Перелет - Андраш Шимонфи

Ясно?

Следовательно, был момент, когда в полном соответствии с уставом, присягой, данной регенту как верховному главнокомандующему, любой из этих двух военачальников был просто обязан организовать вооруженное сопротивление гитлеровцам, то есть атаковать с востока их части, пытающиеся оккупировать Венгрию. Поскольку же на северо-восточных склонах Карпат также находились венгерские войска, которые вели бои местного значения с частями Красной Армии, через них можно было бы попытаться установить контакт и вступить в переговоры с командованием ведущих наступление советских подразделений.

На первый взгляд все это звучит довольно неправдоподобно. Но я утверждаю: в тот момент такая возможность существовала, все это приблизило бы день окончания войны. И возможность эта была весьма реальной, ведь мое предложение поначалу показалось заманчивым и Ференцу Фаркашу. По тогдашним меркам Фаркаш считался офицером либеральных взглядов и трезвомыслящим человеком; он понимал: немцы войну проиграли, и война на их стороне может привести Венгрию к катастрофе. Он знал о том, что вчера вместо празднования юбилея я привел своих людей в состояние боевой готовности и роздал им оружие. И он мои действия одобрил. Однако следующий шаг для него был сопряжен с огромной ответственностью. Офицер такого высокого звания, разумеется, не мог не вообразить себя на белом коне, когда он как освободитель торжественно въезжает в столицу, причем не со стороны Шиофока, а с востока…

Позже Ференц Фаркаш все-таки пошел на попятную, видно, испугавшись ответственности. Он решил, что командир коложварского корпуса генерал-лейтенант Лайош Вереш старше его в данном звании, и поэтому именно он должен принимать решение о действиях 1-й венгерской армии.

Однако я не сдавался. Я убедил Ференца Фаркаша установить связь с Лайошем Верешем. И сам встал к телеграфному аппарату. Через два часа удалось организовать встречу двух генералов в Нальвараде[25] на полпути между позициями двух корпусов. Я поехал туда вместе с Ференцем Фаркашем. Вереш тоже привез с собой офицера генерального штаба. Мы очень быстро обо всем договорились. Лайош Вереш взялся за решение этой задачи; Ференцу Фаркашу он поручил взять командование над «бесхозными» частями 1-й венгерской армии, сам же стал готовить еще не развернутые части, расположенные в Затисье и Трансильвании, среди них 1-ю ньиредьхазскую кавалерийскую бригаду, чтобы повернуть их против немцев.

Возвратившись в Дебрецен, Ференц Фаркаш тут же связался с генералом Белой Лендьелом, командиром одной из дивизий, находившейся в предгорьях Карпат, которому он, как своему подчиненному, отдал приказ в течение 24 часов ввиду возможных чрезвычайных событий собрать всех старших офицеров частей, входящих в 1-ю армию.

Словом, конкретные приказы были отданы. Однако план наш все-таки не был осуществлен, он просто-напросто бесславно провалился, и поэтому о нем впоследствии никто не вспоминал.

Немецкие оккупационные части состояли из наспех укомплектованных небольших, хотя и хорошо вооруженных частей. Однако вряд ли они смогли бы долго противостоять неожиданному да еще и поддержанному соединениями Красной Армии наступлению 1-й венгерской армии. Правда, справедливости ради надо заметить: о военном перевороте, направленном на свержение регента, как о продолжении данной операции речи в то время идти не могло, настроения в венгерской армии были иными.

— Вот так раз, — довольно бесцеремонно я перебил отца. — Выходит, против немцев можно было выступить с оружием в руках, а против Хорти — нет, но ведь он с момента оккупации стал прислужником немцев… Целиком и полностью. Не правда ли?

