Никогда не было, но вот опять. Попал 3 (СИ) - Богачёв Константин

Следующие три дня прошли в аналогичных хлопотах. Кузнецов с Морозовым по-прежнему просеивали слухи и домыслы на которые были особенно щедры горожане, сам Павел Кондратьевич работал с полицией. Расспрашивал городовых, напрягал приятеля, Карла Оттовича Граббе и даже допросил пятерых арестантов, которые в данный момент находились в барнаульской кутузке. Побеседовал с ювелиром Гуревичем и с его сестрой.

Ювелир его побаивался, о Сомове говорил неохотно. Сказал только, что в охранники его рекомендовал Шубников Гавриил, его постоянный клиент. Мол покупал тот время от времени золотые украшения. На вопрос о Головане ответил, что такого не знает. Сообщил, что расспрашивал уже про этого Голована Ефим Голубцов доверенный человек Хрунова Фрола Никитича. В общем не понравился Павлу Кондратьевичу ювелир, скользкий какой-то и явно, что-то скрывает.

Сестрица его наоборот очень даже понравилась. Эффектная женщина и к тому же вдова. Жаль времени мало. В разговоре упомянула некого Бендера Остапа, мол, идея организовать кафе-шантан его. Он же и профинансировал предприятие на начальном этапе. Фамилия эта была уже знакома Павлу Кондратьевичу из доклада Морозова о разговоре с племянником ювелира. Морозов подпоил молодца и тот ему рассказал, что этот Бендер очень подозрительный господин и, мол, как-то причастен к убийству Сомова с подельниками. Но когда на следующий день Морозов попытался расспрашивать его уже трезвого, то тот от всего сказанного отказался, сказав, что не помнит о чем говорил вчера, поскольку был очень пьян. Но было видно, что племянник ювелира этого Бендера боится.

Поэтому когда в беседе с Серафимой Исааковной Жернаков вновь услышал эту фамилию, то спросил где можно встретиться с этим господином. Дама ответила, что он уехал куда-то по делам, но месяца через два обещал вернуться или прислать доверенного человека.

Павел Кондратьевич попытался расспросить женщину об этом Бендере поподробней, но та много не рассказала. Сказала лишь, что он довольно молод, но уже успел побывать в Париже, откуда и привез эту идею с кафе-шантаном. Вот про эту странную затею с пляшущими девками говорила охотно. Было видно, что ей нравиться заниматься всем этим. На вопрос, можно ли посмотреть представление сказала, что пока идет только подготовка и репетиции. Посмотреть можно будет месяца через два-три.

Поняв, что больше ничего интересного от вдовы он не добьется, Жернаков с ней распрощался и поспешил в полицейское управление, где его уже дожидался городовой Горлов Игнат Степанович.

Городовой, которого Карл Оттович охарактеризовал как толкового полицейского, на вопрос о Дермидонте Хренове сказал, что слышал от него про Сивого, но слишком верить Хренову нельзя, поскольку сильно пил последнее время Дермидонт, аж до чертей допился.

— До каких чертей? — машинально спросил Павел Кондратьевич и получил ответ.

— Рассказывал мне, что якобы Сивый натравил на него чёрных чертей, а те его хотели освежевать, как порося.

— Вот как! И почему этот Сивый так его невзлюбил? — спросил Жернаков. Он чувствовал, что городовой что-то не договаривает и попытался наводящими вопросами вытянуть из него дополнительную информацию об этом Сивом.

— Хренов сказал, что Сивый родственник купеческой вдовы Зотовой, вот, мол, и рассердился Сивый.

— Стоп! Стоп! Что это за купеческая вдова? Давай-ка, Игнат Степаныч, обо всём этом поподробней.

Пришлось городовому рассказывать о взаимоотношениях Зотовой и Хренова.

— Вот оно что! Значит хотел Хренов Зотову на двести рублей нагреть, а ты, Игнат Степаныч. во всем разобрался и вывел этого Дермидонта на чистую воду? Я правильно тебя понял? — подвёл итог всей истории с чертями и купеческим сыном Жернаков.

Горлов утвердительно кивнул:

— Дык так и было. Когда этот парень стал Дерьке вопросы задавать, я сразу понял, что врёт Дерька про долг. Ну, мы с Ляксеем прижали его, он и сознался, что выдумал всё. Хотел, мол, вдову наказать за то, что дала ему от ворот поворот.

— Так! А Ляксей — это кто? — продолжал расспрашивать не слишком словоохотливого городового Павел Кондратьевич.

