Век перевода. Выпуск первый (2005) - Евгений Витковский

ГДЕ?

Все, что навек ушли во тьму,чей разум вечностью утишен, —когда, и где, и в чьем домуих тихий зов бывает слышен?Коль он предвестье, то к чему?

Ведь, без сомнения, ониживут в стране блаженной ныне,где весны длятся искони,где бледен берег звездной синии где не наступают дни.

Зачем так часто нам слышнаих жалоба; зачем, как птица,меж гулких стен скользит онаи так отчаянно стучитсяв стекло закрытого окна?

О чьей твердят они беде,в разливе сумрака над садомзабыв о скорби и суде?Они томятся где-то рядоми сетуют. Но где? Но где?

ГОЛОСА

Больной не спит, он издалечевнимает сумрачные речивещей: оконной рамы всхлип,разболтанной кровати скрип,глухое тиканье часов,шуршание вдоль плинтусов,несчастной кошки долгий войи стук шагов по мостовой;

пьянчужка, пропустивши чарку,бредет по направленью к парку,где каплет желтая листва,где, слышимый едва-едва,под банджо голос испитойвздыхает о земле святой,перевирая текст псалма —бред воспаленного ума;

обрывок старого романсаи пляска мертвецов Сен-Санса,фанфар полночный унисон,погасших звезд немолчный стон,о мертвых детях плач без слов,и трепет влажных вымпелов,и женский смех, и лай собак,и колокольца мерный звяк;

старанье крохотной личинки —она грызет сиденья, спинки,ко всем событиям глуха;и резкий окрик петуха,затем другой, в ответ ему;зверь, что влачит людей во тьму,зевает, мрачен и велик…нет, это тонущего крик!

И совесть, как сверчок, стрекочет,и червь забвенья душу точит,жужжит во тьме пчела мечты,сомнений ползают кроты…и мышь во мраке что-то ест,а там, где замаячит крест, —там чахлой смелости ростоки возбужденной крови ток.

Ледок, на ручейке хрустящий,и колокол, во тьме звонящий,процессий шаркающий шаг,и слово — неизвестно как —звучит сквозь море тишины;полет серебряной струны,будильник, что идти устал, —и сердца треснувший кристалл.

Да, сердце бедное не дремлет,и ждет, и постоянно внемлет;молчит забота, меркнет свет;вопросы есть, ответов нет!

РОБЕРТ УИЛЬЯМ СЕРВИС (1874–1958)

ВЫСТРЕЛ ДЭНА МАК-ГРЮ

Для крепких парней салун «Маламут» хорош и ночью и днем;Там есть механическое фоно и славный лабух при нём;Сорвиголова Мак-Грю шпилял сам за себя в углу,И как назло ему везло возле Красотки Лу.

За дверью — холод за пятьдесят, но вдруг, опустивши лоб,В салун ввалился злющий, как пес, береговик-златокоп.Он был слабей, чем блоха зимой, он выглядел мертвяком,Однако на всех заказал выпивон — заплатил золотым песком.Был с тем чужаком никто не знаком, — я точно вам говорю, —Но пили мы с ним, и последним пил Сорвиголова Мак-Грю.

А гость глазами по залу стрелял, и светилось в них колдовство;Он смотрел на меня, будто морем огня жизнь окружила его;Он в бороду врос, он, как хворый пес, чуял погибель свою,Из бутыли по капле цедил абсент и не глядел на струю.Я ломал башку: что за тип такой пришел сквозь пургу и мглу, —Но еще внимательнее за ним следила Красотка Лу.

А взгляд его по салуну скользил, и было понять мудрено,Что ищет он, — но увидел гость полуживое фоно.Тапер, что рэгтаймы играл, как раз пошел принять стопаря,А гость уселся на место его, ни слова не говоря.В оленьей поддевке, тощий, неловкий, — мне слов-то не подобрать, —С размаху вцепился в клавиши он — и как он умел играть!

Доводилось ли вам Великую Глушь видеть под полной луной,Где ледяные горы полны слышимой тишиной;Где разве что воет полярный волк, где, от смерти на волосок,Ты ищешь ту проклятую дрянь, что зовут «золотой песок»,И где небосклоном — красным, зеленым — сполохи мчатся прочь?Вот это и были ноты его… голод, звезды и ночь.

Тот голод, какого не утолят бобы и жирный бекон.Голод, который от дома вдали терзает нас испокон.Пронимает тоскою по теплу и покою, ломает крепких парней;Голод по родине и семье, но по женщине — всех сильней:Кто, как не женщина, исцелит, склонясь к твоему челу?(Как страшно смотрелась под слоем румян красотка по имени Лу!)

Но музыка стала совсем другой, сделалась еле слышна,Объяснив, что прожита жизнь зазря и отныне ей — грош цена;Если женщину кто-то увел твою, то, значит, она лгала,И лучше сдохнуть в своей норе, ибо всё сгорело дотла,И остался разве что вопль души, точно вам говорю…«Я, пожалуй, сыграю открытый мизер», — вымолвил Дэн Мак-Грю.

Стихала музыка… Но, как поток, она вскипела к концу,Бурля через край: «Приди, покарай», — и кровь прилила к лицу.Пришло желание мстить за всё, — да разве только оно?Тупая жажда — убить, убить… Тогда замокло фоно.Он взглянул на нас, — я подобных глаз не видел, не буду врать;В оленьей поддевке, тощий, неловкий, — мне слов-то не подобрать;И спокойно так нам сказал чужак: «Я, конечно, вам незнаком,Но молчать не могу, и я не солгу, клянусь моим кошельком:Вы толпа слепцов, — в конце-то концов, никого за то не корю,Только чертов кобель тут засел меж вас… и зовут его Дэн Мак-Грю!»

