Брат мой, ящер - Зиновий Юрьев

— Нет, это не сон. Уже сегодня вечером вы сможете проверить свои новые способности на муже и дочери, если она придет.

— А дальше, как вы представляете, я должна буду вести себя? Ну, для начала в лаборатории. Потом в институте. А потом?

— Жизнь подскажет. Вы будете исцелять и наделять такими же способностями достойных, которых выберете. Да, друг мой, денег за исцеление не брать — иначе это коммерция. Но какие-то подарки, преподнесенные от всего сердца, иногда можно. Вы — человек бескорыстный, щепетильный, и я знаю, что в этом могу полностью положиться на вас.

— Как я буду связываться с вами? Дайте мне номер вашего мобильного.

Иван Иванович рассмеялся.

— Нам с вами не нужна сотовая связь. Если я вам очень понадоблюсь, позовите меня мысленно, и я явлюсь. В сущности, это будет нечто вроде молитвы. Ведь молитва — это и есть разговор с Богом. Настоящая молитва, идущая из сердца, а не механическое бормотание. Так что смелее, друг мой, я всегда буду рядом с вами, даже если вы меня не будете видеть.

Ирина Сергеевна хотела еще что-то сказать — уж очень как-то неуютно ей стало при мысли, что она сейчас окажется одна со своим даром, миссией, наказанием — бог знает, чем это все закончится, но Ивана Ивановича уже не было. Только что шел рядом с ней, излучая тепло, спокойствие и уверенность в том, что чудеса, оказывается, возможны и в наш сверхматериалистический век — и вот нет его. Она оглянулась, надеясь увидеть позади Гаврикова и Антона — и их не было. На мгновение кипящая людьми Петровка показалась ей пугающе-безлюдной пустыней.

Чушь, вздор, морок, какие-то спазмы вдруг заболевшего мозга — в сотый, наверное, раз пронеслось у нее в голове. Сейчас она откроет свою изрядно потертую и немодную коричневую сумочку и увидит там двести рублей. Три бумажки по пятьдесят и пять десяток — она почему-то ясно вспомнила, как клала их утром в сумочку. Останется лишь сообразить, каким ветром занесло ее на Петровку, где она не была, наверное, уже несколько лет. А это уже верные признаки болезни Альцгеймера, когда больной не знает, где он и кто он… Она щелкнула замком сумочки и открыла ее. Сумка была полна денег. И тех, которые она обменяла, и куча других.

«Ну, Иринка, — сказала она себе, — если не сойдешь с ума в ближайшие дни, жизнь у тебя, детка, будет развеселая». Она рассмеялась, и проходившая мимо девушка с голым пупком с удивлением посмотрела на нее. Выражение лица у нее было такое, что ее обокрали, смеяться ведь имеют право только молодые, и уж никак уж не пожилые тетки…

Глава 4. Домашний совет

Их старенькой «вектры», которая ездила не столько на бензине, сколько на Яшином почти каждодневном упорном колдовстве, да и то далеко не всегда, на обычном месте не было. «Значит, Яша еще не вернулся», — подумала Ирина Сергеевна. На ее месте стояла вызывающе новенькая «Тойота RAV-4» серебристого цвета. Она вдруг вспомнила, как Яша говорил ей, что за такую машину он был бы готов на все. Да, да, именно «RAV-4», она вдруг ясно вспомнила, как он рассказывал ей о «тойотах» и их фантастической надежности. Бедный Яша, с их доходами можно было с таким же успехом мечтать о «Роллс-Ройсе». Или, скажем, «Феррари». На этом познания Ирины Сергеевны в автомобилях кончились, и она вошла в подъезд. Как ни странно, лифт работал. «Если это дело рук ангела Гаврикова, да здравствуют ангелы, помогающие нам возноситься если не на небо, то хоть на пятый этаж», — подумала она.