— Забродин его фамилия. Он со своим дедом, Щербаковым Софроном у Зотовой дом недостроенный покупали. Сами же крестьяне из села Сосновки. Я у них паспорт проверил. Ляксей парень молодой, но странный. Одежка на нем господская и разговаривает не по-деревенски. За Зотову заступался. Меня попросил присматривать за ее семейством, чтоб не обидел кто, мол, уважаемый человек за вдову хлопочет. Дед же из старообрядцев, здоровый как медведь и крестится двумя перстами. Остановились у родственника своего Зимина. Я к Зимину заходил, тот подтвердил, что приехали из Сосновки к нему родственники. Дед с двумя внуками и ещё трое пацанов деревенских, мол, кое — что продать привезли, ну и закупиться кой — чем в городе к зиме.

— А почему ты, Игнат Степанович, захотел их проверить?

— Дак это мой участок, вот и блюду порядок. А потом, когда Дерька мне рассказал про Сивого, то я этого Ляксея спросил уж не Сивый ли зотовский родственник?

— Ну а он что?

— Сказал, что никого Сивого он не знает, а позаботиться о вдове его просил Гурьев Артемий Николаевич, племянник тюменского исправника. Якобы приезжал этот Гурьев в Сосновку летом.

— А не соврал ли он тебе, что не знает Сивого? — решил уточнить Жернаков.

— Дак кто ж его знает, может и наврал. Уж больно говорливый хлопец этот Ляксей.

— Понятно. А чего же ты, Игнат Степаныч, начальству не доложил об приезжих?

— А чего докладывать? Документы у них есть, порядок не нарушают, да и уехали они уже в свою Сосновку.

— А что за драка была у Хренова с какими-то варнаками?

— Вы про Гирю с Худым? Так Дерька Гирю, то — есть Гирькина Афанасия, с детства знает. А Гирькин с Худым в розыске были и хотели у Дерьки денег попросить, чтобы из Барнаула уехать, а тот не дал. Вот и разодрались.

— Ясно!

Убедившись, что больше ничего существенного от городового он не услышит, Павел Кондратьевич отпустил его, похвалив за работу. Попросил только, если Хренов в ближайшие три дня появится, то сообщить об этом своему начальству. Тот пообещал не только сообщить, но и самого Дермидонта предоставить.

Поговорив с городовым, Жернаков решил заглянуть к приятелю в кабинет. Карл Оттович сидел за столом и читал какие-то бумаги. Увидев гостя он воскликнул:

— Паша, молодец, что зашел! А то я уже хотел за тобой посылать. Садись и слушай, что наши сыскари накопали по Головану.

Граббе отложил бумаги, с которыми работал, взяв лежащую в стороне папку, раскрыл ее и начал читать:

— Итак: Шубников Гавриил Сысоевич (кличка Голован) из мещан, 1842 года рождения, город Тобольск. В 1861 году предан суду за кражу и приговорён к пяти годам каторжных работ. После отбытия наказания проживал в городах Красноярск, потом Томск. Последние семь лет жил в Барнауле. Ни в одном из этих городов в связях с криминалом замечен не был. Кстати в Томске у тебя ничего на этого варнака нет?

— Не припомню. Наверное не попадался. Хитер видно был. И наверняка с Хруновым и Голубцовым знаком. Может даже на них работал. По крайней мере ювелир Гуревич сказал мне, что интересовался Голубцов этим Шубниковым. А вы в Барнауле разве не знали, что он один из «Иванов»?

— Знали конечно. Но ни разу не удавалось его взять на горячем, людишек его брали, но те его не сдавали, может уважали, а скорее всего боялись. И потом, особых дел в городе за ним не замечено. Только сейчас выяснили, что главный его интерес, это золотишко нелегальных старателей. Был у него подельник по кличке Рябой, вот он и потрошил золотничников. А награбленное золото Головану сплавлял за треть настоящей цены, а тот видимо Голубцову, да еще плюс золотоносные участки.

— Вот как! Не знал я об этой статье дохода Хрунова. Как бы этого Рябого прищучить. Выяснили кто он такой?

— Выяснили. Квасов Силантий. Семь лет назад сбежали с каторги шестеро. Главным у них и был Рябой. Он же, похоже, и подбил остальных. Двух стражников убили, Правда, ушли не слишком далеко. — Граббе покопался в папке, извлек пару листков и подал их Павлу Кондратьевичу: