Амброзия - Дикий Носок
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Не прошло и часа, как гулянка была в самом разгаре. Стол был ощетинился бутылками, взрывы хохота заглушали дребезжание музыки. Компания пополнилась тремя парнями с толстыми шеями в непритязательно вида спортивных костюмах с оттопыривающимися карманами. Ванек, Санек и Суренчик уже по-хозяйски облапали девиц за ляжки к обоюдному удовольствию. Девчонки плавились и растекались, точно подтаявшие шоколадки. Василий чувствовал себя благодетелем. Считай, пристроил неликвид.
Культурная программа утомила Василия настолько, что домой он добрался на бровях и немедленно завалился спать.
***
Следующим утром на рынок он не пошел. Похороны – дело святое. Ради такого случая Василий выудил из кучи постиранных бывшей супругой вещей чистые джинсы и рубашку.
Севину тещу Алевтину Ивановну, взиравшую на мужиков с неизменно неодобрительным прищуром, он знал хорошо. Иначе как балаболом она его никогда не называла и полагала, что он оказывает дурное влияние на ее слабовольного зятя, будто они были школярами. Ей было простительно. Проработав всю жизнь учителем в школе, Алевтина Ивановна мыслила привычными категориями.
Василий успел вовремя. Покойницу как раз собирались выносить. Перед подъездом нетерпеливо попыхивал автобус ритуальной службы, торопясь отвезти покойную в последний путь. Соседи и прочие любопытствующие с четными числом гвоздичек в руках уже кучковались, негромко переговариваясь, во дворе, перемывая косточки не только почившей, но и ее чадам и домочадцам.
Смерть – она ведь всегда интересна. Что, как, почему, да отчего? Какая жалость, такой молодой или надо же сколько протянул. И всегда смерть оставляет послевкусие злорадства и облегчения: слава Богу, что не я. Я то еще о-го-го! Поживу еще, покопчу небо.
Всеволод дымил на лестничной площадке этажом выше своей квартиры, впуская в раскрытую форточку вездесущих мух и стряхивая пепел зажатой меж пальцев сигареты в приспособленную для этого консервную банку. Суета и беготня последних двух суток, неизбежная при организации похорон и поминок прежде не оставляли времени на размышления, а вот сегодня навалилось. Отчего то на душе у Севы скребли кошки. Так часто случается, чувствуя себя погано, человек не сразу понимает отчего. И только остановившись, и перебрав мысленно события последних дней, понимает – скверно ему от того, например, что завтра предстоит поход в школу на родительское собрание, на которое только вход бесплатный. А вот выход … . Школьные нужды всегда столь разнообразны, сколь и неотложны. Прощай мечта о новых удочках!
Всеволод тоже осторожненько попытался покопаться в душе и с удивлением обнаружил, что едва ли не винит себя в смерти тещи. И с какой же это стати, спрашивается? Пьяный разговор в парке не шел из головы.
«Слушай, Куприянов,» – наконец не выдержал он. – «Помнишь треп в тот день, ну когда она померла?»
«Ну.»
«Мы как раз об этом говорили, а она … того,» – излагать мысли связно Сева был не мастак, но собеседник суть уловил интуитивно, как собака улавливает настроение хозяина.
«Так то просто треп. Мало ли чего мы болтали. Мишаня вон о машине мечтал …» – Василий внезапно запнулся. Собеседники переглянулись.
«Он какую хотел? Инфинити что-ли?» – деловито осведомился он после оглушительного молчания.
«Или Мазду,» – почему-то шепотом добавил Сева.
«Ты к чему это ведешь, конопатый? Хочешь сказать, чего захотел, то и получилось? Это ж бред собачий.»
Теперь то, после этого здравого замечания, Всеволод тоже думал, что это бред, но как то неуверенно. Василий, между тем, продолжал разглагольствовать: «Думаешь, если скажешь: хочу, чтобы Алевтина Ивановна была жива, она и встанет?»
«Нет, конечно. Что ты?»
«Ну то-то. Сказочник блин.»
Дверь квартиры, открытая настежь соболезнующими, да так и оставленная, вжалась в стену и жалобно заскрипела. Выносили гроб. Теща, с сурово сдвинутыми бровями даже в смерти, блеклыми щеками и повязанным по-деревенски платком, которых сроду не носила, поплыла вниз по лестнице, величавая и монументальная. Мужики торопливо домусолили бычки и спустились следом.
Гроб уже стоял внизу у подъезда на двух табуретках, чтобы соседи и все прочие, не планирующие ехать на кладбище, могли попрощаться. Какие-то тетки, притворно сокрушаясь, по очереди подходили поглазеть на покойницу и сложить свои гвоздички в гроб. Одна из них, трагически вздыхая, как раз потянулась чмокнуть усопшую в лоб, как покойница вдруг громко чихнула. При этом вишневая косточка из варенья, которой Алевтина Ивановна и подавилась насмерть, поедая собственноручно приготовленные блинчики, вылетела изо рта и, с силой стукнув по лбу скорбящую, прыгнула в сторону. Покойница открыла глаза и в полном недоумении уставилась на нависшее над ней лицо.
Лицо отчего-то покрылось смертельной бледностью, местами с зеленцой, открыло напомаженный узкий рот, с жадностью хватая воздух, потом закатило глаза и повалилось куда вбок, шумно всхлипнув. Над Алевтиной Ивановной засияло небо, пока еще голубое и ясное, но с низко скользящими ласточками. «К дождю,» – подумала она и только чуть погодя сообразила. – «Я что, на улице лежу? Почему это, собственно?» Попытавшись встать, Алевтина Ивановна обнаружила, что локти упираются во что тесное и неудобное. Ухватившись за это что-то ладонями, она села в гробу и с недоумением обвела глазами собравшуюся вокруг толпу. Толпа, в свою очередь, ахнула и в едином порыве отпрянула назад со смесью ужаса и изумления на лицах. Скорбные гвоздики посыпались на асфальт. Алевтина Ивановна оглядела себя и вдруг все поняла.
«Это чего же? Чего же это такое делается? Вы что удумали, ироды? Живого человека хоронить?»
«Это ты, нехристь, закопать меня решил? Я вот тебе сейчас, собака,» – нащупав гневным взглядом обмершего зятя, грозно пообещала она и неловко принялась выбираться из гроба. Шаткая конструкция из ящика и двух табуретов, не рассчитанная на столь беспокойных покойников, повалилась на бок и мнимоусопшая вывалилась на лежащую без чувств на асфальте соболезнующую. Сверху ее накрыл, зловеще громыхнув, перевернувшийся гроб.
Толпа, истошно взвизгнув, начала стремительно растекаться в разные стороны.
«Мама?» – робко спросила Севина супруга, не решаясь подойти.
«Да вы очумели совсем?» – копошилась Алевтина Ивановна. – «Помоги мне, дура!»
Женщина послушно бросилась поднимать мать. Это совершенно точно была она, в здравом