Ирина Сергеевна переоделась и решила до прихода Яши ничего не готовить. Не то у нее было настроение. В холодильнике была отварная картошка и несколько сосисок. Вообще-то следует сделать себе выговор, подумала она, желательно даже строгий и с предупреждением — совсем она перестала заботиться о муже, а он, бедняга, уверяет, что она самая лучшая жена и друг на свете. «Смотри, Иринка, — предупредила она себя, — всякое терпение ограничено, мужское же в особенности». Тем более — что вкусно поесть Яша любил. Боже, неужели она когда-то готовила ему такие украинские борщи, от которых он впадал в экстаз. А вдруг какая-нибудь особа пригласит его на борщ? Тут его голыми руками и бери. Она рассмеялась, потому что представить Яшу с другой женщиной, какой бы борщ она ни сварила, было положительно невозможно. Нежность к мужу привычно нахлынула теплой волной. И все-таки, может, сварганить что-нибудь на ужин? Но уж очень она устала после этого безумного, безумного дня. Тем более, что сама она есть не хотела. Еще бы. Иранская икра, ветчина карпаччо и моцарелла из молока таинственных буфалло — это тебе не холодная картошка со скользкими сосисками, усмехнулась она и начала переодеваться. Внезапно она заметила какую-то черную пластиковую папочку, лежавшую на столе. Когда она уходила, на столе ничего не было, это она ясно помнила. Может, Альцгеймер и описывает круги подле нее, подбираясь поближе, но она была готова поклясться, что она ничего не оставляла на столе. Она подошла к столу. Что за наваждение? На папочке было вытеснено слово «тойота». Комната опять начала медленно вращаться вокруг своей оси. «Спокойнее, — сказала она себе, — может, это оттого, что она только что думала о «тойоте»?» Не иначе как материализация духов и раздача слонов, как говорил Остап Бендер. Только не слонов, а «тойот». Она открыла папочку. Какие-то документы. Техпаспорт на имя Якова Михайловича Кипниса. Страховка. И явно автомобильные ключи. Оставалось только рассмеяться. Сначала вдруг выздоровевшая нога, потом куча денег в сумочке, а теперь и новая машина. С доставкой на дом. «Интересно, а номера на ней уже есть?» — подумала Ирина Сергеевна. Ну, конечно же, раз был техпаспорт на Яшино имя, страховка, должны быть и номера. Или Альцгеймер тут уже ни при чем и пора собираться просто в районную психушку, либо… либо это дело рук Ивана Ивановича. Иван Иванович был настолько лучше психушки, что она облегченно рассмеялась. Она ясно увидела его внимательный доброжелательный взгляд. Ну что ж, спасибо вам огромное, хотя всего этого быть не может, но все-таки было… Может, не может — пора было отучаться от этих слов. Оказывается, все может… Серебристая машина у тротуара и аккуратненькая папочка никак не укладывались в мир фантазий или больного воображения. Хотя, с другой стороны, все Наполеоны в психиатрических лечебницах точно знают, просто уверены, что они действительно Наполеоны Бонапарты, а те, кто им не верит, просто жалкие дурачки, у которых не все в порядке с головами. Лучше всего просто подождать Яшиного прихода. Если он никакой папочки с документами на «тойоту» на увидит, тогда, как говорил их преподаватель в школе вождения, пора сливать воду. И все-таки так хотелось верить, что Яша папочку увидит. До боли в сердце хотелось.

Она услышала, как в двери поворачивается ключ, и в комнату влетел Яша. Он почему-то всегда именно влетал, а не входил, как полагается пятидесятилетнему лысоватому человеку.

— Здравствуй, солнышко, — пропел он, — как ты, как день прошел? Все нормально? — Он поцеловал ее в нос и обе щеки — их постоянный ритуал.

— Как тебе сказать…

— Что-нибудь в лаборатории? Опять Машка ноет?

— Да нет, — сказала Ирина Сергеевна, изо всех сил стараясь удержаться от крика «посмотри на стол!». — Яша, что это на столе? — спросила она, и сердце ее почти остановилось от нечеловеческого напряжения.

— Это? — спросил Яша, взял папочку и принялся недоуменно рассматривать ее. — Что это?

Ирина Сергеевна почувствовала, как тяжкий груз свалился с нее. Ей захотелось смеяться и дурачиться. Она нормальна! Голова ее работает, и да здравствуют чудеса!

— Яша, — спросила она мужа как можно серьезнее, — почему ты все скрываешь от меня? Неужели я не заслужила твоей откровенности?

— Я? Да господь с тобой, с чего ты решила, мышка моя ученая?

— Яша, — строго сказала Ирина Сергеевна, — я начинаю сомневаться, что мы действительно доверяем друг другу.

— В каком смысле? Что ты имеешь в виду? — удивился Яша, сразу забыв о черной папочке, которую держал в руке.

— В самом прямом. Почему ты не предупредил меня, что покупаешь новую машину? Или это такой пустяк, который не стоит того, чтобы его обсудили с женой?

— Я что-то, детка моя, никак не врублюсь, как говорят нынче продвинутые пипл. Это что, шутка такая?

— Да нет, милый. Я не шучу. Мне, если откровенно, обидно, что ты даже не предупредил меня о такой покупке. Это все-таки машина, а не полкило сосисок. Я даже не настаиваю на праве голоса в выборе модели, ты это лучше понимаешь. Но все-таки предупредить-то по крайней мере ты мог. А то прихожу домой, а тут новенькая «тойота»… Что я могла подумать?

— Я? Купил? Новую машину? Больше ты ничего не придумала? Я думаю, на что купить новую помпу для нашей старушки «вектры», хоть в кредит ее проси, — а ты — новая машина! Очень остроумно.

— Яшенька, какая шутка? Какое остроумие? Вот, смотри, ключи и документы на серебряную «тойоту», которая стоит у подъезда. Яша, я безумно волнуюсь. Это же тысяч сорок долларов, не меньше. А может, и больше. Признайся, ты обокрал банк? Не бойся меня, признайся смело, я не донесу, даже и не сомневайся. Наоборот, буду только гордиться тобой. Я ведь, если честно, всегда втайне мечтала, чтобы ты обокрал банк. Доказал, что ты настоящий мужчина.