Последний оракул - Джеймс Роллинс

Старший из двоих сидел прямой, как палка. Рядом с его креслом стоял потрепанный саквояж с разобранной СВД — снайперской винтовкой Драгунова. Второй, пятидесятисемилетний мужчина, был на двадцать лет моложе своего русского компаньона. Он ссутулился в своем идеально отглаженном костюме. Его взгляд был прикован к девочке, стоявшей перед пластмассовым пюпитром и копавшейся в коробке с толстыми цветными фломастерами. Последние тридцать минут она провела, рисуя зеленым фломастером большой прямоугольник на прикрепленном к пюпитру листе ватмана. Девочка с гипнотизирующей методичностью водила фломастером вперед и назад.

— Доктор Раев,— заговорил гот, что помоложе,— мне не хочется повторять одно и то же, но вы действительно уверены в том, что у профессора Полка не было при себе нужного нам предмета?

Доктор Юрий Раев вздохнул,

— Я потратил на этот проект всю свою жизнь.— «И свою душу»,— добавил он про себя.— Я не позволю кому бы то ни было пустить все под откос, когда мы уже так близко.

— Тогда где же он? Мы перевернули все вверх дном в том дешевом мотеле, где Полк провел последнюю ночь,— и ничего. Если это окажется в недружественных руках, возникнет слишком много вопросов.

Юрий взглянул на мужчину в соседнем кресле. Джон Мэпплторп, начальник управления Агентства военной разведки США, являлся обладателем длинного лица, провисшей под подбородком кожи и мешков под глазами, как если бы он был сделан из свечного воска и его слишком долго держали на солнце. Даже краска для волос, которую он использовал, была слишком темной, отчего даже несведущему человеку сразу становилось ясно, что этот оплывший тип отчаянно старается выглядеть моложе. Юрий не имел права осуждать того, кто в пожилом возрасте пытается молодиться. Его собственная кожа тоже давно обвисла, но мышцы под ней, как в прежние времена, оставались крепкими, реакция — молниеносной, тело — ловким. Поддерживать столь великолепную форму ему помогали не только инъекции андрогенов, гормонов роста и физические упражнения, которыми он доводил себя до изнеможения, но и то, что Раев ни на минуту не прекращал бороться за то, чтобы удержать время. Но двигало им не тщеславие.

Он посмотрел в соседнюю комнату.

Нет, не тщеславие.

Мэпплторп барабанил пальцами по ручке кресла.

— Мы обязаны вернуть то, что украл Полк.

— У него не было этого с собой,— заверил Юрий Мэпплторпа с еще большей настойчивостью.— Предмет слишком велик, чтобы спрятать его на себе, даже под пиджаком. Хорошо еще, что мне удалось остановить его раньше, чем он успел с кем-нибудь поговорить.

— Надеюсь, вы правы. В противном случае не поздоровится всем нам.— Мэпплторп вновь стал смотреть на девочку.— И она сумела выследить его? Аж из России?

Юрий кивнул, а когда он заговорил, в его голосе звучала отцовская гордость:

— С ее помощью и с помощью ее брата-близнеца нам, возможно, удалось наконец преодолеть барьер.

— Жаль только, что у нее не получается действовать быстрее,— презрительно фыркнул Мэпплторп.— У дочери моего шурина сын — аутист. Я вам об этом не рассказывал? Но он не идиот савант, поскольку даже шнурки с трудом завязывает.

— Надо говорить «аутист-савант»! — ощетинился Юрий. Его собеседник лишь равнодушно передернул плечами.

Этот американец все сильнее раздражал Юрия. Подобно Мэпплторпу, очень немногие, даже медики, имели глубокое представление о сути аутизма. А вот Юрий знал это психическое отклонение досконально, поскольку был очень близко с ним знаком. На самом деле это был целый набор нарушений, который выражался в отсутствии контакта с окружающими, эмоциональной холодности и неадекватной реакции на происходящие вокруг события. У детей, страдающих этим недугом, отмечались тики, задержка в развитии речи, патологическая привязанность к отдельным предметам и неуместные монотонные манипуляции с ними, а часто и дисфункциональное отношение к событиям и людям.

Однако иногда это психическое нарушение творило чудеса.

В редких случаях дети-аутисты демонстрировали блестящие способности в какой-нибудь узкой сфере, как, например, математика, музыка или живопись. Таких называли савантами, и они составляли десять процентов от всех детей, страдающих аутизмом. Однако Юрия интересовали даже не они, а еще более редкие индивидуумы, получившие название «саванты-уникумы», те аутисты, талант которых находился на уровне подлинного гения. По всему миру таких можно было насчитать меньше сорока. Но даже среди этих исключительных личностей существовала горстка тех, по сравнению с которыми все остальные казались гномиками.

