Тайнопись - Михаил Гиголашвили

Сквозь икоту Кока позвонил Анзору и невесело сообщил ему обо всем, на что Анзор сразу ответил:

— Не может быть! Подождите, я на своей пачки посмотрю, что там написано…

Кока уныло ждал, пока Анзор ходил «смотреть». Вернувшись, тот сообщил, что у него всё в порядке, написано то, что нужно, и ледяным тоном добавил:

— Что вы мне голову морочите? Все довольны таблетками, только вы непутевый хипеш поднимаете и наглые нахалки кидаете! Без кодеина — ничего себе! Эдак каждый может пустые пачки заменить! — намекнул он с нажимом.

И Кока окончательно понял, что ловить больше нечего. Ему сразу вспомнились странные лица парней на бирже, их ухмылки и ироничные советы «не умереть от кайфа». Наверно, там все знают, что Анзор нагло кидает тех фраеров, которых можно кидать.

Повесив трубку, Кока прикинул, что будет крайне трудно что-либо доказать. По правилам он должен был сразу, получив от Анзора пачки, заметить непорядок и вернуть их — тогда шансов было бы больше. А сейчас!.. Каждый может выпить таблетки с кодеином, а облатки показать другие… Иди и доказывай!.. Словом, кидняк был проведен виртуозно, по всем правилам!

И Кока принялся яростно и горестно ругать советскую жизнь, где человек за свои кровные деньги не может получить нормального кайфа, без которого так трудно жить в этой варварской стране лгунов и кидал. Tyiy- ши и Художник советовались, как бы промыть желудки и избавиться от таблеточных завалов.

А бабушка уже несла испеченную к чаю мазурку для «лоботрясов», как она называла знакомых внука, часть которых, по её мнению, была пассивными бездельниками, а другая — активными тунеядцами.

— Среди нашего рода Гамрекели никогда не было таких оболтусов, как ты! — пожурила она его, разрезая мазурку.

— Да? — огрызнулся Кока. — А мой папаша?

— Это совсем другое дело. Там душа поэта… Поэтам многое простительно… А вы, друзья, должны найти свое место в жизни, осознать себя как личности и заняться каким-либо полезным делом. Берите, пока горячая!

— Нет-нет, спасибо, горячего нам совсем не надо, нам пора, — невесело полезли они из-за стола, с отвращением глядя на мазурку: её не хватало после котлет с лакричным корнем и макарон с термопсисом!

После кидняка, который устроил им Анзор, Кока предпочитал на улицу не показываться, потому что был в глупом положении: ему всунули пустышку, а он её в прямом смысле схавал. За это надо было Анзора избить или ранить, но на такие подвиги у Коки не было ни сил, ни желания.

Да и сидеть в ортачальской тюрьме ему совсем не светило. На Тугуши и Художника надежды было крайне мало. А действовать самому или подключать кого-нибудь из районных громил тоже было не с руки. Тем более, что все были довольны кодеином, который брал Анзор, и вряд ли захотят портить с ним отношения из-за Коки, который сегодня здесь, а завтра — там, в парижах. А Анзор всегда тут! Конечно, если б случилось что — нибудь серьезное, Кока мог бы рассчитывать на поддержку районных ребят, но тут такой глупый пустяк, что из-за него даже как-то стыдно к ним обращаться. Кидняки и обломы были нередки в жизни Коки, поэтому он решил спустить это дело на тормозах, а себе сказал: «Хватит! Пора в Париж, подальше от варваров!».

Так он скучал около телевизора, пока сосед Нукри, любитель порножурналов, неожиданно не подкинул кусочек зеленой азиатской дури, пообещав узнать, где и за сколько её можно достать.

Курить одному было скучно, и Кока позвал Художника — тот всегда на месте, никогда ничем не занят. Папирос не было. Они неумело соорудили пару мастырок из сигаретных гильз. Покурив одну, начали смотреть какое-то видео, но дурь была так сильна, что усидеть на месте было невозможно. Они разошлись по квартире, навестили бабушку, читавшую в галерее Флобера, стали ей морочить голову всякими глупостями вроде того, что на планете Титан идут титановые дожди, жители все поголовно носят имя Тит, сидят в норах из титаниума и сосут титьки, а главный титан их тиранит. Или что Святослав Рерих имел в Ассаме гарем из панд, от которых родились бурые дети-йети. Или что в Африке наблюдается частичное превращение ленивых негров обратно в обезьян. Если труд сделал из обезьяны человека, то лень и безделье делает из человека обратно обезьяну. Логично?

Бабушка ужасалась и не верила, а они выдавали всё новые подробности:

— Некоторые негры уже из хижин обратно на пальмы перебрались!

— Да, да, правда! Затоптали костры!