Я голову спрятал, и свет погас, — бабахнуло будь здоров!После женского крика зажегся свет, — мы увидели двух жмуров.Начиненный свинцом, — ну, дело с концом, — Мак-Грю лежал на полу,А чужак с реки лежал, привалясь к бюсту красотки Лу.

Вот и вся история: на нее глядел я во все глаза.Допился ли гость до синих чертей? Не скажу ни против, ни за.У судей, наверное, много ума, — но я видел: в спешке, в пылу,Целуя, обчистила чужака красотка по имени Лу.

КРЕМАЦИЯ СЭМА МАК-ГИ

Навидались дел, кто денег хотел,Кто золото здесь искал;Тут въявь и всерьез въелся в жилы мороз —Сказанья полярных скал;Но поди опиши ночь в палярной глуши —Господи, помоги! —Ту ночь, когда средь Лебаржского льдаСжег я Сэма Маг-Ги.

Нешто гнали враги теннессийца Мак-Ги, что хлопок растил испокон, —Узнай-ка поди; но Юг позади, а впереди — Юкон.Сэм искал во льду золотую руду, повторяя на холоду,Мол, дорогой прямой отвалить бы домой, твердил, что лучше в аду.

Сквозь рождественский мрак упряжки собак на Доусон мчали нас.Кто болтает о стуже? Льдистый коготь снаружи раздирал нам парки в тот час.На ресницах снег, не расклеишь век, да и ослепнешь совсем;Уж чем тут помочь, но всю эту ночь хныкал один лишь Сэм.

Над головой стихнул вьюги вой, над полостью меховой;Псы поели в охотку, звезды били чечетку, и Сэм подал голос свой,Он сказал: «Старина, мне нынче — хана, думаю, сдохну к утру;Вспомни просьбу мою в ледяном краю после того, как помру».

Полумертвому «нет» не скажешь в ответ; а Сэм стонать продолжал:«Пуще день ото дня грыз холод меня — и в железных тисках зажал.Но лечь навсегда под покровом льда… Представить — и то невтерпеж;Счастьем или бедой, огнем иль водой — поклянись, что меня сожжешь».

Смерть пришла на порог — торговаться не впрок, я поклялся: не подведу:И утро пришло, но как тяжело пробужденье на холоду!Сэму виделась тропка у плантации хлопка где-то в стране родной:А к ночи Мак-Ги отдал все долги, превратился в труп ледяной.

Дыхание мне в той гиблой стране ужас перехватил,Обещанье дано — его все одно нарушить не станет сил;Труп к саням приторочен, торопись иль не очень — не об этом в итоге речь,Покорствуй судьбе, долг лежит на тебе: что осталось — то надо сжечь.

Моги не моги, а плати долги, у тропы — особая власть.Проклинал я труп, хоть с замерших губ не позволил ни звуку пасть.Ночь темна и долга, и собаки в снега протяжное шлют вытье,Укоряя меня кружком у огня: не сделано дело твое.

Вливался мой страх в этот бедный прах, тянулись дни и часы,Но я, как слепой, шел всё той же тропой; оголодали псы;Надвигалась тьма, я сходил с ума, жратва подошла к концу,Я место искал, он — щерил оскал; и стал я петь мертвецу.

И добрел я тогда до Лебаржского льда — попробуй, не очумей!Там намертво врос в ледовый торос кораблик «Алиса Мэй».Я на Сэма взглянул и тихо шепнул, хоть был заорать готов:«Черт, операция! Будет кр-ремация — высший-из-всех-сортов!»

Я взялся за труд: вскрыл полы кают, котел паровой зажег,Даже увлекся: насыпал кокса, не иначе — Господь помог;Ох, было дело: топка взревела, такое заслышишь — беги!Я в горячей мгле схоронил в угле тело Сэма Мак-Ги.

Я решил, что не худо прогуляться, покуда тлеет покойник в дыму;Меркло небо во мраке, завывали собаки, быть поблизости — ни к чему.Всюду снег и лед, но горячий пот на лбу смерзался корой;Я долго бродил, но котел чадил и в небо стрелял порой.

Сказать не могу, как долго в снегу длился тяжелый гул;Но небо врасхлест посветлело от звезд — и я вернуться рискнул;Пусть меня трясло, но себе назло я сказал: «Ну, вроде пора —Догорел твой друг!» — и открыл я люк, заглянул в потемки нутра.

Я-то парень неробкий, но в пылающей топке Сэм спокойно сидел внутри:Улыбаясь слегка, он издалека крикнул мне: «Дверь затвори.Здесь тепло весьма, но кругом зима — как бы снегу не намело:Как в минуту сию, лишь в родном краю было мне так же тепло».

Навидались дел, кто денег хотел,Кто золото здесь искал;Тут въявь и всерьез въелся в жилы мороз —Сказанья полярных скал;Но поди опиши ночь в полярной глуши —Господи, помоги! —Ту ночь, когда средь Лебаржского льдаСжег я Сэма Маг-Ги.

БАЛЛАДА О ГРОБНИЦЕ ЛЕНИНА