— Нас так воспитали, что на вершине военной и гражданской иерархической лестницы должен находиться регент, который является верховным главнокомандующим. Я не был исключением, таких же взглядов придерживался и мой командир — Ференц Фаркаш. Мои планы не шли дальше убеждения Ференца Фаркаша в необходимости действовать. Если бы нам удалось склонить Лайоша Вереша арестовать своего собственного начальника штаба — нилашиста, когда тот отдал приказ присягать на верность Салаши, после обращения регента к народу. Однако Лайоша Вереша в то же время по рукам и ногам связывала присяга, данная регенту. Вот и получилось, что старшие офицеры и генералы могли решиться действовать лишь в том случае, если бы были уверены, что действуют, не нарушая присяги, данной Хорти. Следовательно, чтобы начать сопротивление немцам, регенту и его ближайшему окружению после возвращения из Клейсхейма требовалось дать понять, что Хорти обманули, принудили, шантажировали, обвели вокруг пальца, теперь он вынужден действовать не по собственному желанию, а под диктовку. Но никак не успокаивать их, не подавлять сомнение в их душах. Таким образом, мы вправе говорить о личной ответственности Хорти и его окружения за последующие исторические события. Другое дело, могли ли эти люди предвидеть, как будут развиваться события дальше, знали ли они о возможности организовать сопротивление немцам, как мы на месте. У меня нет точных доказательств этого, но по ряду косвенных признаков я пришел к выводу, что совершилось и прямое предательство: один из командиров расположенных в Затисье частей, доверенное лицо Хорти, получив наш приказ о подготовке к выступлению против немцев, вместо того чтобы выполнять его, по каким-то своим каналам поставил в известность о нем Будапешт, откуда вскоре один за другим к нам поступили приказы, запрещавшие всякие недружественные акции против немцев. Операция была приостановлена.

Вскоре после этого снята была и немецкая блокада.

Так исчезло юридическое основание для того, чтобы мои командиры решились действовать против немцев, не нарушая присяги.

Тогда же, 26 марта, Гитлер под влиянием нового значительного продвижения вперед Красной Армии принял решение о том, что пора бросить в бой 1-ю венгерскую армию. Генерал Надаи для этого был непригоден: 19 марта он был единственным крупным военным в Будапеште, который собирался выступить против немцев. Следовательно, он не мог оставаться на посту командующего 1-й венгерской армией. Он пробыл командиром всего несколько дней, потом его сняли, а на его место назначили Берегфи, против кандидатуры которого немцы не возражали.

Хочу рассказать тебе о том, какие странные случаи бывают в жизни. Двадцать лет спустя после событий, о которых я тебе рассказывал, ко мне обратилось издательство «Кошут» уже как к переводчику, чтобы я (вместе с Палом Каллошем) перевел на венгерский книгу «Вильгельмштрассе и Венгрия», представлявшую собой сборник документов. Из нее двадцать лет спустя я узнал, что происходило за кулисами в Будапеште в те дни.

Итак, идея о выступлении против немцев продолжала жить. И у меня, и у Ференца Фаркаша, и у Лайоша Вереша. (Недаром они сыграли заметную роль во время перехода власти от Хорти к Салаши.) Хочу сказать еще несколько слов о Ференце Фаркаше. В марте он, мечтая о лаврах освободителя, склоняется к тому, чтобы действовать. Причем берется за дело достаточно решительно, довольно четко проанализировав ситуацию, охватив ее во всех деталях. Но в октябре 1944 года в Будапеште, куда его незадолго до этого отозвали с Карпат, чтобы он возглавил местный гарнизон и обеспечил безопасность выхода Венгрии из войны, Фаркаш через несколько дней после перехода власти к Салаши присягнул тому на верность, заявив: «Не могу же я пожертвовать звездами генерал-полковника». Когда спустя несколько дней мне случайно довелось встретить его на одной из будапештских улиц, то я, по своей наивности напомнив о своем желании действовать против немцев, сказал и о том, что на следующий день по поручению Венгерского фронта вылетаю в Москву. Говорю ему все это, а сам начинаю жалеть… Кто знает, что сделает Фаркаш, назначенный Салаши специальным уполномоченным правительства по эвакуации? Но он кладет мне руку на плечо и совершенно серьезно просит передать русским, что готов встать во главе вооруженного восстания в Будапеште, если они (то есть русские) считают, что время для него наступило. До сих пор не могу понять, серьезно он это говорил или нет? Ведь вскоре после этого он сбежал на Запад. Насколько мне известно, он жив по сей день. Причем написал книгу воспоминаний под названием «Оглядываясь с Татарского перевала». Он издал ее, кажется, в Мюнхене… Или в Буэнос-Айресе? Не помню точно… Несколько лет тому назад кто-то дал мне ее почитать. Как ты думаешь, что я прежде всего стал искать в ней? Разумеется, описание наших мартовских планов, как он тогда оценивал наши шансы?.. Но как раз об этом Ференц Фаркаш не написал ни единой строчки. Наоборот, в своих мемуарах он говорит о себе как о человеке, всегда настроенном антисоветски и пронемецки, который тогда (в марте) привел войска в состояние боевой готовности, чтобы вовремя присоединиться к немецкому наступлению.