Скрип - Наталья Иртенина

– Все операции максимально имитируют условия несчастных случаев. И не забывайте: у нас есть «крыша». Да дело и не в этом. «Крыша» не могла бы обеспечить защиту на всех уровнях. И информация все равно бы просачивалась во все щели. А дело-то в том, что нас не существует. Мы – солдаты невидимого фронта. Призраки и невидимки. Адью, коллега. – Он лихо повернулся на каблуках и скрылся из виду.

Не скоро я очнулся от своих мрачных дум, тяжело ворочавшихся в голове. Когда пришел в себя, заметил, что давно уже сижу в испарине и пот заливает мне лицо. На часах было одиннадцать, и за окном смеркалось. Я вышел на балкон и отрешенно понаблюдал за тем, как фиолетовое небо начинают усыпать бледные городские звезды. Потом принял душ и поднялся наверх.

Садиться на край, как обычно в последнее время, не стал. Мое убийственное состояние человека, вовлеченного в беспощадную и лютую игру не на жизнь, а на смерть, требовало вертикального положения. Я стоял недалеко от края, смотрел на город и чего-то ждал, сам не зная чего. И дождался… Сегодня ему не удалось, как вчера, приблизиться незаметно – я увидел его темную фигуру издалека. Очертаний различить не мог, но это движущееся пятно выделялось на ночном фоне большей плотностью и концентрацией темноты. Как и полагается психам, он шел по самому краю, как по канату, балансируя руками и изгибаясь из стороны в сторону. Но как я ни старался, шагов его я не слышал, и когда он, дойдя до меня, спрыгнул с бордюра, это произошло совершенно беззвучно, как будто у него на ботинках были поролоновые набойки.

– Прекрасная ночь, – начал он вместо приветствия.

– Превосходная.

– Я думаю, Карлсон, который живет на крыше, знал толк в недвижимости. Самое отличное место жительства – крыша. По-моему, городские власти много теряют на том, что оставляют крыши без внимания. Какая выгода могла бы быть от их заселения! Построить здесь маленькие домики вроде туристических и сдавать внаём. Красота! Ты как считаешь, может, сделать такое предложение муниципальным властям?

– А давно мы перешли на ты? – просто так, для проформы спросил я. Мне было все равно.

– Ну… я думал, вчера. Но если ты предпочитаешь церемонии, я могу и на «вы». Только ведь тебе это все равно?

– Безусловно. – Сегодня я не ощущал никакой неприязни к нему. Вчерашний разговор почти стерся из памяти под натиском сегодняшних событий, и сейчас я был даже рад присутствию рядом живой души. Да и он, кажется, был настроен иначе, чем вчера.

– Я вообще-то думал развеселить тебя. Физиономия у тебя унылая. Что, не сладко приходится?

– Как в Освенциме, – кисло кивнул я.

– Ты только не дрейфь. И из Освенцима можно сбежать, если поднапрячься.

– Ага. В трубу газовой печи. Легким дымком.

Он рассмеялся.

– Тут ведь главное что? Главное – понять, действительно ли этот твой Освенцим так страшен, как ты его себе малюешь. Может он такой же маленький и хлипкий, как карточный домик?

– Тебе когда-нибудь делали ультимативные предложения? Такие, что либо ты добровольно становишься дерьмом, либо добровольно же играешь в ящик?

– Насколько я понимаю, такое предложение сделали тебе. Поня-атно. А ты в этом уверен?

– Я похож на кретина?

– На кретина нет, но… Ладно. Допустим, твой Освенцим и вправду такой…гм, ужасный. Теперь следует убедиться в том, что он… действительно существует.

– Слушай, я солипсизмом не увлекаюсь. Говорю же, петля вокруг шеи завязывается. Самая натуральная.

– О! Это уже лучше. Браво. Значит, с теорией призрачности мы покончили за недоказанностью. Остался голый натурализм. Но это уже другая крайность, чего я тоже не одобряю.

Я слушал его, ничего не понимая. Как можно разговаривать с психом?

