Проводник в бездну - Василий Большак

— Ну, боже, помоги… — И к мальчишкам: — А ну, ш того конша. Берите!

Погрузили памятник на подводу и благополучно добрались к дедову подворью…

— Ну, шпашибо тебе, — похлопал дед по крутой шее вола, впряжённого в оглобли. — Не подвёл… А теперь, хлопчики, уже будет полегче… Давайте тихо, к тому штожку.

В стогу уже и место было дедом приготовлено — сено выбрано снизу. Положили памятник, сеном присыпали…

Дед выпряг вола, завёл его в сарай и, прощаясь, сказал мальчишкам:

— Вы же никому, даже матерям швоим не того… Вам по малолетштву, может, и не того… А я хотя и штарый, хотя и дурная у меня голова, но жалко и её лишатьшя… Поняли?

— Поняли, — выдохнули мальчишки.

— И не в голове, конечно, дело… — не мог успокоиться дед. — Вот это мы ш вами, жнайте, швятое дело шделали. Как бы вам шкажать — человеком шебя почувштвовал. Теперь и шмерть не штрашна. Поняли, хлопчики?

— Поняли…

— Вот какой дед Зубатый, — негромко произнёс Митька, когда они пришли уже на свою улицу.

— Такой…

Мол, а разве ты раньше не знал деда? А кто скот отогнал в Саратовскую область и назад вернулся? Дед Зубатый. Сколько в дороге трудностей было у деда, а ведь до единой коровки сдал, справку с печатью на стол председателю колхоза положил… Говорят: баба ому голову затуркала. Получается, что не затуркала. Разве они с Митькой смогли бы спрятать памятник, если бы дед не согласился помочь? Да никогда! А ещё говорили про деда Зубатого: старорежимный…

Вот что вспомнилось Грише, когда вернулась мать из сеней и передала слова Яремченко.

Марина подошла к раненому и спросила тихо:

— Может, на кровать перейдёте. Я вам постель приготовила…

Раненый поднялся на локти, вглядываясь.

— Марина?!

— Михаил?.. Швыдак?

Запёкшиеся губы раненого скривились в горькую улыбку.

— Вон как, брат, пришлось встретиться.

Гриша поднял голову. Вот так встреча, действительно! Да это же тот командир, который Грише звёздочку подарил. Видно, не пробился к своим, в лесах застрял.

— Такие дела, Марина. Кто знал, что так встретимся? Думали вы нас на белых конях, как победителей, встречать, а оно, видишь…

— Ничего, Михаил. Придёт время — будут ещё и белые кони… Болит?

— Горит… Мне в лесу перевязку сделали. Теперь порядок.

— Какой там порядок! У вас жар. На кровать вам надо, там мягче.

— Лучше бы в сарай, на сено…

— У нас нет немцев.

— Нет — будут.

— Уже были.

— Вот видите… А теперь, наверное, зашевелились и недруги скрытые наши. В полицаи готовятся…

— Ещё пока не назначали.

Марина уговорила-таки Михаила, помогла перебраться на кровать, накормила его, укутала ватником раненую ногу, чтоб тепло было.

— Ну, спокойной ночи, Михаил. Нам с вами рано вставать.

— Спокойной ночи, Марина.

Бабуся стонала, ворочалась с боку на бок, но глаз не открывала. Пусть думают, что она спит. Так будет спокойнее невестке.

Марина встала рано, ещё солнце не всходило, — возилась возле печи. И Михаил давно уже не спал, лежал молча, тихо. Но скрипнула кровать, и Марина отозвалась:

— Вы не спите?

— На том свете высплюсь, — грустно пошутил Михаил. Добавил обычное: — Порядок! Чего там…

Марина поставила перед ним картошку с жареным салом, солёные огурцы. Гость потянул носом, улыбнулся.

— Благодать. Картошечка. Будто нет ни войны, ни смертей. Лежи, картошечку ешь, кому война, а кому мать родна.

— Конечно. Особенно вам «благодать»… Завтракайте… В дорогу пора.

Когда Михаил поел, Марина разбудила Гришу.

— Куда это, мама, в такую рань?

— Вставай, сынок, надо собираться в дорогу. — И мать тихо скрипнула дверьми.

Михаил Швыдак сидел на лавке уже одетый, виновато и как-то болезненно улыбаясь. Словно не мог понять, как он очутился у этих людей. Михаил как бы извинялся этой улыбкой, мол, не победителем возвратился в их хату, а немощным, раненым.

— Вот так, брат.

Во дворе раздался топот. Гриша припал к окну, В утреннем мареве узнал Мыколая. Тот, переваливаясь с боку на бок, шёл к двери.

— Дядя, спрячьтесь! Лягте, накройтесь рядном!

И почти силком потащил Швыдака к кровати, накрыл рядном с головой. А сам снова к стеклу припал. Мать остановила Мыколая на пороге.

— Почему в хату не пускаешь? — басит Мыколай и хлопает кнутом по земле.

