Последнее слово девятого калибра - Вячеслав Денисов

– Воронов… Воронов…

– Это кто? – толком не разглядев идущий строй людей, Струге наклонился к уху коллеги.

– Струге, вы на самом деле судья? – зашипел Бутурлин. – Это же Воронов!

Антон никак не мог связать воедино фамилию с должностью. Ситуация, когда он мог запросто дотронуться рукой до председателя Верховного суда, казалась нереальной. Между тем Воронов, улыбаясь и кивая всем головой, прошел мимо. Рядом с ним двигалось несколько человек в одинаковых костюмах и с совершенно идентичным выражением на лицах. Заметив в ухе каждого из них крохотные наушники, Антон автоматически перевел взгляд на топорщившиеся под мышками пиджаки. По телевизору Воронова Струге видел. Более того, читал определения Верховного суда с его подписью по вынесенным Антоном Павловичем приговорам. Однако воочию Струге видел его впервые.

– Иван Николаевич! На каком этаже, говоришь, куратор?

После первых знакомств, сбившись в единый ученический коллектив, российские судьи отправились в актовый зал. Запланированная на первые два часа лекция переносилась на вторую пару. Приехал Воронов, желающий приветствовать учеников. Понятно, что сидеть и ждать два часа в окружении дюжины охранников, пока полусотня судей выслушает теорию организационных аспектов становления судебной власти, он не будет.

Поток человек в сто протекал в огромную аудиторию сквозь узкий канал дверей. Антон стоял неподалеку, вглядываясь в окружающих. Ему очень хотелось увидеть того, кого он высматривал, и сказать: «Здравствуй, Максим! Где же ты ночь коротал, дружище?» Но двери всасывали людской поток, и, чем меньше оставалось в коридоре народу, тем сильнее недоумевал Антон. Последний из входящих, закрывая дверь, вопросительно посмотрел на Струге. Тот покачал головой и отшатнулся от двери. Судья из Воронежа Меньшиков на учебу не прибыл.

– Что за чертовщина?.. – Струге, растирая ладонью лоб, спускался по лестнице на первый этаж.

Максим Андреевич, оставшись без места в гостинице, видимо, провел ночь в другой. Именно – в гостинице, потому как родственников у него в Москве не было. Об этом он говорил и сожалел во время прогулки не единожды. Значит, он связался с руководством в Воронеже, понял, что помощи оттуда ждать не приходится, плюнул и возвратился домой по билету с открытой датой. Антон выдвинул эту версию на первый план, потому что он поступил бы точно так же. Плевать он хотел на Лукина и «лицо терновского правосудия», если уже плюнули на него!

– Как жаль… – вырвалось из уст Антона Павловича.

Коллектив судей уже слушал теорию становления судебной власти, а Струге интересовало иное. Ему вдруг пришло в голову, что содержание документов может поставить его в крайне неудобное положение перед московским советником юстиции Выходцевым. Он позвонит ему, сообщит о найденном пакете, и убеленный сединами следователь примчится в академию сломя голову. А потом, вскрыв упаковку, он выяснит, что судья из города Тернова Струге «слил» ему инструкцию по пользованию средствами пожаротушения и опись имущества, находящегося в ящике пожарного гидранта. Выглядеть дураком в лице правоохранительных и прокурорских органов Москвы на второй день после прибытия как-то не хотелось.

Антон по старой школьной привычке прошел к туалету. Единственному месту, где во время прогула урока можно спрятаться с гарантией в девяносто процентов. Вошел внутрь кабинки. Не самое достойное место для изучения документов. Но другого помещения, где исключена возможность заглядывания через твое плечо, в этом здании не было. Не колеблясь ни мгновения, Антон Струге вынул из кармана пиджака сверток бумаг и одним движением сорвал бечеву. Когда обертка сползла с рулона, в руках судьи распрямился десяток свернутых в трубочку, распечатанных на принтере листов…

Глава 6

Боль исполнил роли и привратника, и смотрителя в гараже. Едва «Мерседес» Беса, как все называли Сашу, въехал в ворота, он тут же закрыл их и, трусцой пробежав по двору, распахнул двери гаража. Пока Ремизов с Чирьем поднимались по крыльцу, знакомясь и похлопывая друг друга по плечу, Боль в гараже получал новые инструкции.

Неожиданно для всех Саша остался. Он никого не предупреждал о своем намерении, но когда подошло время убывать, как он делал это во всех предыдущих случаях, помощник Лисса вдруг выдал:

– Знаете что, пацаны, я, наверное, откинусь здесь до утра. Шеф дал отгул за прошлое ночное дежурство.