А он продолжал:

– Иногда людям просто нестерпимо хочется выдавать желаемое за действительное. И даже когда они начинают жаловаться на какие-то там обстоятельства, которыми их несправедливо закидывает судьба, в девяти случаях из десяти может выясниться, что они сами же и создали эти обстоятельства. Прямо из воздуха. Сами же и тянут себя за поводок на ошейнике. А перегрызть его жалко: уж очень красива игрушка, да и историйка про злые обстоятельства трогательная получилась – до слез пробирает.

– По-твоему, я идиот? Не могу отличить реальность от своих представлений о ней?

– Наконец-то дошло.

– Может ты еще скажешь, что и убивать меня никто не собирается?

– Это уж тебе видней. Только ты можешь решить, умрешь ты или останешься жив.

Он замолчал и долго высматривал что-то в небе. Потом сказал:

– Все-таки любопытно, что ты ему ответишь.

– Кому? – не понял я.

– Олегу Васильевичу.

– Какому еще… – Я запнулся, потому что вспомнил: так мне представился мой вечерний гость из Управления. И все понял. В одну секунду я разгадал всю их подлую комбинацию. Подонки. Вне себя от ярости я заорал:

– Так ты на них работаешь! А я-то уши развесил! Подослали шестерку мозги мне на нужный лад настраивать? Не выйдет, сволочь! По-твоему, я только и мечтаю о том, как бы заделаться серийным киллером, и только не хочу самому себе в этом признаваться? В этом ты должен был убедить меня – что я не властен в себе? И поэтому в любом случае должен подчиниться вам? Не выйдет, мразь!

Я не совсем уверен, но по-моему он все же испугался моей бурной реакции и ошарашенно таращил на меня глаза, пока я орал на него. Но мне уже было плевать на это. Я бросился к чердачной двери и быстро скатился вниз по лестнице. И еще услышал, как он кричит мне вслед:

– Да постой же, ненормальный. Неужели ты действительно думаешь, что я… Ты же ни черта не понял. И опять все переврал…

Но я уже открывал дверь в квартиру и не собирался больше выслушивать его вранье.

Я немного пришел в себя от этой стычки, сунув голову под струю холодной воды. Потом заглотнул таблетки снотворного, чтобы вычистить из головы бешеную ярость, и повалился без сил на диван. Уже засыпая, я попытался сообразить, зачем же я так взбесился на крыше. Сквозь тяжелую и муторную дрему в сознание просачивались мысли о том, что я что-то сделал неправильно, поставил себя в невыгодное положение перед противником. Нужно было просто плюнуть и уйти, а не бессмысленно яриться перед этим… Но чем-то он все же задел меня, зацепил. Было в нем что-то необъяснимое и странное, будто и не человек это вовсе. Но кто?

А все-таки он сделал промашку, назвав имя моего вербовщика. Я уже почти доверял ему…

Проснулся я заполдень. Голова гудела, как с похмелья. После трех чашек кофе я попытался решить мучительную проблему сегодняшнего времяпрепровождения. Идти никуда не хотелось – риск опять оказаться втянутым в какую-нибудь дикую историю был, по моим предчувствиям, очень велик. Но необходимо было развеять мрачные вчерашние впечатления. Я включил телевизор. Как обычно, ничего интересного не показывал ни один из каналов. Я поразвлекался с пультом и хотел уже выключить этот безнадежный экран, но что-то меня остановило. Шла ежедневная передача «Происшествия», занимавшаяся в основном криминалом, скандалами, ДТП и тому подобными навязшими в зубах неинтересностями. Оператор съемки наводил камеру то на собравшуюся перед многоэтажным домом толпу, дружно задравшую головы вверх, то на человека, стоящего на карнизе одного из верхних этажей. Очередной самоубийца. Про себя я отметил, что в последние дни эта тема прямо-таки преследует меня. Сущее наваждение. Я присмотрелся к этому верхолазу и… оцепенел от внезапной догадки. Я узнал Веревкина. К нему по карнизу от ближайшего окна медленно двигался человек в форме спасателя. Кажется, он что-то говорил, убеждал не делать глупостей. Но Веревкин внезапно рассмеялся и сорвался с карниза, на прощанье взмахнув руками. Камера внизу устремилась к распластавшемуся на асфальте телу. Взглянув на лицо, я окончательно убедился, что это Сашка и что рассказанная им история – правда. Он и не думал меня разыгрывать.