Прорыв под Сталинградом - Генрих Герлах

– И в благодарность за ваш, без сомненья, совершенно бескорыстный вклад они вас выставили, – расхохотался капитан. – Вот уж нет, дружочек, нет, не так все просто! И что Адольфу и самому от своей затеи было несколько не по себе, вы наверняка могли заметить по тому, как он нам до последней минуты лапшу на уши вешал со своей так называемой восточной кампанией! Каких только слухов не ходило – Сталин, видите ль, присоединился к Тройственному пакту! Молотов затеял национальную революцию и просит у нас парочку дивизий – так, в качестве дружеской поддержки! Русские открыли проход к Ирану, вот уже несколько недель наши эшелоны идут по Украине! И кто же распространял все эти небылицы? Самые что ни на есть серьезные люди – парторги, предводители штурмовых отрядов, железнодорожники! Племянница моя, Эмма, писала мне из Берлина, что ее бумажная фабрика получила от партии заказ на две тысячи красных флажков с советской звездой к приезду Сталина! От партии, именно что на настоящем бланке с настоящей печатью начальника окружного отдела пропаганды! Для чего вот это все? Да потому что, видите ль, было ясно, что никто добровольно в эту войну ввязываться не будет! Что грядет большой скандал!

– Не позволит ли господин капитан, – крайне официозно ответил Фрёлих, – мне в этом отношении придерживаться совершенно иного мнения? Но сейчас это, впрочем, неважно. Наш фюрер посчитал эту войну необходимой для того, чтобы раз и навсегда уничтожить большевистскую чуму, и мы должны продолжать вести ее до победного конца!

– Да вот только видите ль, дорогой господин зондерфюрер, – добродушно-насмешливо произнес Эндрихкайт, – тут мы с вами вновь пришли к единому мнению. Мы эту кашу заварили – нам ее и расхлебывать. Нет никаких сомнений, что мы эту войну должны выиграть, даже если для этого придется снять с себя последнюю рубашку. И я, в общем-то, верю даже, что мы придем к какому-то более или менее разумному мирному договору. Но могу вам сказать одно: сидел я всю жизнь себе тихо в своем лесу под Йоханнисбургом и о политике думать не думал. И, наверное, ошибался. Но вот когда вернемся домой, придется нам в некоторых местах аккуратненько подчистить… Ну, что вылупились? Подлейте-ка мне еще чашечку кофейку!

Он вытащил из кармана внушительные никелированные часы.

– Черт подери, – переполошился он, – мы тут с вами уже почти два часа языком чешем!

Кто-то хлопнул дверью, голоса в сенях зазвучали громче. Вошел обер-лейтенант Бройер. Вид у него был усталый и злой.

– Слава богу, вы наконец прибыли, господин обер-лейтенант! – воскликнул Фрёлих; ему было чему обрадоваться. – Кино готово, мы уже несколько часов ожидаем. Но времени еще достаточно, можно устроить отличный показ после ужина.

– Кино, кино! – возопил Бройер, скинув тем временем верхнюю одежду. Он навзничь упал на лежанку и уставился в потолок. – Кина не будет, мой дорогой!

– Это почему же это? – испугался Эндрихкайт. – Никак случилось что?

– Ничего особенного не случилось. Но и тем, что случилось, Унольд сыт по горло. Если вы ему сейчас под руку попадете со своим кино, он вас пошлет куда подальше.

– А не могли бы мы в таком случае без господина подполковника… – начал было Фрёлих.

– Не могли! – оборвал его обер-лейтенант. – Мы не имеем права развлекаться, когда дивизия в бою – а может статься, вскоре нас ждут серьезные сражения!

– Тогда мне, видно, пора приказать моим мальчуганам распустить народ по домам, – озабоченно протянул Эндрихкайт. – Вот шума-то будет! Они же там уже три часа толпятся!

Он ненадолго вышел, чтобы отправить посыльного к церкви. Бройер встал и налил себе кофе. Заботливо припасенные для него унтер-офицером Хербертом два куска пирога его разговорили.

– Ничего из ряда вон выходящего в действительности не произошло, – продолжил он. – Опасения румын были оправданы. Русские перешли в наступление, и наступление настоящее. Стоявшие перед нами части румынской кавалерии держались безукоризненно, хоть по ним и пришелся серьезный артиллерийский удар. Но что происходило на левом участке – черт его знает. Там было подозрительно тихо. Танки Кальвайта бороздили их тылы весь день – от наших частей, которые должны были там дислоцироваться, не осталось и следа, зато с севера на юг ведет широченная танковая колея! Что говорит генерал? “Ерунда!” – говорит он… Впереди в тумане видим скопление танков, штук тридцать-сорок. Две плюхи уложили прямо у нас перед носом, так что с генерала фуражка слетела! “Русские”, – позволил себе заметить я. – “Ерунда!” У него на все один ответ: “Ерунда!” Слышали бы вы, как неистовствовал Унольд, когда он ушел. Кричал во всеуслышанье, что с сумасшедшими работать невозможно.

– Хотите сказать, положение там у них может стать опасным? – спросил капитан Эндрихкайт. Бройер лишь пожал плечами.

– Унольд не на шутку взволновался. Прежде всего потому, что с румынами и танковым корпусом не было никакой надежной связи. Во всяком случае, наша группировка на высоте двести восемнадцать готова к любому развитию событий. Полковник Люниц выстроил на ближайшую ночь круговую оборону из зениток “восемь-восемь” и орудий помельче между ними. К ним даже в темноте ни один танк не приблизится.

– Что ж, господин обер-лейтенант, – ответил Фрёлих, – несколько прорвавшихся в тыл танков не представляют для нас ничего нового. Пару дней покружат, попугают народ – а потом у них топливо кончится, и мы их выкурим.

Обер-лейтенант стащил куртку.

– Не обижайтесь, господин капитан, – повернулся он к Эндрихкайту и на прощанье пожал ему руку. – Я чертовски устал.

– Ну, тогда пускай вам приснится фильм про Рембрандта, – пожелал капитан, кутаясь в овчину. – Хоть какая-то будет замена неудавшемуся сеансу!

Глубокая ночь. Вокруг кромешная тьма. По дороге, ведущей с Манойлина хутора, в деревню стремительно влетает мотоцикл. Пятно света пляшет по стенам и заборам.

– Стоять! Пароль!

Мотоцикл резко останавливается, падает, фара гаснет. Мотоциклист соскакивает и подбегает к часовому.

– Здесь штаб? – задыхаясь, спрашивает он.

– Здесь начальник штаба дивизии, – недоверчиво отвечает часовой. – А ты кто такой?

В наступившей темноте он не мог ничего различить. Но незнакомец, не обращая внимания, бросился мимо него в дом. Дежурный писарь вскочил с места, уставившись на позднего непрошеного гостя. Тот, едва переводя дух, облокотился на дверной косяк. Казалось, он вот-вот потеряет сознание. Это был совсем еще молодой вахмистр, без головного убора и без шинели, весь изодранный и с головы до ног перемазанный грязью. Спутанные волосы падали ему на лоб, на голове зияла кровоточащая рана.

– Начштаба, – только и мог выдавить он. – Мне нужен начштаба!

Из-за двери выглянул сидевший за работой капитан Энгельхард.

– Что случилось?

– Русские, господин капитан, русские! – задыхаясь, пробормотал молодой человек и в самом деле сполз по косяку. Энгельхард едва успел подхватить его и усадить