— Спят ещё там. Малого разбудишь, — вырвались первые пришедшие на ум слова. — А чего это тебя принесло до света?

— Служба…

— Разве ты уже на службе? — удивилась Марина.

— Ага… Считай, на службе. Вчера вечером начальство приехало из районной управы. Назначили меня. Приказано всем в поле выходить, молотить надо.

— Ой, как же я пойду? Вот собралась в лес, за дровами, видишь, запрягла уже…

— Большое дело. Гришку пошли. Взрослый почти. Скоро к девчатам бегать будет… Только смотри, сейчас же в поле. А то новая власть не станет панькаться. Это тебе не Советы… Сейчас же…

Мыколай ещё о чём-то разглагольствовал, пуская в лицо матери махорочный дым. Наконец потопал к воротам.

— Ой, я чуть не умерла! — вбежала Марина. — Новая власть начинает шевелиться. — И Грише: —

Вот что, сынок, слышал, что говорил Мыколай? Так вот. Повезёшь дядька к Чистому озеру. А если наскочишь на этих пройдох Налыгачей — за дровами, скажешь. А возле Чистого озера тебя встретят…

И словно только теперь поняла, в какое опасное путешествие посылает сына.

— Сможешь?

Да он с закрытыми глазами…

— А можно с Митькой?

Мать посмотрела на раненого, мол, в этом деле вы, лейтенант, больше понимаете.

— Не стоит, Гриша… Лишние люди, лишние глаза…

— Дядя, Митька… не лишний…

— Понимаю, понимаю… Друг и тому подобное… Но лучше один. По дороге расскажу почему.

— Вот и хорошо, — вздохнула Марина.

Хорошо ли? Кто его знает, как оно получится.

Впервые отправляет ребёнка на такое дело. А если Налыгачи пронюхают? А если они ненароком встретят, в соломе пороются? Ой, даже жутко стало… А может, не идти в поле, а Михаила отвезти самой?.. Но не пойдёшь на работу — подозрение упадёт… Нет, наверное, безопасней, если всё-таки Гриша поедет.

Марина осторожно подхватила раненого, повела.

— Давайте, Михаил, потихоньку…

Кусая губы, Швыдак попрыгал на одной ноге в сени. Прямо возле порога стояла подвода. Мать быстренько уложила Михаила, присыпала сверху соломой.

— Выздоравливайте скорее, счастья вам, — прошептала.

— Спасибо, Марина, — еле слышно произнёс лейтенант из-под соломы.

Гриша взялся за вожжи, солидно гикнул. А мать вдогонку, чтобы слышали на Поликарповом подворье:

— Смотри там, сынок! Топор не забыл?.. Да, гляди, трухлявину не вези!

Гриша взмахнул кнутом. Серый пошёл быстрее, подвода запрыгала на выбоинах.

— Гриша, Гриша, тише, — застонал Михаил.

Мальчишка побледнел. Он как раз поравнялся с

Поликарповой хатой. На пороге стоял старый Налыгач, сверлил малого прищуренным глазом.

— Куда это ты, банда, так рано?

— За дровами, — сухой, шершавый язык еле-еле шевельнулся во рту.

— Так, так, так. Ещё глаз не продрал, а уже за дровами? Хозяйственным ты стал!

Ни жив ни мёртв ехал Гриша к лесу. Только когда подвода спряталась в зарослях лещины, пришёл немного в себя. Разгрёб солому, освободил раненому лицо.

— Пронесло?..

Хотел было подняться лейтенант, но мальчишка запротестовал:

— Лежите, а то вдруг кто-нибудь встретится», Налыгачу скажут — ехали, мол, вдвоём…

— Лежу, — согласился лейтенант. — Испугался?

— Немного…

В лесу было так тихо, так мирно, так празднично, что Грише показалось — нет проклятых фашистов, нет страшной войны. Медленно, словно невесомые, падают жёлтые кленовые листья с темноватыми прожилками. Дрожит осина и рассыпает вокруг круглые красные пятачки — листочки. А берёзки, точно девчонки, надели цветастые платки и кружатся в медленное танце.

Их Таранивку нельзя представить без леса. Ягода на Столе откуда? Из леса. А чем лечит мама от простуды Гришу и маленького Петьку? Вареньем из лесных ягод. Откуда тепло в хате? Из леса. Лес всё для полещука…

Гриша больше всего любит берёзки. В березняке всегда весело, светло, солнечно. Бабушка так хорошо говорит о лесе: «В еловом лесу грустить, в сосновом-молиться, а в берёзовом — веселиться». Действительно, в еловом лесу печально и темно, потому что солнце туда не заглядывает и птица не поёт там. В сосновом всегда торжественно, величаво, сосны растут высокие и гудят, будто огромные шмели. А в берёзовой роще, правду говорит бабушка, только веселиться.

Где-то далеко, в голубом небе, надрывно завыл самолёт и сразу напомнил о действительности…

— Так это вы вчера — в лесу?.. — повернулся Гриша к Швыдаку.

Михаил искоса глянул на свою забинтованную ногу, вздохнул, нахмурился.