Исполнение желаний - Борис Березовский

Однако дело не пошло. То ли реклама оказалась малоэффективной, то ли евреев в городе заметно поубавилось, но книга продавалась вяло. Пришлось Кириллу Аркадьевичу развозить тираж из магазина Саца по всем другим торговым точкам. Оценив этот широкий жест и полное отсутствие упреков в собственный адрес, Яков Семенович проникся к Кириллу Аркадьевичу немалым уважением и много раз оказывал ему торговые услуги.

Но в этот раз он, к сожалению, ничем помочь не мог:

– Ви уж на меня не обижайтесь, – Яков Семенович развел руками, – но денег правда нет. Могу лишь рассказать вам старый, но очень актуальный анекдот. Хотите?

– Ну, давайте!

– Так вот. Представьте: на дворе конец тридцатых. Рабиновича вдруг вызывают в Большой Дом. Он со слезами прощается с Сарой и отправляется на Литейный. Но там его не бьют и не пытают, а поднимают в лифте на крышу. И говорят:

– Посмотрите вокруг, Рабинович! Ви видите, идут стройки социализма. Нужны деньги.

– Ну, я не знаю, – отвечает тот. – Я должен посоветоваться с Сарой.

– Нет проблем. – Ему дают машину, он едет домой и вскоре возвращается обратно.

– Ну, что сказала Сара?

– Ви меня, конечно, извините, – отвечает Рабинович, – но Сара сказала: нету денег – не…уй строить!

Отсмеявшись, они попрощались, и Кирилл Аркадьевич несолоно хлебавши ушел от Саца, как уходил и от других партнеров, к которым обращался за помощью.

И уже после инфаркта, в октябре, лежа в больнице, Кирилл Аркадьевич получил еще один страшный удар. В очередном выпуске новостей, которые он от безделья слушал по своему любимому японскому транзистору, внезапно сообщили о трагической гибели Новожилова: депутат, ехавший по одному из центральных проспектов, был взорван установленной в его автомобиле миной. Похолодев от страха, Кирилл Аркадьевич с ужасом понял, что потерял не только обещанные ему деньги, но и надежного делового партнера, на помощь которого в дальнейшем он, чего греха таить, подспудно рассчитывал.

Однако делать было нечего. Отправляясь с женой в санаторий, он, в глубине души, был уверен, что вернется к разбитому корыту. Но судьба вдруг ему улыбнулась. Сначала объявились пиарщики Леснова и, как ни странно, сполна вернули долг. Ну, а затем уже Лена, одной ей ведомыми способами, сумела выбить деньги из торговых фирм, спася его, тем самым, от позора, а коллектив издательства от разорения.

Глава вторая

Раннее детство. – Родители. – Маленький городок. – Первые грехи. – Рождение Костика. – Музыкальная школа. – Смерть Сталина. – Желтуха. – Бабушка и дедушка. – Кто такие евреи?

1

Курортный пригород Санкт-Петербурга, расположившийся вдоль Финского залива, был хорошо знаком Кириллу Аркадьевичу. Девять лет назад, попав в здешний кардиологический санаторий на реабилитацию, он за время трехнедельного пребывания вместе с женой исходил его вдоль и поперек. И влюбился в эти места навсегда.

Влюбился в залив, всегда живший своей независимой жизнью и поражавший воображение многообразием оттенков цвета и поведения волн; в песчаную береговую кромку, с россыпью сухого плавника и ракушек, а также с неискоренимой, подчас дурно пахнувшей полоской зеленой тины; в крикливых чаек, вечно восседавших на выступающих из мелководья валунах; и особенно – в величественные сосны, вольготно росшие вдоль берега и вдоль прибрежного шоссе, извилисто тянувшего свою асфальтовую ленту.

С тех пор он бывал здесь почти ежегодно – и летом, и зимой, – отдыхая недельку-другую в коттеджах расположенной неподалеку базы отдыха Союза композиторов, в который наконец-то вступил в самом начале 2000-х.

Все тот же санаторий – куда Кирилла Аркадьевича и его коллег по больнице доставил белый, с красным крестом на борту, микроавтобус – встретил вновь прибывших тишиной и покоем. На дворе стоял март, снега было немного, и в свежем, чуть морозном и аппетитно пахнувшем воздухе явственно ощущался скорый приход весны.

Немолодая, но все еще импозантная старшая сестра, взяв в руки бумаги Кирилла Аркадьевича, пристально посмотрела на него поверх очков:

– А я вас помню. Вы были у нас лет семь-восемь назад. С супругой.

– Ну и память у вас, – смутился Кирилл Аркадьевич, – действительно был, но чуть раньше. Девять лет уж прошло.

– Второй инфаркт или стенокардия?

– Да инфаркт, а потом операция. Не шунтирование, щадящая.

