Законодатели - Вера Крыжановская-Рочестер

Оказалось, что в этом убежище, затерянном в горах, проживала небольшая женская община, посвятившая себя богине, культ которой напоминал культ Весты. Все они дали обет непорочного девства, поддерживая священный огонь, а остальное время посвящали молитве и оккультным наукам. В соседней пещере жил ученый старец, руководивший их занятиями. Здесь меня радушно приютили и ухаживали за мной, не спросив даже, кто я; а старый ученый оказался прекрасным врачом, и раны мои быстро залечились. Женщины общины большею частью были стары, но попадались молодые и хорошенькие, а одна из них, Вайкхари, была ослепительной красавицей. Я безумно влюбился в нее и, несмотря на ее сдержанность, решил жениться на ней. Поспешно вернулся я домой и объявил отцу, что женюсь только на Вайкхари и ни на ком другом.

Сначала он рассмеялся мне в лицо; но, слушая мое восторженное описание красоты молодой девушки, задумался, а потом объявил, что отправится вместе со мною в общину просить Вайкхари мне в супружество. Я был совсем счастлив, и мы выступили в поход в сопровождении многочисленной свиты и большого отряда войск.

Мы расположились станом неподалеку от общины, и отец отправил одного из советников с предложением. Старый жрец-врач сам явился сказать царю, что юная жрица дала обет служения божеству и должна оставаться при храме, но отец был не таков, чтобы подчиняться чужим доводам, и потребовал личного ответа от Вайкхари. Она пришла, расстроенная и встревоженная, умолять царя не вынуждать нарушать клятву, данную богине, но тот решительно ответил, что если она откажется быть моей женой, он уничтожит храм со всеми его постройками, а жителей всех обезглавит.

Тогда перепуганная Вайкхари побежала в храм молить богиню освободить ее и спасти сестер. Говорили впоследствии, будто в то время, как жрица приносила жертву на престоле богини и совершала воскурения, вознося мольбы к божеству, из пламени появилась белая голубка, на минуту присела на плечо молодой девы и затем упорхнула; вместе с тем железный браслет, носимый жрицею на руке в знак посвящения, отстегнулся и упал на землю в доказательство того, что богиня ее освободила.

Затем Вайкхари последовала за нами в город, и я был наверху блаженства, но, увы, не знал, что моя и матери гибель была решена уже в жестоком сердце отца, который страстно влюбился в мою невесту.

Добрая мать приняла Вайкхари как дочь, шли спешные приготовления к торжественному празднованию моей свадьбы, как вдруг накануне дня бракосочетания меня поразил страшный удар: мать нашли мертвой в постели. Ее ужалила змея, притаившаяся, как полагали, в цветах, принесенных для украшения комнаты. Я был в отчаянии, и свадьбу отложили до окончания траура, т. е. месяца на три. Тяжелое это было для меня время, но я еще сильнее привязывался к Вайкхари, которая разделяла мое горе, утешала и, по-видимому, проникалась ко мне любовью. Отец был мрачен, задумчив, мало говорил со мной и развлекался уединенными охотами, приказывая иногда и мне сопровождать его. Суами же, наоборот, положительно не отставал от меня и невесты; я сознавал, что он нас выслеживал, и его ни перед чем не останавливавшееся упорство бесило меня.

Приближался конец траура, и мне пришлось однажды опять сопровождать отца на охоту; он был мрачнее и молчаливее обычного, явно выбирал наиболее уединенные дороги и самые крутые, опасные тропинки.

Я молча следовал за ним, как вдруг заметил стоявшую на обрыве дикую козу. Я указал на нее отцу, а сам, подойдя к краю тропинки, натянул лук, но в ту же минуту получил сильный удар в спину, зашатался, потерял равновесие и полетел вниз, затем уже ничего не помнил…

Очнувшись, я увидел, что лежу в расщелине, окруженной скалами; земля вокруг была покрыта густым мхом, что, вероятно, и ослабило силу удара при падении. Тем не менее, я разорвал одежду о камни, тело было покрыто синяками и царапинами, а в спине ощущалась страшная боль.

Трудно описать мое душевное состояние при сознании, что родной отец хотел убить меня! В ту минуту я подумал, что он хлопотал о короне для Суами, и в душе зародилась ненависть к обоим. Однако я не умер, и чувство самосохранения вынудило меня искать спасения. Прежде всего я убедился, что кинжал остался в ране, и не хотел вынимать его, чтобы не истощить свои силы еще большей потерей крови. Ползая вокруг небольшой площадки, на которой лежал, я открыл тропинку, зигзагами поднимавшуюся на вершину. Не пытаюсь и описать, с какими усилиями и мучениями взбирался я по ней; минутами я ослабевал, потом карабкался снова. Наконец я добрался до другой, более просторной площадки и с великой радостью увидел журчавший родник, вытекавший из скалы. Меня мучила жажда, и я с наслаждением напился хрустальной, холодной воды, но силы мои истощались, и я потерял сознание.

