Вся жизнь перед глазами - Лора Касишке

И мексиканцы были тогда такими же старыми, как сейчас, на взгляд Дианы, жутко старыми.

Они никогда не разговаривали, молча передавая товар и так же молча забирая деньги.

Диану это не смущало. Овощи и фрукты у них всегда были свежие: яблоки, помидоры, персики. После рождения Эммы она перепробовала пропасть диет. Следить за тем, сколько и какой еды попадает тебе в рот, оказалось совсем непросто. Чтобы вернуть себе прежний, до беременности, вес, понадобились постоянная бдительность и строгая самодисциплина — она и не подозревала, что способна на такие подвиги. Труднее всего было дотянуть до июня, когда появляются свежие овощи и фрукты. Вместе с ними к ней возвращались легкость и беззаботность — как выяснилось, и еда порой может доставлять чистое удовольствие.

— Объедение! — похвалил Пол.

Он не лукавил — пряная свежесть упругих, налитых солнцем томатов придала блюду восхитительный вкус. Впрочем, Пол всегда превозносил ее стряпню.

Диана хорошо готовила, но и вполовину не так хорошо, как это представлялось ее мужу. Знакомясь с его коллегами, она неизменно слышала: «О Диана! Все знают, что вы — непревзойденная повариха!»

И студенты на факультетских вечеринках рассказывали, что он даже на лекциях расхваливает кулинарные способности жены.

Диана наблюдала, как ее маленькая семья поглощает еду. Пол ел медленно, с видимым удовольствием, время от времени поднимая глаза от тарелки, чтобы улыбнуться жене, а Эмма в основном занималась тем, что сосредоточенно накручивала макаронины на зубья вилки. Пол с Дианой не давили на дочь, раз и навсегда решив, что пусть себе ковыряется в тарелке, словно играет с едой, до последнего оттягивая момент, когда все-таки придется хоть что-то проглотить, — все лучше, чем ничего. Они старались не принуждать дочь ни к чему, в том числе не кормить насильно, — слишком хорошо оба помнили, как в детстве их заставляли есть ненавистные брокколи или перуанские бобы. Разве могла Диана забыть, как разгневанная мать чуть ли не часами стояла над ней с ложкой грибного супа-пюре, который не лез в глотку, а мать знай себе твердила: «Кому сказала, ешь сейчас же!»

— Что, совсем не нравится? — обратился Пол к Эмме.

Та подняла глаза и робко улыбнулась.

— Просто попробуй, — вступила Диана, стараясь не проявлять излишней настойчивости. — Соус домашний.

Эмма повела глазами с отца на мать, потом уставилась на вилку с макаронами. С осторожностью поднесла ее ко рту.

Затем облегченно вздохнула, и макаронина скользнула в рот. Она ее прожевала, проглотила и потянулась за новой порцией пасты.

Эмма съела всю тарелку.

— Ну, кажется, мы нашли еду, которая тебя устраивает. — Пол передал Эмме тарелку с добавкой.

— Вкусно! — Эмма погрузила вилку в пасту. Она ела так быстро, что скоро и лицо и руки у нее оказались перепачканными в томатном соусе.

— Не спеши, солнышко, никто не отнимет. — Диана салфеткой вытерла хорошенькое, с ямочкой посредине подбородка личико Эммы.

Следы

После обеда Эмма пошла к себе в комнату, закончить рисунок, который начала накануне вечером. Похоже, подумала Диана, все дети большую часть свободного времени проводят перед листом бумаги, вооружившись цветными карандашами или мелками, — да и как иначе ребенку себя выразить? Впрочем, Диане хотелось верить, и не без оснований, что рисование для Эммы, так же как когда-то для нее самой, — нечто большее, чем просто детское увлечение, нечто такое, что может стать творческой профессией.

Для самой Дианы рисование всегда было лучшим утешением, даже спасением. В выпускном классе, когда ее уже почти выкинули из школы Бриар-Хилла, на перемене ее как-то поймала в коридоре учительница рисования мисс Якобс.

Мисс Якобс была худощавая крепкая женщина с волнистой гривой темных волос. Обычно она одевалась в манере слегка постаревших хиппи — грубые свитера, ботинки на толстой подошве, ярко-фиолетовые гольфы и длинные цветастые индейские юбки. Диане мисс Якобс нравилась, хотя вообще-то она старалась держаться подальше от учителей. Слишком часто она поддавалась обаянию какой-нибудь учительницы, пока та не спускала на нее всех собак за опоздание или прогулы. Поначалу Диана производила на учителей хорошее впечатление, потому что была сообразительной, вежливой и умела вести себя как взрослый человек. Но длилось это недолго. Стоило ей начать пропускать уроки, не делать домашних заданий и засыпать прямо за партой, как они дружно причислили ее к разряду «трудных подростков».

Но мисс Якобс заговорила с ней как с подругой.

— Знаешь, я в старших классах сама училась просто ужасно. Меня спасло рисование. Ты очень одаренная девочка, Диана. Это может здорово тебе пригодиться. Если, конечно, отнесешься к своему дарованию серьезно.

Несколько недель спустя мисс Якобс повесила в классе на доску рисунок углем Дианы — черно-белый портрет женщины, повернувшейся под таким углом, что волосы почти скрывали лицо. Это могла быть любая женщина. Ее образ Диана вынашивала годами. Лицо этой женщины — до последней мелкой черточки — возникало по утрам у нее перед глазами, едва она просыпалась.

— Это одна из лучших школьных работ в моей практике, — сказала мисс Якобс.

И подробно разобрала рисунок, объяснив, как прорисованы детали и в то же время сохранен подтекст, намек. Диана жутко боялась, что одноклассники, увидев ее вывешенную на всеобщее обозрение работу, начнут закатывать глаза, хихикать и отпускать шуточки, но все молчали — даже те, кто посещал уроки рисования исключительно ради того, чтобы не сдавать по этому предмету экзамены и зачеты, — и внимательно разглядывали творение ее рук. С этого дня для нее началась новая жизнь.

Эмма с рисунком в руках поднялась к себе в комнату, а Пол с Дианой выпили по бокалу красного вина и вместе принялись убирать со стола.

Пол относил жене на кухню посуду, а Диана складывала ее в раковину и ополаскивала: сбрасывала остатки в измельчитель мусора, который с утробным рычанием пережевывал их и глотал. Потом она составила тарелки в посудомоечную машину.

Кухня, как и столовая, была небольшой. Шкафчики из той же гладкой светлой сосны, что и стол в столовой, на дверцах рисунки небольшого формата — цветы, репейники, травы. Она всегда мечтала именно украсить свою кухню — когда у нее будет своя кухня. Ей хотелось собрать здесь нечто вроде скромной коллекции предметов, греющих душу. Над мойкой у окна она повесила клетчатую штору.

Нагнувшись над машиной, она отбирала нуждающиеся в полировке ножи и складывала их в корзинку для столовых приборов, отдельно от вилок и ложек, когда сзади подошел Пол, мягко провел рукой по ее спине, склонился ближе и уткнулся ей в шею.