Полдень XXI век, 2012 № 10 - Самуил Лурье

Практикант поглядел на беснующийся класс и сказал: «Кстати, там метиловый спирт, и он довольно ядовитый».

После школы я пришел домой и тут же полез в БСЭ, где и нашел статью «Метиловый спирт». Оттуда я узнал, что при приеме внутрь он вызывает слепоту, а в тяжелых случаях — летальный исход. Значение этого словосочетания я уже знал и стал готовиться к отходу в мир иной.

За ужином мама спросила, почему я такой необычно тихий, на что младший братец ехидно предположил, что меня снова выгнали из школы за плохое поведение. Мама поверила, поскольку такое уже бывало, а братец учился в той же школе, хоть и на пять классов младше, так что мог знать. Мама приготовилась к худшему. Я тоже.

Ночью я старался бодрствовать, прислушиваясь к своим ощущениям, пока не уснул. Наутро школы не было, потому как мы все шли в культпоход на просмотр фильма «Королевство кривых зеркал». Как же отчетливо я все это помню! В энциклопедии было написано, что летальный исход наступает обычно в течение суток, так что мой конец должен был наступить где-то в середине сеанса. Я был готов и мужественно смотрел фильм, понимая, что это произведение искусства может быть последним, что я увижу в жизни.

Фильм кончился, мы толпой ринулись из кинотеатра. Я посмотрел на старые часы «Победа», подаренные мне дедом по поводу успешного окончания пятого класса, и вдруг понял, что буду жить. Пронесло! Я буду жить, я буду жить очень долго. Спирт меня пощадил.

Никогда после я не испытывал такого восторга от простого факта своего существования. Я жил, я существовал, и так будет всегда. Лет двадцать, по крайней мере.

А теперь меня сведут в могилу вирусы дурацкого свежераз-мороженного кролика. Он будет жить со всеми своими трубками, а я из-за него должен буду превратиться в труп.

— Господи, — простонала Инка. — Лучше бы он меня… Если с тобой что случится, я не знаю, что с собой сделаю. Я ведь тебя люблю. Давно. Хоть ты и мальчик совсем, но ты особенный, ты стоишь сотни других мужиков. А может, пронесет, я ведь тебе 20 кубиков вколола… Только бы пронесло!

— Может, и пронесет. Поживем — увидим. Если поживем.

Инка говорила, не переставая. Ее прорвало, и она не могла остановиться. Но я воспринимал плохо. Кружилась голова, немного тошнило. В голове крутилось: «Поживем — увидим, поживем — увидим. Если увидим, то поживем. Или наоборот». Стало страшно жалко, что я сегодня не поиграл в теннис. Вечер был очень подходящий. Еще не осень, так что и листья сначала не пришлось бы сметать. Можно сразу начинать. Взять сетку, натянуть, прижать ремнем посредине, не спеша пройти к задней линии, сунуть в карман мяч, другой взять в левую руку, подбросить и славненько подать. Эх, снова ракету не перетянул, и кажется в рамку не завернул. В прошлый раз она чуть отсырела, и как бы обод снова не повело. Дерево очень чувствует влагу.

А вдруг мне больше никогда не придется выйти на корт? Ребята скажут: жалко, что кончился, у него справа по линии неплохо получалось.

Что это там Инка говорит? Причем тут Сталин? Да какая мне разница теперь. Хватит ее слушать. Я встал.

— Поцелуй меня, — вдруг сказала она. — Хоть раз поцелуй.

Я отстранился и молча вышел.

5. 1. Шеф смотрел не на меня, а в пивной бокал, и это помогло мне собраться с мыслями. Хотя и не сразу, события сегодня опережали мою сообразительность.

— Что это за Роза, — наконец спросил я.

— Этот американ паршивый. Как она могла?

До меня начинало доходить. Светка, его дочь, моя несостоявшаяся невеста, сбежала к Джо Роузу, которого я сегодня видел в ВОЗе.

— Я сам велел ей с ним поплотнее общаться, — сказал Шеф. — У нас на него особые виды.

