревкин, называлась «Самурайский меч». Ничего японского ни в меню, ни в физиономиях официантов обнаружить мне не удалось. Но верность духу названия в заведении все же поддерживалась – своеобразно. Стены ресторана были украшены коллекцией отборного декоративного холодного оружия. Кое-где виднелось и огнестрельное, века семнадцатого или восемнадцатого.

– Впечатляет, – заметил я. – У горячих клиентов не возникает желания испытать игрушки на практике?

– Они не заточены и не заряжены. И охрана хорошая. Хозяин с этой коллекцией как с младенцем носится.

Наш столик в быстром темпе заполнился замысловато оформленными блюдами, к которым Веревкин заказал коньяк и водку. У меня мелькнуло подозрение, что он собирается хорошенько надраться, дабы легче было изливать мне душу.

– Приятного аппетита, – пожелал невозможно вежливый официант, и мне захотелось послать ему в ответ сладчайшую улыбку в духе Дейла Карнеги, рекомендующего для пользы дела искренне любить ближнего своего. Но официант уже повернулся к нам спиной, а мой желудок, с утра залитый одним лишь кефиром, велел мне немедленно приступать к делу.

Сашка наполнил рюмки.

– Ну, за встречу, Леха! Будь здоров.

– И тебе того же.

Он скривил губы.

– Мне здоровьем ни к чему надолго запасаться. Тебя хочу остеречь. Видишь ли, ты сейчас сидишь за одним столом с мразью, которая, спасая свою шкуру, три сотни человек уже втравила в это дерьмо, из которого только один выход – вперед ногами. Ты понимаешь? – Сашка был возбужден, но говорил вполголоса, переходя временами на натужный шепот.

– Не понимаю. Давай по порядку. Дерьмо – это ваш клуб?

– Он самый. Ты знаешь, что это за хрен, американец этот, Рескью, чтоб его черти в аду зажарили?

– Понятия не имею. От тебя впервые о нем услышал.

– Эта свиная рожа, этот филантроп ё…, он был психом, натуральным шизом, только бабки его несчитанные всем глаза замыливали. Он же всю Европу с Азией купить мог с потрохами. И ладно бы простым денежным мешком был, так нет – свихнулся на идее облагодетельствования человечества. Мессия хренов. Ну, разные там фонды, благотворительность, все такое. Пока в один прекрасный день его ко всему впридачу не шарахнуло молнией. Буквально говорю, молния самая настоящая была, жаль слабоватая. От этого у него совсем крыша съехала. Он написал секретное завещание – для нескольких доверенных лиц. Распорядился, сука, деньжищами своими и пустил себе пулю в лоб. Такая вот мелодрама, понимаешь.

Рассказывая, Веревкин больше налегал на спиртное, чем на еду, поэтому мне пришлось потребовать у него повременить с этим удовольствием, иначе я рисковал не услышать его интригующую историю до конца.

– Услышишь, – мрачно ответил он. – По условиям завещания все его миллиарды шли на финансирование этого клуба, который должны были организовать его доверенные. Официально о клубе известно то, что ты уже слышал. Все эти ступени, взносы, карты, льготы, бабки, бизнес, вся эта пирамида – это все официальная часть. Для непосвященных. А посвященные – это штук пять высших попечителей, да пара человек во главе каждого регионального отделения.

– Ты один из них?

– Нет. Менеджер обыкновенный, сам же видел. С оплатой, разумеется. А уж как я все это узнал – то, что ты сейчас от меня слышишь, – это касается только меня и тебе я об этом ни слова не скажу. Ты знаешь, как они между собой называют клуб?

– Ну?

– Клуб самоубийц.

Я поперхнулся.

– Как?!

– Как слышал. Стивенсона читал небось? Всякий, кто в клуб вступил, должен разделить с мистером Рескью его участь. То есть, конечно, сам мистер Рескью считал это не участью, а величайшим благодеянием – свое самоубийство. В этом я с ним согласен, только ведь этого психа следовало удавить еще в пеленках. В завещании он разглагольствует о пользе самоубийства, о том, что убивая себя человек делает мир чище, а человечество лучше.