Седьмое небо - Дикий Носок

Дикий Носок

Седьмое небо

Глава 1.

Латать небо приходилось постоянно. Юркие ласточки шныряли туда-сюда, ежедневно проделывая своими стремительными телами в нем десятки новых дыр. Большинство прорех до конца светлого времени суток затягивались сами. Но те, чьи края никак не могли сойтись, приходилось зашивать.

Обычно дед Богдан занимался этим на вечерней зорьке, не оставляя решета в небе до утра. Подставлял стремянку, вдевал в тонкую костяную иглу длиной с палец взрослого человека толстую крученую шерстяную нить и принимался за дело. Если оставить прорехи незашитыми, то за ночь с неба натечет столько воды, что землю во дворе развезет в жидкую бурую грязь, а в саду образуется болото с лягушками.

От лягушек этих не было спасения. Стоило только где в лощинке застояться воде, как они появлялись во множестве будто из-под земли и оккупировали водоем. Да и пусть бы себе жили. Беда была в том, что лягушки любили петь. Концерты их начинались обычно как раз на вечерней зорьке и продолжали, покуда не начинал таять в солнечных лучах утренний туман. И спасения от них не было никакого.

Отчасти поэтому и совершал дед свой ежевечерний обход территории со стремянкой наперевес. Иван, неуклюже ковыляя, старался не отставать, волоча на плече моток толстых ниток. На стремянку, по малолетству, дед его не пускал.

Богдан гордился тем, что над их невеликими владениями небо было голубым и ясным. Дым от очага, на котором готовилась еда, коптил его совсем немного, и за ночь успевал бесследно раствориться в темноте, а утром небо снова сияло. Совсем другим было оно над заводиком за рекой. Там стояли вечные сумерки. Заводские трубы выбрасывали столько едкого черного дыма, что небу и века не хватило бы, чтобы очиститься. Зато ласточки там, впрочем, как и прочие птицы, не жили и не дырявили небесный свод как ни попадя.

Завод производил Слова. В отношениях между людьми без надежного Слова никак нельзя. Дает, например, пропойца родственникам обещание завязать. И в знак серьезности намерений слово дает верное, твердое, чугунной чушкой скрепленное. Ставится та чушка посреди двора, дабы всякий знал и видел его нерушимость.

Вот эти то Слова завод и производил: и стальные, несгибаемые для людей военных, и гранитные для сделок торговых, и беломраморные в знак брачных союзов. Ну тех, что по любви заключаются, а не по сговору. Последние и так прочны, ибо разумны и обдуманны, а также обеим сторонам выгодны. Были слова и попроще, и подешевле – из соломы плетенные или из мягкой липы резаные. Ну это так, баловство. Для обещания мамке штанов новых не рвать или молока ледяного из подпола не пить.

Когда данное слово торчит у всех на виду и каждый день глаза мозолит, забыть о нем непросто, а не исполнить – совестно и перед людьми стыдно. На то и расчет. Правда некоторые ловкачи разбрасываются словами направо и налево. У таких и двор, и дом бывают завалены булыжниками несдержанных обещаний и нарушенных уговоров. А другие хитрецы нарочно забрасывают слова подалее в крапиву или закидывают кучей мусора и поливают грязью.

С глаз долой, из сердца вон.

У деда с Иваном во дворе дома тоже стояло слово – чугунное, неподъемное, то, которое дед дал родителям мальчика – внука вырастить, выучить и в люди вывести.

А выводить в люди было непросто, ох как непросто. Такое путешествие было не каждому по силам. Да и хозяйство на кого оставить? Да и дорого. И опасности, опять же, подстерегают на каждом шагу. Выводить и вывозить подросших детей в люди могли лишь родители состоятельные, властью облеченные и решительные. Ибо что, как не деньги и общественное положение могут облегчить длительное путешествие?

О данном дедом Богданом слове Иван начал задумываться лет с 10-ти. Сначала путешествие представлялось ему предприятием столь увлекательным, что дух захватывало. Сейчас, в 16-ть сердце его по-прежнему замирало от восторга при мысли о выходе в люди. Но появились и другие мысли. Как, например, быть с ласточками? Без присмотра они вмиг продырявят все небо, и то, прохудившееся, зальет дождем и дом, и сад, и все вокруг.

А яблоневый сад на кого оставить? Яблони без заботы одичают и разбегутся. Ищи их потом по лесам и полям. А найдешь – еще домой заманить надо ласковыми обещаниями. Сколько слов деревянных, резных дать придется, страшно подумать. Дикие яблони – они несговорчивые.

Да и дедушка стар уже. И денег у них особых нет. Значит идти придется пешком. Сдюжит ли? Иван уж и рад был бы отказаться от путешествия вовсе. Но его слово ничего не решало. Дадено оно было не им и не ему. А, следовательно, оставалось только подчиниться. Дед же уже готовился к дальней дороге вовсю.

Перво-наперво, смазал лыжи.

Толстые, легкие пробковые лыжи в форме кругов диаметром по полметра были вещью, в хозяйстве совершенно незаменимой. Нацепив такие на ноги, можно было свободно разгуливать по воде аки посуху: выгнать хворостиной с пруда загулявших гусей и уток, нарвать лотосов на салат, перейти небыструю задумчивую речушку во время путешествия. С мостами то в государстве было негусто. Да за переход по каждому надо платить. А лыжи, они у каждого имеются. Конечно, большой груз, торговый, скажем, на лыжах через реку не перенесешь. А дорожный мешок – запросто.

Лыжи бывали разного диаметра. Зависело это от веса хозяина. Человека чересчур дородного никакие лыжи выдержать не могли. Но коли человек дородный, значит ест досыта, значит не бедный. У такого всегда найдется монетка заплатить за переход через мост или лодку нанять. Дети и вовсе бегали на лыжах размером с суповую тарелку.

Конечно, чтобы ходить по воде на лыжах, требовалась сноровка. Умение, как и в любом другом деле, вырабатывалось с практикой.

Пробка, из которой мастерили лыжи, и сама была плавучей и не топкой. Но для пущего эффекта лыжи смазывали толстым слоем бараньего жира. Тот застывал, забивая собой все щелочки, не давая воде ни единого шанса задержаться.

Дед топил баранье сало во дворе над костром и любовно водил кисточкой по дискам лыж. Они были старыми, пробка потемнела от времени и местами даже начала крошиться. Кожаные ремешки, в которые надлежало совать ноги, истрепались, но были еще достаточно прочны. Менять их дед не стал.

Во-вторых, дед намылился.

Он выкатил из сарая большую бочку, подставил ее под