Крысиная охота - Кирилл Казанцев

— Здоровье пошатнулось, Никита Владимирович? — пошутил генерал. — Куда-то клонится? Деформирована аура и блокированы чакры? — блеснул он нехарактерными для мента словечками.

Арестант молчал. Голова его была опущена, взгляд отсутствовал. «Сидит и ждет, пока придет удача», — подумал генерал.

— Вид у вас, Никита Владимирович, не очень презентабельный, — посочувствовал Григорий Алексеевич. — Такое впечатление, что вы неудачно обошли фуру на встречной полосе, — он дружелюбно улыбнулся. — Нельзя так жить, уважаемый.

— Так и живем, Григорий Алексеевич… — еле вымолвил арестант, поднимая голову и отыскивая глазами сидящего за столом человека в штатском костюме. Олейник невольно потянулся к раскрытому ящику и устыдился своего порыва. Кого испугался? Но взгляд у арестанта был неприятный. Одутловатое лицо ничего не выражало, но глаза смотрели, не моргая, в самое нутро. Так, наверное, смотрит зомби — перед тем, как тебя съесть.

— Не сомневаюсь, что вам про меня известно, — вкрадчиво сказал Григорий Алексеевич. — Рискну предположить, что одна из ваших планируемых акций была направлена против вашего покорного слуги, так ведь?

— Безусловно, Григорий Алексеевич, — согласился Никита. — Без вашей личности наша презентация в Яроволье была бы половинчатой и неинтересной. Вы — худо без добра. Вас в Красную книгу занести надо, господин генерал, в раздел «Последняя сволочь». Скажите честно, Григорий Алексеевич, вы ведь частенько в свободные от служебных рвений минуты задаетесь мыслью: а что нам всем за это будет? Или считаете, что не судимы будете? — и губы арестованного задрожали, поползли в зловещую ухмылку.

— К хм… — выразительно кашлянул генерал. — Вы никогда не задумывались, Никита Владимирович, почему у шутников частенько отсутствуют передние зубы?

— Перестаньте, — пробормотал Никита. — Вам уже не интересно меня бить, что от меня осталось? К тому же вы сегодня — добрый полицейский…

Григорий Алексеевич нахмурился, чтобы не выдать мимолетную растерянность.

— Это первичный допрос? — поинтересовался Никита. — Не много ли чести для меня, Григорий Алексеевич — отвечать на вопросы самого главного областного полицейского? Кончились подручные? Или просто любопытно стало?

«А ведь он с трудом вживается в новую роль, — догадался генерал. — Привык обвинять, привык унижать и снимать свои злодеяния на камеру. Вот и проскакивает». Он засмеялся со всей мобилизованной непринужденностью.

— Ладно, Никита Владимирович, не будем обмениваться взаимными колкостями. Все, что вы скажете в этой комнате, никоим образом не будет использовано против меня. Давайте умерим свои амбиции и свою компетентность. Уверен, вам есть что сказать в мой адрес, но зачем? Мы же не на публике, и вгонять меня в краску бессмысленно. А почему с вами беседует один из несостоявшихся клиентов — вы уж сами догадайтесь, это несложно. Это не допрос, Никита Владимирович, где вы видите бланк допроса? Нам допросы не нужны. С вами все понятно. Нет, разумеется, с вашим делом разберутся, как следует, и накажут кого попало, — генерал усмехнулся, — но что-то нам подсказывает, что обойдутся без вас. Хотите полюбопытствовать? — генерал потянулся к портфелю, стоящему сбоку от стола, извлек из него планшет с логотипом надкусанного яблока и начал что-то щелкать. — Вот, смотрите, — он развернул экран к арестанту. Качество видеоклипа было неважным, но картинка шла. Оператор снимал перепуганного жалкого человечка — тот лежал на полу и умирал от страха. — Узнаете свое творчество? Мне очень жаль, Никита Владимирович, что это замечательное видео вы не смогли выложить в сеть и вряд ли сможете, но постарались вы на славу, снимаю шляпу. Министр под впечатлением.

— Как он там? — криво усмехнулся Никита.

— Долго слезы лил, качая головой, — хохотнул Григорий Алексеевич. — Вы правы, это жалкая, ничтожная личность. Как говорится, мерзкий сукин сын, но это наш сукин сын. Будем считать, что господин министр отделался бабьим испугом. Не волнуйтесь, обработанный вами чиновник будет продолжать работу после того, как выпишется из больницы, а эту запись, если не возражаете, я возьму себе на память, дабы Анатолию Феоктистовичу лучше работалось.

— Послушайте, генерал, от меня-то вы что хотите? — прохрипел, сглотнув слюну, арестант. — Поболтать пригласили? Знаете, у меня отсутствует желание с вами болтать — во всяком случае в нынешних обстоятельствах.