Эта фраза всех развеселила. Больше всех радовался, не понимая, что происходит, Ремизов. На памяти был случай, когда Лисс, после аналогичного «прокола» нанятого для работы паренька, прострелил тому голову. Раз это не произошло сразу, значит, гроза миновала. Алкоголь, которого было в изобилии, грел душу, и уже после пятой поднесенной рюмки Ремизов понял, что к жизни нужно относиться более терпимо. Она вся состоит из темных и светлых полос, чередующихся меж собой. Завтра все выровняется, гнев шефа уйдет в небытие, и мечта о девочках на Майорке вновь приобретет реальные очертания. Вспоминая о полосах жизни, постоянно меняющихся и придающих бытию неповторимость, Игорь Ремизов даже не подозревал, насколько близко он находится к истине. Если бы он изучал проблему не поверхностно, а вдумчиво, то смог бы понять, что после сегодняшнего веселья, наступившего сразу по окончании тревожного разговора с Лиссом, опять приближается кризис. Но он мешал водку, вино и коньяк, хохотал над примитивными анекдотами Чирья и совсем не обращал внимания на то, что Саша совсем не пьет…

Он очнулся в том состоянии, когда человек уже дает отчет происходящему без иллюзий и одновременно в голове бродит недавний хмель. Определить время было трудно. Но менее всего Комику сейчас хотелось справиться о времени. Глядя в напряженные лица троих недавних собутыльников, Игорь Ремизов вспоминал минуту, в течение которой он вчера потерял контроль над ситуацией. Скорее всего, она наступила в тот момент, когда Лисс отправил его на улицу, а Бесу приказал остаться для того, чтобы «померковать» над исправлением ошибки его, Комика. Ремизов знал о существовании дома на Рублевском шоссе, но не ведал о дальнейшей судьбе тех, кто в него прибывал. Именно поэтому был расслаблен и во время поездки на окраину города, и вечером, в доме.

Теперь же, глядя в лица Чирья, Боли и Беса, он уже не сомневался в том, каким образом будет исправлена его ошибка. Вряд ли трое взрослых мужиков, желая повеселиться, потратят уйму времени на то, чтобы так тщательно примотать четвертого к тяжеленному стулу, да еще и в ванной. И вряд ли они сидят на табуретках для того, чтобы повеселиться в тот момент, когда этот четвертый проснется и станет недоумевать по поводу собственного местонахождения. Ремизов помнил случай, когда пятеро мужиков совершенно аналогичным образом допились до безумия, после чего четверо по очереди оттрахали пятого. При этом ни один из них до этого не отличался нетрадиционной сексуальной ориентацией. Просто так получилось, елки-палки, ключница водку, наверное, делала…

Но эти трое напротив менее всего были похожи на невменяемых. Ремизов скосил протрезвевший взгляд в сторону и увидел маленький столик с лежащим на нем скальпелем. Удивительно, но когда его взору предстал этот страшный медицинский инструмент, он успокоился. Вся его дальнейшая жизнь теперь зависела только от него самого.

– Игорек, ты всех огорчил. – Это были первые слова Беса после пробуждения Комика.

Ремизов мгновенно заметил движение Боли, рукой потянувшегося к столику.

– Братва, зачем все это нужно? – И без того глухой голос Комика превратился в шипение пустого водопроводного крана. – Скажите, что я должен сделать, и закончим на этом. Какой смысл меня на ремни резать? Я не партизан и не Рихард Зорге. За идею не борюсь. Я с вами в одной упряжи. Бес, говори, что нужно!

– Это какой Зоркий? – Чирей изобразил на своем лице сомнение. – «Смотрящий» в Крестах?

Закрыв глаза от внезапно прихлынувшего ужаса, Ремизов вдруг подумал о том, насколько тупы двое, сидящие по обе стороны от Беса. Только теперь, когда он оказался в самой глупой из всех возможных ситуаций, ему и вчерашний юмор Чирья показался дебильным, и взгляд Боли не спокойным, а заторможенным. «Черт побери, – думалось Комику, – как он мог попасть в такую глупую ловушку?! Не успел прийти в себя после неожиданного помилования?»

Тем временем Саша повернулся к Чирью:

– Так, выйдите отсюда на пять минут.

Подождав, пока за ними закроется дверь, он приблизил свое лицо к Ремизову:

– Игорек, такое дело… Я не имею против тебя ничего личного. Более того, ты мне даже симпатичен. Занимаешься спортом, отрицаешь наркоту, не злоупотребляешь пойлом. Но пойми меня правильно, если ты не скажешь мне сейчас, где документы Лисса, я вынужден буду отдать тебя этим двум трупоедам.

– Бес! Черт меня побери, Бес!! Ты сам подумай – на кой мне эти документы?! Я даже представления не имею, как выглядел тот пакет и что за бумаги там находились!.. На хрена мне это нужно?!