За пределами просветления - Шри Раджниш

Но делай выбор сознательно: ты выбираешь мусор потому, что он приносит тебе доход.

При сознательном выборе его хватит ненадолго. Не борись с ним, борьба не поможет.

Или, если ты достаточно мужественен, уясни себе одну простую вещь: даже если ты написал сотню романов, но внутри ты — сплошная рана, которая болит двадцать четыре часа в сутки, то вся твоя жизнь растрачена на страдания только для того, чтобы ублажить несуществующее эго. Завтра ты умрешь, а послезавтра никто не вспомнит о тебе. Сколько романистов было в мире? И кому сегодня до них есть дело? И все они, должно быть, страдали таким же образом, ибо то, что они делали, было мусором.

Ты можешь быть большим мусоровозом. Неважно, большим или маленьким, — но если ты можешь найти в себе немного мужества и выбросить весь этот мусор, очистить себя, то, возможно, из тебя выйдет нечто прекрасное, что может оказаться полезным для человечества, что может запомниться на века; и не только запомниться, но и оказать определенное трансформирующее воздействие на людей.

Но тот мусор, который ты пишешь, — это просто журналистика. Сегодняшняя газета завтра никого не будет волновать.

Когда-то я жил в одном месте, где был один немного эксцентричный старик... Люди, ушедшие на покой, становятся эксцентричными, поскольку им нечего делать. И никто не хочет становиться бесполезным — это причиняет боль. Никто не хочет быть в тягость.

А в семье никому нет дела до стариков. Фактически, все хотят отделаться от стариков, так как они доставляют ненужные хлопоты. У молодых есть своя собственная жизнь, свои наслаждения, свои развлечения, а эти старики все время вмешиваются, порицают, заставляют молодых чувствовать себя виноватыми или постоянно раздраженными. А старикам нечего делать; двадцать четыре часа в сутки они сидят себе где-нибудь. Естественно, им нужна какая-то работа; вот они и становятся великими критиками, они критикуют все.

Этот старик имел обыкновение приходить ко мне. Я работал в университете — один или два часа я преподавал в университете, а затем возвращался к себе. Он приходил ко мне, и мне нравилось слушать его. Он был очень счастлив со мной, ибо он говорил: «Вы — единственный человек, у которого есть терпение слушать меня; и больше никому нет до меня дела. Я говорю такие важные вещи, а никому это не интересно». Но как долго я мог выносить его?

Поэтому я стал давать ему газеты и журналы, чтобы он читал их, увлекался чтением и оставлял меня в покое. Иногда случалось так, что я по ошибке давал ему старую газету. Он начинал читать ее — и очень увлекался ею, — а затем мне на глаза попадалась дата. Я говорил себе: «О Боже, я дал ему старую газету». И я говорил ему: «Это старая газета. Ядам вам новую, свежую».

Он говорил: «Не имеет значения — почти на девяносто процентов новости те же самые. А из-за десяти процентов стоит ли беспокоиться? Для меня это все равно. Когда вас нет дома, я прихожу и обращаюсь за разрешением к садовнику. Он не пускает меня в ваш кабинет, но он приносит газеты, и я сижу в саду. И иногда он приносит газеты годичной давности! Но я говорю, что мне все равно; продолжают происходить те же самые вещи, поэтому я читаю любые газеты. Даже ваш садовник говорит мне: «О, Боже, этой газете уже год. Подождите, скоро придет мой хозяин; тогда я принесу свежие газеты». А я говорю: «Не стоит беспокоиться, я просто наслаждаюсь чтением». И это все одно и то же — кто-то был убит, на кого-то совершено нападение, кто-то совершил самоубийство, где-то сменилось правительство. Мне безразлично, кто правит в Бразилии, — какая мне разница?»

Мой садовник сказал мне: «Этот старикан — философ».

Я сказал: «С чего ты взял, что он — философ?»

Он ответил: «У него философский склад ума; он читает газету годичной давности и читает ее с такой концентрацией. И когда я спрашиваю его об этом, он говорит: "Какая разница? Время проходит. Всего лишь год назад это было новым, а то, что ново сегодня, будет старым через год. И что касается меня, то это лишь вопрос проходящего времени, поэтому то, что я читаю, не имеет значения..."»

Панкаджа, я бы хотел, чтобы ты прежде всего был чистым, невинным, безмолвным.

И тогда, если из этого безмолвия родится нечто, это будет вкладом во вселенную.