Открыв глаза, я увидел, что нахожусь в обширной пещере, слабо освещенной приделанным к стене факелом. Лежал я на постели из мха и листьев, прикрытых шерстяной тканью; какой-то старец, стоя около меня на коленях, растирал мои виски и лоб живительной ароматической эссенцией. Я чувствовал себя относительно лучше. Рана моя была перевязана, и я не так страдал; но все тело горело, а голова словно готова была расколоться. Только впоследствии узнал я, что жизнь моя несколько недель висела на волоске. Когда опасность наконец миновала, слабость была так велика и силы настолько истощены, что я не мог шевельнуть пальцем, и выздоровление шло очень медленно.

Добрый старик, по имени Павака, продолжал ухаживать за мною, как нежный и любящий отец. Часто и подолгу рассматривал я его, дивясь, что несмотря на белоснежную голову и бороду, на его бронзовом лице не было морщин, а глаза горели, как у юноши.

Разумеется, меня более всего заботила моя собственная судьба. Я представил себе, какой переполох вызовет мое появление, так как меня считали, конечно, погибшим. Намерением моим было отправиться в ближайший от столицы город, собрать жителей и рассказать всю правду. Я был уверен, что народ восстанет на мой призыв свергнуть отца и осудить его. Но, помимо жажды мщения, меня пожирало и желание увидать Вайкхари. Однако силы и здоровье не возвращались, и я кашлял кровью, испытывая вместе с тем мучительную острую боль в спине и груди.

Однажды, совершив при помощи Паваки небольшую прогулку и вернувшись в пещеру совершенно обессиленный, я спросил своего спасителя, когда же, наконец, я выздоровею, так как сгораю от нетерпения поскорее уехать.

Павака покачал головой, дал мне выпить чего-то прохладительного и сказал:

– Друг мой, ты – мужчина, и я полагаю, что настало время тебе открыть истину. Ты не выздоровеешь никогда, потому что повреждены внутренние органы и по естественному ходу недуга твоего осталось тебе жить месяца два-три, не более.

Увидав мой ужас и кровь, выступившую от потрясения у меня на губах, он прибавил, пожимая мою руку:

– Не отчаивайся. Существует средство излечить тебя, вернуть прежнее здоровье и дать очень долгую жизнь, но средство это можно получить только путем жертв.

– Каких жертв? Я принесу все, самые великие, только бы выздороветь.

– Прежде всего, ты должен отказаться от всего, что осталось в мире.

– Этого я не могу, почтенный Павака. Я – наследник большого царства и жених страстно любимой женщины, которая так же любит меня и, наверное, оплакивает, как умершего. Отказаться от нее мне тяжелее, чем от самой жизни.

Павака с грустью и сожалением посмотрел на меня.

– В этом отношении у тебя нет более надежды. Вот уже несколько недель, как Вайкхари – супруга Пуластиа и…

Я не дослушал до конца его речь. Мне казалось, будто меня ударили молотом по голове и в то же время огненный меч пронзил грудь; я словно полетел в мрачную бездну и лишился чувств.

Только недели через две открыл я глаза, слабый и разбитый, но в полном сознании и ясно помня обо всем произошедшем. В душе моей бушевал ураган; но Павака не позволял мне подолгу задумываться, а давал успокоительные средства, повергавшие меня в почти непрерывный сон, и от этого силы мои укреплялись.

Однажды, чувствуя себя крепче обыкновенного, я взял руку старца и сказал:

– У меня большая просьба к тебе, Павака. Ты – великий ученый, так дай лекарство, которое вернуло бы мне силы хотя бы на несколько недель, потому что жить я не стремлюсь, а хочу только отомстить чудовищу, разбившему мою жизнь, лишившему всего, что было мне дорого; он убил мою мать, в чем я убежден, и похитил невесту.

Я собрался рассказать мою историю, но оказалось, что Павака уже знал все, а на мои слова неодобрительно покачал головою.

– Чудовище это – твой отец, а мщение людское – пустое ребячество, поверь. То, о чем ты просишь, я не в силах исполнить, а могу или вернуть здоровье и дать очень долгую жизнь, или оставить тебя здесь умирать. Но обдумай все хорошенько, прежде чем выбрать то или другое. Предположим, что я согласился бы на твою просьбу, и ты добрался до столицы, а затем свергнул с трона и убил отца – что ты выиграешь? Кратковременное, в течение нескольких месяцев царствование, отравленное при том угрызениями совести и горем да еще на глазах женщины, которой ты не можешь больше обладать. Если же, наоборот, ты добровольно преодолеешь пустое тщеславие, откажешься от мимолетной власти и от женщины, отделенной от тебя бездной, – то закрепишь за собой взамен того жизнь на сотни лет, неувядаемую молодость и красоту, а сверх того перед тобою распахнутся двери храма науки. По твоей ауре я вижу, что у тебя могучий и энергичный ум; значит, ты можешь достичь таких познаний, которые вооружили бы тебя чуть не безграничным могуществом. Вместо властвования над глупой и неблагодарной толпой ты будешь повелевать стихиями и распоряжаться самой природой, станешь царствовать над полчищами существ, которые будут твоими верными слугами, исполнителями всех твоих повелений.