«Ну и тип, — подумал я. — Подсунуть собственную дочь в виде подстилки для компромата».

— Ага, — подтвердил Шеф, в очередной раз читая мои примитивные мысли. — Только не совсем так. Он давно на нас работает, но в последнее время стал вилять, и я решил, что пока Светка здесь, она с ним поболтает, пощупает, чем он дышит, каким кислородом.

— А что, Светка тоже… — начал было я, но Шеф меня прервал:

— Нет, она чистая. Не разводить же семейственность в конторе, хотя ради тебя я бы сделал исключение, но ты увильнул. Неважно. Я просто подумал, что ей все равно здесь делать нечего, пусть развлечется, да заодно и польза будет. Вот и доразвлекалась.

«Что-то здесь не так, — подумал я. — Ведь Шеф знает наверняка, что всё кафе насквозь прослушивается, не может не знать, а зачем-то выкладывает все открытым текстом».

— А мне теперь плевать, — откликнулся Шеф. — Если мне конец, то пускай и им. Меня теперь попрут и правильно сделают. Может, хоть пенсию оставят из жалости. Все-таки столько лет верой и правдой оттрубил. Но ты, умный Стас, ты мне скажи, за что…

Он хрустнул хлипким стулом и встал.

— Пойдем прогуляемся.

Если судить по литературе, то набережная Женевского озера всегда была любимым местом встреч шпионов. Говорят, что именно здесь в 41-м или 42-м году встретились резиденты наших разведок в Европе. Встретились, несмотря на жесточайшие запреты, потому что связь с Центром была потеряна, агентура разгромлена, а возвращение домой означало бы скоротечное пребывание в лубянском подвале с заранее предопределенным концом. Встретились, все порешали и принялись за работу.

Мы молча шли по набережной в сторону фонтана. На всех видах Женевы фонтан должен присутствовать непременно, а то какая же это иначе Женева. Все равно что Париж без Эйфелевой башни. Говорят, какой-то придурок однажды перелез через ограждение и сунул руку в струю. Руку, ясное дело, тут же оторвало. Это ведь все равно, что сунуть руку под поезд. Не верю, что мог быть такой кретин, но кто его знает.

— Ты правильно сделал, Стас, что на ней не женился, — вдруг заговорил Шеф. — Ты умный, и всегда был умный. Хоть ты и не знаешь, почему ты умный, а я знаю.

Я мысленно хмыкнул. Вот уж от Шефа я никак не ожидал признания мощи своего интеллекта, да еще в такой форме и по такому поводу. И говорил он совершенно необычно для себя. Это от шока, подумал я. Нет, он пьян, вдруг дошло до меня.

— Да, Стас, я напился. Первый раз за последние двадцать с лишком лет. Я так же напился, когда умерла Фрида. Я женился на ней из жалости и от одиночества. Я тогда служил в авиашколе механиком, рвался на фронт, а меня держали в глубоком тылу в Средней Азии. Она была эвакуированной. Там тогда было много евреев, беззащитных и жалких. Одни женщины, старики н дети. Я ее подкармливал н ее семью тоже. После войны остался там же на сверхсрочную, а куда было идти. Женился на Фриде, хоть ее родичи смотрели на меня косо, но она меня любила и на родителей не глядела. Потом родилась Светка. В 50-м. Трудно жилось, но ради Светки был готов на все. Потом армию стали сокращать, а тут Сталин помер, скоро зэков повыпускали, и Фрида стала бояться за порог выходить. Грабили и убивали средь бела дня. За корку хлеба. И тут мне предложили пойти в органы. Как Берию убрали, у них дефицит кадров образовался. Отправили в Москву учиться, дали комнату. Чего еще надо? А когда Светке стукнуло пятнадцать, Фрида умерла. От рака. А Светка этого вроде и не заметила. Я тогда уже по службе продвинулся, стал по загранточкам ездить, потому как по кадрам служил, привозил ей всякое барахло. А она брала, но даже спасибо не говорила. Как чурбан была. Правильно, что ты на ней не женился.