Манкая (СИ) - Шубникова Лариса

— Да, дядя Яша! Это как понимать? Расскажите, ну расскажите, — Юля упрашивала Гойцмана так мило, что он махнул рукой, засмеялся и разрешил Ирине рассказать.

— Яша тем годом получил членство в Коллегии адвокатов России. Я никогда не видела Гойцмана пьяным, но тут, от счастья, полагаю, он натрескамшись. И прилично так. Жена его, Фаина, царство Небесное, жива еще была. Так вот, он укушался, видимо заплутал в своем доме, и вынесло пьяненького на лестницу. А моя дверь была открыта. Не заперла вот именно этой ночью. Лежу в постели, дверь открывается, входит Яша — на голове пластмассовый венок, а сам завернут в простыню наподобие римского патриция. И громко так, внятно говорит: «Дорогая, твой цезарь готов!». И падает. Занавес!

Смеялись все: и Митя, и Юленька, и Ирина Леонидовна. Даже Яков Моисеевич. На смех, будто мотыльки на свет, подтянулись старушки Собакевич.

— Дора, я говорила тебе, дебош на втором этаже, а ты не верила! Что мы пропустили? — маленькая, кудрявая Фира, «помирать» снова отложила и теперь любопытствовала, что и было признаком возвращения к жизни.

— Фирочка Рауфовна, а про историю с венком вы знаете? — Фира заулыбалась Юлиным словам, а потом захихикала.

Мите пора уже было в «Ярославец», но не мог он уйти сейчас. Уж очень тепло и уютно было стоять рядом с Юленькой на лестничной площадке, слушать истории из жизни соседей и смеяться вместе с ними.

— Димитрий, так что вы делали у Юли? Смотрю, инструменты при вас? — Ирина Мите, — Впрочем, и так понятно. Кран? Снова тот самый? Юля, помнится, ты говорила Кириллу починить. Не сподобился? Хорошо, что сосед появился рукастый.

— Надо же! Димитрий, вы краны починяете? А Яша говорил, вы ресторатор. Снова солгал? Хотя, чему я удивляюсь, он же юрист, — ну, высказывание Доры спорное, хотя юристы и, правда, подвирают.

Соседи поболтали еще немного но, припомнив, что есть еще дела, распрощались и разбежались кто куда. Ирина делать маски для лица, Гойцман составлять очередную монографию, бабушки Собакевич лепить творожники, Юлька собираться на занятия, а Митя, потоптался и пошел переодеться. Ну, согласитесь, неприлично появляться в собственном ресторане в угвазданной сорочке и мятых брюках.

На днях Митя озаботился домработницей. Прибрать, постирать и погладить, это все, что требовалось ярославскому кавалергарду. Явилась некая Татьяна (по совету Давы) и прекрасно разобрала вещи Широкова, сложила в шкафы. Перегладила его сорочки и брюки, перестирала белье и запросила за все это великолепие вполне умеренную цену. Вот одну из таких выглаженных Татьяной рубашек и натянул он на себя. Брюки сменил. Накинул пальто, шапку и пошел к выходу, понимая, что обязательно воспользуется маршрутом, предложенном ему Юленькой.

А на улице снег и солнце. И так нарядно и радостно, что Широкову, будто малолетке, захотелось глаза зажмурить и подпрыгнуть, присвистнуть, а потом побежать быстро, да так, чтобы пальто нараспашку, а волосы в разные стороны.

Может и началось утро ярославского парня не очень, зато продолжилось чудесно. Сегодня, когда стоял он на площадке со своими слегка ненормальными соседями, смеялся старым байкам, накатило на него давно забытое чувство, что дома он. И не один, а с близкими людьми. И вовсе не понятно, откуда взялось оно, чувство это. Знает Митька москвичей этих всего ничего! Да вот, поди ж ты…

Ну и Юлька… А тут все сложно. И думать бы об этом не надо, а думается.

Вот они арки и переулки, проходы и тупички. Москва город старый, но не старше Ярославля. Родной город Широкова на полтора века древнее, так-то. Вот и размышлял Митя о чем придется, стараясь не думать о Юльке, не вспоминать ее волос и ножек, а более всего, ее теплого дома и сияния. И того самого, непонятно-ангельского.

— Митя! Да, Митя, же! — запыхавшаяся Юленька нагнала Широкова, — Кричу вам, кричу, даже неловко перед людьми. А вы не слышите. Да и ходите быстро.