— А других обстоятельств не будет, Никита Владимирович, — резко перебил Олейник. — Понимаю, что вы рады поменяться со мной местами и чтобы я был связан, а в руках у вас, помимо пистолета, была видеокамера. А еще подруга под боком. Ваша девушка погибла, Никита Владимирович, ее не вернуть, и в этом виноваты только вы. Не буду отягощать ваше состояние сообщением о том, что мы нашли тело. Тело не нашли — ищут. Уверен, что найдут. Вы сами-то верите, что она жива? Погуляли, и хватит, уважаемый «мститель».

— Что вы хотите? — с усилием повторил Никита. Плечи заключенного поникли, глаза, немного оживившиеся, снова потускнели. — Вы же не держите меня за полного идиота, генерал? Вы не станете афишировать, кого вам удалось отловить этой судьбоносной ночью. С одной стороны, почет и слава, а с другой — любопытно, почему эта шайка прибыла именно сюда? Что она хотела этим сказать? Большие боссы дело уладят, но как насчет широкой общественности — этого вечного раздражителя? Полагаете, я тешу себя надеждой на суд, пусть даже закрытый? Как долго меня продержат в камере? Думаю, недолго…

— Да, вы рассуждаете логично, — согласился генерал. — Но признайтесь, закончить свои дни можно по-разному. Люди не любят, когда их пытают по двадцать часов в сутки. Имеются методики, вы должны знать. «Испытуемое лицо» претерпевает адские муки, но никак не может умереть. Молит Господа, чтобы эта пытка, наконец, закончилась, просит о смерти, но все впустую. Он живой, он на грани, но никак не может через нее перешагнуть, и этим страданиям нет конца… — генерал сделал трагическую паузу, склонил голову. А визави, похоже, потянуло в сон.

— Хотите-то вы чего, генерал? — устало спросил Никита.

— Назовите своих сообщников в этом городе.

— Ба… — арестованный очнулся и сделал удивленную гримасу. — Вы же их арестовали, нет?

— Боюсь, что не всех.

— А кого взяли? — поинтересовался Никита.

— Какой вы хитренький, Никита Владимирович, — шутливо погрозил пальцем Григорий Алексеевич. — Так я вам и сказал.

— Да скажите уж, что вы теряете?

«А что я действительно теряю?» — подумал Олейник. Он улыбнулся заговорщицкой улыбкой и неторопливо, растягивая удовольствие, принялся перечислять прибранных по наводке предателя соучастников: Рыжова Наталья Геннадьевна — ведущий специалист, заместитель директора областного архива; Шевелис Юрий Германович — ответственный редактор загибающейся вечерней газеты; Пустовойтов Аркадий Семенович — спроваженный на пенсию в прошлом месяце секретарь Яровольского областного суда, и еще трое.

Он перечислил имена и замолчал.

— Но это все, — пробормотал Никита — его опухшее лицо потемнело, заблестело что-то в мутных глазах. — С другими мы не контактировали…

— Вы загубили жизнь этим людям, — вкрадчиво сказал генерал. — Впрочем, люди знали, на что шли, никто не гнал их в ваши соумышленники. Вижу по глазам, Никита Владимирович, что список не полный. Поэтому вы и здесь. Придется признаться, если не хотите полную занятость по двадцать часов в сутки.

— Кто из этих людей нас предал?

— Карпухин, — подумав, сообщил «секретную» информацию генерал. — Егор Николаевич Карпухин, заведующий кафедрой повышения квалификации государственных служащих.

Никита угрюмо молчал, исподлобья смотрел в генеральские глаза. Начальник ГУВД не врал — не был он таким уж гениальным лицедеем.

— Этот человек поступил, в принципе, разумно, — продолжал разглагольствовать Григорий Алексеевич. — На какое-то время он, безусловно, сядет…

— Сядет? — хрипло засмеялся узник. — На какое-то время? Ляжет, господин генерал, ляжет. Причем достаточно надолго.

— Это неважно, — отмахнулся начальник ГУВД. — В любом случае его участь не будет столь плачевной, как участь остальных. Ничего, что я с вами так откровенно, Никита Владимирович? Сообщите, пожалуйста, имя человека или людей, до которых у нас не дотянулись руки. Не вынуждайте вспоминать об институте телесных наказаний и о прочих действиях, сопряженных с причинением вреда.

Никита задумался. Личность, до которой не дотянулись руки закона, не имела большой значимости. Навредить самостоятельно преступной городской верхушке она не могла. Останься Григорий Алексеевич в досадном неведении — и ничего ужасного с его дальнейшей карьерой не произошло бы.

— Курилов Иван Васильевич, — такое ощущение, что у заключенного распрямились плечи, он глубоко вздохнул, прочищая легкие. — Заместитель начальника отдела печати и коммуникаций Октябрьской районной администрации.