В противном случае, из этого мусора ты можешь продолжать черпать материал для написания романов, и они будут продаваться, ибо людям нужно что-то, что они могли бы почитать, а затем выбросить. Но они не знают, что кто-то вложил в это свою жизнь, потратил свою жизнь на написание этих романов. Кто-кто упустил свою буддовость.

Выбор за тобой.

Его нельзя никому навязать.

Я могу лишь дать тебе намек, что время пришло.

И ты достаточно зрел: ты написал все эти твои романы, и ты знаешь, что все это мусор.

Это ясно, ведь люди любят читать что угодно. Для книжных киосков на вокзалах и в аэропортах нужен мусор; и мусор нужен везде, так как люди нуждаются в мусоре. Но почему ты должен попусту тратить свою жизнь?

А у тебя есть возможность дать рождение чему-то действительно значительному, — но нужен прорыв. Тебе нужен разрыв непрерывности.

Ты забываешь то, что ты делал, Забываешь имя и славу и все, что она приносит тебе.

Просто будь никем, наслаждайся бытием никем.

И я говорю тебе, что в бытии никем есть свобода.

И тогда в один прекрасный день ты обнаружишь, что семя, которое пребывает в тебе, начало прорастать. И тогда, если что-то из твоего собственного переживания окажется записанным тобой, это будет значительным для тебя, это будет значительным для других. Все, что действительно может сделать жизнь немного более красивой, немного более музыкальной, немного более поэтичной, будет помощью и тебе тоже. И это возможно только благодаря твоему росту.

Ты можешь собирать всевозможную информацию — прочитать десять романов я получится одиннадцатый — это один путь, по которому идут все писатели, поэты, художники. Но они оказываются третьесортными, и они будут забыты.

Нечто значительное появляется только из твоего внутренней сущности.

Но перед этим ты должен выбросить весь мусор; мусора так много, а семя такое маленькое, что оно затерялось в мусоре.

Я надеюсь, что ты сможешь сделать то, что я говорю; иначе я бы этого не говорил.

Беседа 3

Никакого другого пути, кроме жизни

5 октября 1986 г., Бомбей

Возлюбленный Бхагаван,

как получается, что все идет так хорошо?

Гандхарадж, этот вопрос не повод для смеха.

Он касается чего-то чрезвычайно ценного в человеческом несчастье, в человеческом страдании, в человеческой реальности. Он вызывает смех, так как кажется абсурдным спрашивать, почему дела идут так хорошо.

Мы привыкли к тому, что дела никогда не идут хорошо.

Нам хорошо знакомы страдание, боль, тьма, бессмысленность, вся трагедия человеческого существования. Это вошло в наши кости, плоть и кровь; мы принимаем это, как будто это и есть наша природа.

Если дела идут плохо, это кажется естественным!

Если же дела не идут плохо, тогда, должно быть, что-то не так — как получается, что дела идут так хорошо? Мы забыли язык благополучия, мы забыли вкус блаженства.

Мы забыли нашу собственную природу.

А по природе дела должны идти хорошо; для того, чтобы они шли хорошо, не нужно никакой причины.

Вы здоровы — вы же не идете к врачу, чтобы спросить его: «Что со мной? Я здоров». Вы идете к врачу, когда вы нездоровы, когда вы больны.

Когда люди молоды, они не спрашивают: «В чем смысл жизни?» В их молодости, в бьющей ключом энергии есть достаточно смысла, достаточно значительности. Они пока еще способны любить. Они пока еще способны танцевать, петь, праздновать. Смерть еще не простерла свою тень над их жизнями.

Как только человек начинает спрашивать: «В чем смысл жизни?» — это означает, что он стал старым — неважно в каком возрасте. Его вопрос ясно показывает, что он утратил контакт с жизнью, утратил контакт с любовью, утратил контакт с жизненной силой, и куда он ни посмотрит, повсюду — пустота. Для него стал важным вопрос — зачем он живет? На самом деле он умер; его жизнь является посмертной.

Как только человек спрашивает: «В чем смысл жизни?», это уже вопрос мертвеца, который все еще дышит, сердце которого все еще бьется, но все это как у робота. Вся поэзия, все радуги исчезли... никаких рассветов. Кажется, что ночь вечна. Кажется, что ему, должно быть, приснились все те дни, когда он видел свет; они не были реальны.

Старость, когда смерть стоит совсем рядом с вами, порождает вопрос: «В чем смысл жизни?»