— Едят только сырое!

— Тела заволосели, а вместо зубов — клыки!

— Побросали орудия труда!

— На лианах качаются!

Потом они ушли подкрепиться второй мастыркой, но бабушка, возбужденная их болтовней, а может быть, учуяв подозрительный дым, стала под разными предлогами ломиться к ним в комнату до тех пор, пока Кока силой не выпроводил её, заперев дверь на ключ.

— Кто тебе дал право так обращаться с женщинами? — трагично вопрошала она из-за двери, на что Кока отвечал:

— А кто учил женщину входить без стука?

— Ты ведешь себя невежливо! — пыталась воспитывать она из-за двери.

— А мозги вынимать — вежливо? — огрызался Кока.

— Оставь, она хорошая! — миролюбиво останавливал его Художник, но Кока и сам уже замолчал, сказав напоследок, что бабушку надо держать в строгости, а то на голову сядет:

— Она в последнее время что-то опять закопошилась. Слышит каждый день по телевизору — «наркотики, наркотики!» Вот тоже начала… подсматривать. Опять бинокль появился!

— Какой еще бинокль?

— У неё есть, театральный. Она меня и раньше через этот бинокль ловила. Мы тут напротив в подъезде пачку папирос держали: каждый мог брать, чтоб мастырку заделать. Вот она заметила, что я каждый раз, как из дома выйду, в этот подъезд захожу, потащилась туда, обшмонала подъезд и нашла папиросы за доской со списком жильцов…

— Выкинула?

— В том-то и дело, что нет! Оставила, хитрая! И каждый раз после меня ходила туда тайком считать, сколько я папирос взял. А потом представила счет.

— А ты что?

— Ничего. Сказал, что ничего не знаю — что еще? Какие-такие папиросы? Я сигареты курю!

— А помнишь, как мы её обкурили однажды? — развеселился Художник, вспоминая давний эпизод.

Как не помнить!.. Было много гашиша, и друзья решили обкурить бабушку. Аккуратно заделали пару мастырок и подложили в пачку её папирос — курила она всю жизнь «Казбек». Почуяв через полчаса по запаху, что бабушка добила подсадку, они вылезли в гостиную и уставились на неё. Пока гашиш открывался, бабушка сидела тихо как мышь, непонимающе поглядывая вокруг и прикладывая руку то ко лбу, то к сердцу. Но вот морщины на её длинном благородном лице как будто разгладились, она кокетливо заправила за ухо седую прядь, гордо повела головой и спросила не своим голосом: «Когда прислуге велено подавать кофе?» — «Скоро, ваше сиятельство, — отвечал Кока, давясь от смеха. — Император заняты в зимнем саду с фрейлинами, но скоро прибудут. Не извольте беспокоиться!» — «По утрам мигрень особенно несносна», — пожаловалась бабушка. — «Согласен. Туберкулез лучше всего принимать по вечерам, по две таблетки», — серьезно отвечал Кока. «Разве он не в микстуре?» — «Нет, в плаще с кровавым подбоем…» Поговорив таким образом минут десять, бабушка попросила отвести её до кровати. И надолго замолкла. Иногда из её комнаты были слышны шепот, бормотания, звуки каких-то напевов. Кока порывался посмотреть, что с ней, но Художник останавливал его: «С ней всё в порядке, оставь её! Пусть женщина покайфует первый и последний раз в своей жизни!»

Скоро Художник, сомлев от гашиша, побрел в худкомбинат за рамами, а Кока задремал в кресле. К полудню позвонил Нукри. Он выяснил, что, действительно, в городе появилась крепкая азиатская анаша, но некий Хечо, через которого её можно достать, загремел с сифилисом в вендиспансер, откуда, правда, он может за рублевку выезжать за товаром, когда ему вздумается. Поговаривают, что пакеты спрятаны где-то в диспансере, а Хечо просто ломает комедию, ездит к своему дяде в Авлабар и этот час просто пережидает у телевизора, пожирая любимый горячий лаваш с сыром и тархуном. Кто-то даже как будто уже пытался искать пакеты в его палате, но был напуган сифилитиками, тоскливым стадом гулявшими по коридору.

— Не всё ли равно — его это анаша, его дяди или его дедушки? Главное, чтоб хорошая была! — ответил Кока, окрыленный мечтой купить что — то нормальное.

— Да, да, я просто так говорю, что слышал. Давай вечером съездим, у меня есть стольник, — предложил Нукри (который так старался, потому что рассчитывал получить от Коки новые порножурналы, а Кока был готов за хороший кайф отдать что угодно).

Под вечер они приехали в вендиспансер. Из-за колючего забора девки переговаривались со стоящими на улице парнями.

— Что это, турбаза, что ли? — удивился Кока.