Аэций. Клятва Аттилы - Алекс Тавжар

спросил? Хочу ли я стать таким же правителем, как он. «Земля, на которой мы живем, когда-то была едина, но потом её разделили на части и засеяли ненавистью и враждой», — сказал он мне. — «Стань на ней истинным правителем. Тем, кто устанавливает мир и порядок, а не сеет вражду и смерть». Слова Ульдина захватили меня. Он умел убеждать. Каждое его слово звучит у меня в голове, словно сказано только вчера. Ульдин доверил мне во владение реку Данубий, что течет на запад Империи. Другие его сыновья, а он называл нас именно так, получили реки на севере и на востоке, ведь реки — это нити, что сплетают землю воедино. С тех пор я один из тех, кто служит миру, а не войне. Останавливать войны, которые начинают другие — в этом мы поклялись на своих мечах. Перед смертью Ульдин наказал нам всегда помогать друг другу. Вот почему мне по первому зову присылают войска…»

Сзади явственно послышались шаги.

— Кто здесь?! — воскликнул Аэций, хватаясь за рукоять меча.

— Это я, я. Зеркон, — ответил смуглый согнувшийся в полупоклоне человек. Он и так-то отличался невероятно маленьким ростом, носил на спине уродливый горб, старательно прикрывая его одеждой из пестрой заморской ткани, из-за чего довольно сильно смахивал на шута. Зеркон и был им, развлекая августу и ее гостей на пирах. А кроме того доводился двоюродным дядей сыновьям Аэция и все это время присматривал за ними как за собственными детьми. Обладая удивительно чутким слухом, он частенько по-родственному, но, разумеется, за приличное вознаграждение предупреждал Аэция о том, что удавалось подслушать в августейших покоях или разузнать через своих многочисленных осведомителей, которым ведь тоже надо было платить.

— Как ты нашел меня? — нахмурился Аэций. — Я никому не говорил, куда собираюсь идти.

— Вы спрашивали у сторожа, где находится склеп Констанция Феликса, — услужливо ответил Зеркон. — Сначала он рассказал об этом вам. А потом и мне.

— У тебя какие-то вести?

— Иначе бы не пришел. Уверен, они покажутся вам интересными. В Аримине, что расположен немного южнее отсюда, готовятся небывалые торжества.

— Об этом я слышал, — кивнул Аэций. — Пусть себе веселятся. Торжества и веселье — лучшие развлечения, чем война.

— О, разумеется, разумеется, но среди приглашенных затесался весьма примечательный гость, — таинственно улыбнулся карлик.

— Кто-то из местной знати?

— Скорее из дальней. Наместник Африки Бонифатий.

— Наместник… Бонифатий? — с расстановкой повторил Аэций, припоминая, что это имя упоминал в разговоре и начальник стражи. — Вряд ли на торжествах в Аримине его дождутся. У него довольно скверная ситуация за морем. Из последнего, что я слышал, бывшие союзники по мятежу объявили его врагом и теперь осаждают в крепости Гиппо-Регии.

— Осаждали до недавнего времени, — поделился новостью Зеркон. — Августа обратилась за помощью к императору Феодосию. Бонифатия вызволили из Гиппо-Регия, и скоро он прибудет в Аримин вместе с остатками своего достославного войска.

— Ах, вот как. Попутного ветра им в спину, — не скрывая раздражения, произнес Аэций. — Это всё, что ты хотел рассказать?

— Ох, если бы всё, если бы всё… — печально вздохнул Зеркон. — По самым последним слухам, от которых я до сих пор не могу опомниться, августа собирается возвести Бонифатия в сан патриция. А в Риме его уже объявили новым магистром армии, — при этих словах Зеркон склонился в соболезнующем поклоне и добавил с глубокой скорбью в голосе. — Вместо вас.

Аэций ушам своим не поверил.

— Вместо меня, ты сказал?

— Вместо вас, — подтвердил Зеркон.

Аэций едва сдержался от бранного слова. Так вот зачем его вызвали в Равенну. Отстранить от командования армией?

— О, не беспокойтесь. У них ничего не выйдет, — с угодливой уверенностью проговорил Зеркон, склонившись так низко, что, казалось, вот-вот переломится горб. — Бонифатий всего лишь обычный смертный, а вы — само божество и никому не уступите своей власти.

— С чего ты называешь меня божеством? — рассеянно произнес Аэций.

— До сих пор вы не проиграли ни одного сражения, — ответил карлик. — Такая удача доступна только богам. К тому же смертельная рана, которую вы сумели вылечить…

— Перестань. Ничего я не вылечил. Это всего лишь слухи, — оборвал его Аэций.

Однажды он действительно был на волосок от гибели. Армейские лекари единодушно решили, что с таким ранением не проживет и нескольких дней, и тогда он решил проверить, правду ли говорила старуха-видья, уверявшая, что богами ему дано излечивать любую болезнь и любую рану даже обычной водой из ручья. Каждому, кого приводил Ульдин, она называла особый врожденный дар, что позволит добиться признания и любви. «Люди полюбят тебя, если станешь лекарем, но лечение отберет у тебя военную силу», — предупредила старая видья. — «Твоя рука ослабеет и не сможет держать оружие». Аэций не хотел становиться лекарем. Он ответил, что для воина — это не дар, а проклятье, и с тех пор никогда не лечился сам. Однако теперь, когда оказался при смерти, многое увиделось ему в новом свете. Какая разница, что рука ослабеет, если всё равно умирать?

Невдалеке от палаток походного лагеря протекал довольно широкий ручей. Вода в нем бурлила и пенилась, но как только сходила пена, поверхность становилась прозрачной и серебрилась от лунного света. По просьбе Аэция его раздели до пояса и положили в ручей, чтобы рана на груди погрузилась в студеную воду. Он не знал ни лечебных молитв, ни лечебного заклинания, и заговаривал рану простыми словами, которые приходили на ум. От холода его тело сотрясала крупная дрожь. Дыхание вырывалось с хрипом. А боль, которую прежде невозможно было терпеть, куда-то исчезла. Замерзла, видимо, вместе с кожей.

После этого рана затянулась. Как и предупреждала старая видья, от лечения в руке появилась слабость. Но к счастью это была левая рука…

— Ничего чудесного там не было, — сказал Аэций, оторвавшись от промелькнувших воспоминаний. — Рана слегка загноилась. Промыл её водой из ручья и всё.

— … Хм, жаль, — разочарованно промямлил карлик. — А я уж хотел как следует расспросить. Думал, вызнаю какой-нибудь особенный лекарский секрет. Пригодилось бы для лечения любимых племянников.

Видимо он болтал об этом лишь для того, чтобы напомнить Аэцию о сыновьях.

— Ах, вот ты о чем… На возьми. — Аэций отвязал от пояса увесистый кожаный