– Что ж не убереглись? Надо беречься! – сестра укоризненно покачала головой. – Супруга с вами?

– Да нет, на этот раз один.

– Ну, желаю удачи! Вот ваш ключ. Порядки знаете. Устроитесь – и к врачу.

Одноместная палата в торце корпуса сразу же понравилась Кириллу Аркадьевичу. Широкое окно одновременно смотрело и на залив, и на прибрежную полосу, и на небольшие сопки, поросшие разлапистыми соснами. Обставленная просто, но вполне уютно и опрятно, палата уже с порога располагала к отдыху и умственной работе.

Разобрав вещи и пристроив на маленький трельяжик свой ноутбук, он до обеда успел побывать у врача – молодого, толкового парня, благоразумно оставившего ему те же лекарства, что были прописаны в больнице и, учитывая его послеоперационное состояние, не настаивавшего на разных процедурах, в изобилии представленных в перечне санаторных услуг:

– Только не переусердствуйте с прогулками. Все-таки стентирование – дело еще новое, и у нас пока нет большого опыта наблюдения за такими больными, как вы.

Пообещав быть аккуратным и разумным, Кирилл Аркадьевич отправился в столовую. Его соседи по столу – двое мужчин и женщина – немолодые и общительные люди, сразу же понравились ему. И он обрадовался этому, заранее представив ожидающие его застольные беседы, без которых будущие трапезы проходили бы скучно и уныло. Кормили сносно и достаточно обильно, в столовой было чисто и светло, и предстоящая жизнь в санатории показалась ему вполне комфортной.

Все трое его сотрапезников, недавно пережившие первый инфаркт, будучи давно пенсионерами, продолжали, как и он, работать. Виктория Викторовна, в прошлом учительница географии, трудилась вахтером на каком-то складе; Виталий Петрович – инженер-электронщик – передавал свой опыт подросткам в чудом сохранившемся ПТУ; а Василий Васильевич, офицер запаса, просто «бомбил» на своей иномарке. У всех были дети и внуки, у каждого – свои обязанности и заботы в семье. Никто из них не избежал финансовых проблем, к которым неожиданно прибавились еще немалые заботы о своем здоровье. Все выросли и встали на ноги в советскую эпоху, а потому вслух, дружно, не стесняясь, ругали нынешнюю жизнь, чиновников и депутатов, правительство, политику страны, беспомощность военных и милиции, а главное – бесстыжих олигархов и воришек всех мастей.

Представившись и коротко поведав о себе, Кирилл Аркадьевич отчетливо почувствовал, что вызвал интерес к своей персоне. И это, честно говоря, его ничуть не огорчило. Общительный и, в общем-то, публичный человек, он никогда не упускал возможности поговорить с людьми – послушать то, что говорят другие, поразглагольствовать, да и, подчас, поспорить.

Расставшись, отобедав, вполне довольные друг другом, все четверо пришли на ужин уже как добрые знакомые, внезапно ощутившие родство душ.

– Послушайте, дорогие мужчины, – обратилась к присутствовавшим за столом Виктория Викторовна – единственная среди них женщина, к тому же сохранившая, вопреки немалым годам, определенный шарм и природное обаяние, – мы все должны быть счастливы, что выкарабкались и остались живы!

– Ну, кто же спорит? – ухмыльнулся Василий Васильевич. – Было бы шампанское, так выпили б за это!

– Да ладно вам, я же серьезно, – Виктория Викторовна улыбнулась и кокетливо поправила воротничок своей блузки: – Ведь мы же счастливы?! Разве не так?

– А что такое – счастье? – вдруг неожиданно для самого себя спросил Кирилл Аркадьевич, внезапно вспомнив нянечку – Анну Никитичну, прибиравшуюся у него в палате. – Кто скажет?

– Счастье – это когда тебя понимают! Ну, помните же – «Доживем до понедельника», с Тихоновым и Печерниковой. Там мальчик так сказал. И все запомнили, – Виктория Викторовна оживилась и мечтательно добавила: – Ах, какие споры были у нас в институте из-за этого фильма. Студенты спорили в своем кругу, преподаватели – в своем, а затем студенты спорили с преподавателями! Время было – сама себе завидую.

– Счастье – это когда платят за работу, – мрачно изрек Виталий Петрович, и все засмеялись.

– С этим-то сегодня не поспоришь, – Василий Васильевич нахмурился и с неподдельной горечью изрек: – Какую страну потеряли! И-эх! Раньше-то ведь как говорили? Не помните? А говорили: счастье обретем мы в борьбе! И еще: человек рожден для счастья, как птица для полета. Да-а!

Все приумолкли, и на какое-то время разговор прервался. За столом слышалось лишь звяканье столовых приборов о фаянсовые тарелки.