Амброзия - Дикий Носок
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Всеволод и Василий с места происшествия позорно бежали вместе с толпой.
***
Алевтина Ивановна негодовала уже битый час и не могла угомониться. Шутка ли, чуть не похоронили! Ну и родственнички, будь они не ладны!
«Как так можно было ошибиться? Уму непостижимо! Живого человека зарыть собирались,» – бушевала она. Воображение ее живо нарисовало в голове картину как приходит она в себя на двухметровой глубине в полной темноте и начинает колотить в забитую и насмерть присыпанную землей крышку гроба. Тут ее обуял такой ужас, что Алевтина Ивановна стремительно отогнала от себя жуткое видение и принялась ругаться с удвоенной силой.
«Но ведь врач сказал …,» – робко пыталась оправдаться дочь.
В этот момент позвонили в дверь.
«Где больная?» – устало осведомились приехавшие на скорой помощи медики, сторонкой обходя стоящий в коридоре гроб. Что с ним делать, еще предстояло решить.
«Какая больная? Это я больная?» – громко возмутилась воскресшая. – «Я Вас всех переживу.»
«Понимаете, мама немного не в себе. Мы ее сегодня хоронить должны были. А у нее давление и …,» – лепетала несчастная женщина.
«Про хоронить не понял. А Вы сами то себя хорошо чувствуете? Присядьте-ка на стул. Настя, измерьте давление,» – скомандовал фельдшер.
«Это мне надо давление мерить,» – оповестила врачей выпавшая на минутку из центра внимания недоусопшая. – «Это я тут пострадавшая. Чуть не похоронили заживо.»
«И Вы присаживайтесь,» – миролюбиво предложил фельдшер. – «Всем все измерим, всех похороним и дальше поедем.»
Последняя фраза явно была лишней. Алевтина Ивановна взорвалась: «Шуточки шутить изволите? Такой вот – юморист хренов меня мертвой и признал.»
«Николай Петрович, 180*140. Нитратиков?» – перебила ее мед. сестра. Фельдшер на секунду отвлекся: «Да, да, конечно.»
«Я с тобой разговариваю,» – взвыла воскресшая и вцепилась двумя руками в белый халат медика, мощным рывком отодрав пуговицу на груди.
Через полчаса от дома отъезжало уже две машины скорой помощи. Одна увозила Севину супругу с гипертоническим кризом, вторая – Алевтину Ивановну, накачанную успокоительным по самую макушку, с нервным срывом. Шутка ли, пережить воскрешение? Тут у любого крышу снесет.
***
Николай Петрович и Нина за полгода совместной работы начали понимать друг друга с полуслова.
Николай к своей работе относился философски, приобретя с годами свойственный медикам цинизм и специфическое чувство юмора. Отработав суточную смену (добросовестно, но без фанатизма), отправлялся в деревню в 20-ти километрах от города, где имел дом-развалюшку, доставшуюся от бабушки. Дом он ремонтировал своими руками уже третий год, получая от процесса превеликое удовольствие. Заодно доводил до ума старый сад и облагораживал участок. Многие яблони он помнил еще ребенком, поэтому срубить их рука не поднималась. Женат Николай Петрович в свои сорок лет никогда не был, а потому имел редкую для взрослого мужчины возможность своим свободным временем, как, впрочем, и финансами, располагать по собственному усмотрению. Сухощавый, жилистый, с отчетливой проплешиной на макушке, едкий в своей иронии, точно соляная кислота, если его задеть, и невозмутимый, будто стоячее болото, ежели не трогать, Николай никогда не был душой компании, скорее тем хозяйственным парнем, который озаботится закуской к столу.
Определенный уровень черствости и пофигизма для медика вообще предмет первой необходимости. Что-то вроде панциря для черепахи. Невозможно сопереживать и сочувствовать пациентам в режиме сутки через трое или по любому другому графику. Так и с ума сойти недолго. Цинизм – просто защитная реакция организма. После двенадцати лет работы на скорой ничего уже Николай Петровича не удивляло. Насмотрелся всякого. Упахавшихся на дачах до потери пульса пенсионеров, в любое другое время, кроме летнего сезона, мнящими себя глубокими инвалидами; безмятежно спящих на лавочках бомжей и алкашей, которым сердобольные прохожие вызвали скорую (матерятся они знатно, когда их пытаются разбудить и куда то уволочь); пулей выскакивающих на свет божий младенцев, если их мамаши припозднились с вызовом скорой; месиво из костей, мозгов и мяса, в которое превращаются головы и тела отчаянных мотоциклистов, попавших в дорожно-транспортные происшествия.
Работа Николая устраивала. Сутки через трое или двое и отпуск 45 дней оставляли время для жизни. С пациентами он предпочитал не спорить. Если скандальная бабулька, вызвавшая бригаду с температурой 37,5 и небольшим кашлем, требовала поставить какой-нибудь укол, то он и ставил. Какой-нибудь. Это было проще, чем отписываться и оправдываться после с азартом накатанной пациенткой жалобы.
«Ну что, Нина, успеем перекусить, пока вызовов нет?» – спросил он после успешной доставки то ли умершей, то ли воскресшей пациентки в больницу.
«Хорошо бы,» – вздохнула та. Последние восемь месяцев Нина пребывала в статусе разведенки с прицепом и на скорую подалась не от хорошей жизни. Мечтала она, когда дочка подрастет и перестанет болеть в режиме неделя через две, отправиться на заработки в Москву. Платили там на скорой в разы больше, а работа – та же самая. А что придется по два часа на электричке туда-сюда мотаться, так это ничего. Справится. Многие так работают. На сильное мужское плечо она уже не надеялась. Поначалу казалось, что бывший муж, скандальный развод с которым с дележом гнутых ложек и застиранных половичков, выработал у нее стойкую аллергию ко всему мужскому полу скопом. Но по мере того, как эйфория обретенной свободы улетучивалась, Нина грустнела. Ей почти тридцатник. Кому она нужна с ребенком на шее? Какие у нее перспективы, кроме как пахать, словно ломовая лошадь до пенсии? Да никаких, собственно. Хорошо хоть профессия есть.
«Твою ж мать!» – резко ударил по тормозам водитель Костик. «Соболь» нырнул носом вниз и остановился.
«Задавили?» – охнула Нина.
«Если нет, я его сейчас додавлю,» – сурово пообещал Костик, вываливаясь из машины. – «Будет знать, как под машины кидаться. Суицидник.»
«Нина, останься в машине. Чую, опять псих. Нам на них сегодня везет,» – предложил Николай Петрович. Последняя пациентка, в запале дравшая пуговицы халата, была свежа в памяти. Но она не усидела, выскочила следом.
На капоте машины, обнимая его двумя широко раскинутыми руками, заливался горючими слезами мужик. Второй, испуганный и растерянный, стоял рядом. Оба средних лет, побитые молью, ханурики, одним словом. Слова Николая, похоже, оказались пророческими. Рыдающий точно был не в себе, потому что нес сущую околесицу: «Я не хотел. У-у-у. Уйди, Васька. Я только подумал. Я совсем не думал. А она …, а я … . Заберите меня в психушку. Там мне и место.» Сивушный выхлоп от страдальца был таким, что сшибал с ног. Второй пытался стащить его с капота, но как-то нерешительно, словно раздумывая: «А стоит ли?»
Костик одним махом сдернул пьяницу с капота и швырнул в траву на обочине.