Все они произошли из одной генетической линии.

В мозгу Юрия вспыхнуло слово, давным-давно сказанное ему старой цыганкой. Шовихани.

Он смотрел сквозь зеркальное стекло на темноволосую девочку.

— Мы не должны допустить, чтобы хоть одна живая душа пронюхала о том, чем мы здесь занимаемся,— забормотал рядом с ним Мэпплторп.— Иначе Нюрнбергский процесс над нацистскими военными преступниками покажется нам разбором мелкого дорожно-транспортного происшествия.

Юрий не ответил. Вряд ли Мэпплторп осознавал масштаб проведенных им исследований, но Юрию приходилось иметь с ним дело, поскольку после падения Берлинской стены ему понадобились новые источники финансирования, чтобы продолжить свою работу. Целых десять лет он осторожно зондировал почву в Америке. Сначала все казалось безнадежным, но затем политический климат изменился. В результате начавшейся глобальной войны с международным терроризмом стали возникать новые альянсы, заключаться новые союзы. Бывшие враги стали друзьями. Но, что еще более важно, пали границы собственности. Пришла новая эра, а вместе с ней и новая мораль. Броское изречение «Цель оправдывает средства» обрело силу закона.

Любые средства.

При условии, если это служит всеобщему благу.

Правительство Юрия знало это всегда, а вот американцам пришлось учиться, когда суровая реальность прижала их к стене.

Юрия вывел из задумчивости Мэпплторп.

— Что она делает? — спросил американец, указывая на стекло.

Юрий встал. Саша все так же стояла у пюпитра, только теперь в ее руке был не зеленый, а черный фломастер. Ее рука летала вверх и вниз над листом ватмана, рисуя какие-то прямоугольные фигуры, в которых было невозможно угадать какой-либо конкретный образ. Сначала она рисовала в одном углу, затем — в другом.

Мэпплторп насмешливо фыркнул.

— А вы еще утверждали, что девочка обладает талантом в живописи.

— Так и есть.

Саша продолжала работать. Большой зеленый прямоугольник, который она нарисовала сначала, постепенно заполнялся черными угловатыми фигурами и зигзагами. Другую руку она держала отставленной в сторону, перпендикулярно к туловищу, которое словно одеревенело. Она как будто пыталась сохранить равновесие, сопротивляясь некоей потусторонней силе.

Наконец обе ее руки упали вдоль тела.

Она отвернулась от пюпитра, села, скрестив ноги по-турецки, и стала раскачиваться из стороны в сторону. Ее лоб покрывали мелкие капельки пота. Протянув руку, она взяла валявшийся рядом игрушечный деревянный кубик и принялась методично поворачивать его в одну и ту же сторону, будто пытаясь разгадать какую-то головоломку, видимую только ей.

Юрий перевел взгляд на ее рисунок.

Мэпплторп присоединился к нему.

— Что это такое? — спросил он.— Галиматья какая-то.

— Нет! — ответил Юрий по-русски, наверное потому, что был встревожен, очень встревожен.

Он поторопился к двери, которая вела в соседнюю комнату. Когда он вошел в детскую, Саша, даже не взглянув на него, продолжала раскачиваться и крутить пальчиками кубик. По опыту Юрий знал, что теперь она еще некоторое время не выйдет из этого состояния.

Но о Сашином таланте ему было известно и кое-что еще.

Подойдя к пюпитру, он снял с него лист с рисунком.

— Что вы делаете? — удивился Мэпплторп.

Юрий повернул рисунок на сто восемьдесят градусов и снова прикрепил его к пюпитру. Иногда Саша рисовала вверх ногами. Это не было редкостью для аутистов-савантов. Они часто воспринимали мир совсем не так, как обычные люди. Цифры у них обладали звуками, слова — запахами.

Юрий посмотрел на Сашу. Ее блестящие голубые глаза были прикованы к игрушечному кубику.

Повернувшись к Мэпплторпу, Юрий увидел изумление на его лице. Американец подошел к рисунку и, будто потеряв дар речи, стал тыкать в него пальцем. Наконец с его губ сорвались слова:

— Боже правый... Эта фигура в центре... Она похожа на слона.

Юрий посмотрел туда, куда указывал Мэпплторп, и сердце застряло у него в горле. Саша не нарисовала бы такое, если бы кто-то не подтолкнул ее к этому. Именно такие рисунки вывели его на доктора Полка. Рисунки Эспланады, Смитсоновского замка и того места, где Юрий устроил затем снайперское гнездо. Двигаться пришлось быстро, поскольку до появления Полка оставалось всего два часа. Именно два часа — таков был лимит необычайного таланта Саши.