— Случилось что-то? Гойцман решил молодость вспомнить и послал тебя за венком в Пассаж, а ты решила мне все рассказать и еще раз посмеяться?

Она снова сияла, манила Митьку.

Вот скажите, почему он, занятой человек, со своим бизнесом, требующим его присутствия в ресторане, стоит сейчас посреди старого московского переулка и откровенно любуется чужой женой? Не иначе, как московский воздух в голову стукнул. А говорил его странный приятель, Мишка Давыдов, что Москва и не Москва вовсе, а рассадник заразы! И воздух там гадкий, и люди злые, жадные и бесчувственные! А вот стоит сейчас перед ним прямо демон натуральный, в огромной куртке, с сияющими глазами и локонами из под капюшона. Манит его, Митьку Широкова, плюнуть на все свои дела и идти с ней по улицам, и слушать ее рассказы о старой Столице и жмуриться от зимнего солнышка и такой редкой радости бытия.

— Вот и нет. Я подумала, что до вашей работы есть путь короче. Нужно было повернуть много раньше, но я кричала, а вы не откликались. Теперь уж следующим разом покажу.

— Ты ради этого бежала за мной от самого дома? — Митя не сомневался, что Юлька могла бы такое исполнить.

— Нет. Я в студию. У меня группа с утра. Дошколята.

— А чем ты занимаешься?

— Я детский психолог. Беру детишек с проблемами в общении, формирую группы и стараюсь помочь им.

Разумеется, Митька спросил, как, что и почему?

Они и не заметили, как разговорились и потянулись в сторону Юленькиной студии. Наверно долго шли, но тут непонятно. Время никто не засекал, минут и шагов не пересчитывал.

— Собственно, вот. Тут я и работаю. Митя, а это ничего, что вы со мной идете? У вас, наверно, дел много? Простите, Бога ради, это все я со своей болтовней. Кира меня ругает за это. Говорит, что «трещу» много. Митя, вы слушатель такой прекрасный. Не удержалась.

Сам Митька ругал бы Киру за такие слова, но вслух сказал иное:

— Мне любопытно, вот и иду за тобой, как осёл за морковкой. Юль, я работаю много и кроме ресторана своего мало где бываю. Для меня поход в кино целое событие. А тут и экскурсия, и лекция по психологии, и прогулка по городу, — Широков говорил и думал, что напрасно он вываливает на нее все это.

Для чего Юленьке эта информация? И про работу его и про кино и…

— Знаете, Кира тоже много работает. Иной раз приходит такой уставший. Митя, вы постарайтесь отдыхать больше. Нужно поддерживать организм. Знаете, я ведь первым образованием терапевт. Хотите, уколы поделаю витаминные? Все соседи ко мне обращаются. И вы, пожалуйста, не стесняйтесь.

Как бы так сказать поинтеллигентнее… Всего, чего угодно ожидал Митька от Юленьки, но в последнюю очередь разговоров о его здоровье и уколах. Вот вам придет в голову беседовать с очаровательной девушкой об авитаминозе? О болях в пояснице?

И еще, Юля все время говорила о Кирочке. «Кирочка любит это, Кирочка хочет так, Кирочка туда, Кирочка сюда…». И ни одного слова о том, чего хочет она сама. Складывалось ощущение, что живет и дышит за нее муж разлюбезный, а она бесплатное и удобное приложение к нему.

— А куда бы ты хотела пойти? — вопрос задал простой, а она с ответом замешкалась, отчего-то.

— Кире нравятся концерты, где шум, толпа и все в движении.

— Это Кире нравится. А тебе? — заметил, что она снова в затруднении.

— Ну, еще мы ходили на танцевальное шоу.

Широков понял, что Юленькины желания от нее самой не зависят. Также стало совершенно очевидно, что случай её запущенный и глубоко клинический. Любая из его знакомых девушек, сразу бы озвучила миллион желаний. Например, «хочу на Бали», «хочу на новый спектакль Олега Меньшикова», «хочу на шопинг в Италию». А Юлька…Она хочет то, что хочет за нее Кирочка. Весьма удобно для него и смертельно для нее. Так и исчезнуть недолго. Стереться из мира этого. Раствориться во мгле желаний далеко не порядочного человека и убить свое «Я». А это самое «Я» у нее исключительное. Говорит она, двигается, слушает так, как никто другой. Речь ее ровная, изящная, а такая может быть только у образованного, думающего человека.