Фамильный крест - Ольга Крючкова

Арина стояла, держа в руках букетик фиалок, которые источали великолепный нежный аромат. «Какой он странный… А ведь я даже не знаю как его зовут. Надо поинтересоваться у Глаши, она постоянно в зале обслуживает посетителей…»

Глафира была девушкой, что называется, повидавшей жизнь. Она была довольна тем, что устроилась в кондитерскую Выжиги: работа не пыльная, в тепле, да при приличной публике, не то, что в трактире. Покойный хозяин, Данила Выжига, отлично разбирался в людях и из пяти девушек, претендовавших на место официантки, отдал предпочтение Глафире – и не ошибся.

Она же, насмотревшись на своем девичьем веку всякой всячины, работала исправно, не воровала, разговаривала с посетителями подчеркнуто вежливо, старалась не обращать внимания на таких, как Петр Пахомов. Хотя подобных ему было немного: кондитерскую посещали приличные парочки или мамаши с детьми – всем хотелось попробовать последний писк французской моды, горячий душистый шоколад. Некоторые москвичи, проживающие в центре города, предпочитали кондитерским «Шоколадницы», там был выбор богаче и, как водится, подороже. Но здесь, на окраине Москвы, за Садовым кольцом, проживали в основном мещане и купцы средней руки, они также любили французские новшества, но по более сходной цене – в кондитерских.

К вышеперечисленным достоинствам Глафиры, можно также добавить «внимательность и хорошую память на лица». Она знала всех постоянных посетителей, даже детей запоминала по именам, чем доставляла их мамашам несказанную радость.

– Глаша! – Арина окликнула девушку.

– Слушаю-с, барыня, что изволите? – Глафира подошла к прилавку.

– Скажи мне… Помнишь к нам заходили два молодых человека, один из которых жгучий брюнет, чем-то на цыгана похож?

– Как же-с, барыня, не помнить! Брюнет тот – рисовальщик, приятной наружности, воспитанный, слова грубого не скажет, не то, что его друг – охальник и болтун.

– Помилуй, Глаша, как ты всех упомнишь! – удивилась Арина.

– Ничего сложного, барыня. Память у меня такая – всех упоминать. А брюнет сей посматривает на вас, это точно! Уж поверьте моему женскому опыту: по всему видно – порядочный человек.

– Он мне сегодня цветы подарил, – Арина указала на букет фиалок, поставленный в пузатую стеклянную вазочку.

– Что-то, барыня, он быстро ушел? Или я перепутала чего?

– Да нет, Глаша, ты права. Подарил букет, засмущался и бегом к двери…

– Ох, барыня, чует мое сердце – это неспроста.

Арина не поняла:

– Чего неспроста?

– Да, то… Любовь это, Арина Даниловна! Воля ваша, но я б его не упустила.

Последними словами Глафира окончательно вывела Арину из равновесия, та почувствовала волнение в груди – перед глазами всплыл образ брюнета. «А ведь хорош собой, причем очень хорош! Да и робок, чего от стромынских и не дождешься. Им бы только бабе юбку задрать…»

Арина стала для Василия наваждением. Он рисовал ее портреты все свободное время и по дороге на службу в экипаже, и дома. Однажды, Иннокентий Петрович, увидел рисунки сына, они лежали разбросанные на письменном столе Василия. Отчим поинтересовался у пасынка на предмет его пассии:

– Василий, позволь полюбопытствовать старику: что за дева сия? Ах, как хороша! – отчим с удовольствием рассматривал рисунки.

Василий немного засмущался:

– Отец, это хозяйка кондитерской, куда я люблю зайти попить чайку с круассанами.

– Прекрасное лицо! Каков овал, а губы … Глаза же – просто прелесть. Необычайно хороша… Но мне кажется, где-то я встречал ее…

– Наверняка встречали, ее заведение здесь же на Стромынке, причем уже давно. Я как-то туда наведался с приятелем-журналистом, а теперь вот частенько заглядываю….

– Позволь, позволь – это кондитерская некоего Выжиги, мещанина?

– Да, отец. Он, говорят, умер два года назад и теперь заправляет всем его дочь.

– Наслышан я про нее. Поговаривают, гордячка, каких свет не видывал. Она всем стромынским женихам дала от ворот поворот.

– Стало быть, отец, было за что…

– Возможно, Василий, ты и прав. Зайду, пожалуй, в кондитерскую. Она – в начале улицы, что ближе к Сокольнической слободе?

– Да.

– Припоминаю… Там была булочная Выжиги, а потом он переделал ее под кондитерскую. Но девушка все же мне знакома… Чем-то напоминает мою первую жену Наталью. А как ее зовут?

– Арина.

Иннокентий Петрович удивился, от волнения руки затряслись, из глаз потекли слезы.

– Отец, прошу вас, успокойтесь.

Василий был уже не рад, что рисунки попали на глаза отчиму. Он прекрасно знал о том, что Иннокентий Петрович потерял свою первую жену Наташу и дочь Арину, говорили, что на них напали разбойники в лесу. Такая реакция старика при упоминании имени «Арина» была вполне объяснимой.

Василий сочувствовал отчиму: потерять близких тяжело. Мать Василия была второй женой Еленского, когда они поженились, она вдовствовала уже несколько лет. Василию на тот момент исполнилось восемь лет.

– Отец, Арина – распространенное имя на Руси.

– Да, конечно, это все тоска по погибшим. Ты прав, надо успокоиться, иначе мне опять в каждой женщине будет мерещиться Наташа, а в молодой девушке – Арина, исчезнувшая из экипажа таинственным образом. – Иннокентий Петрович вытер слезы платком. – Ты, Вася, пригласил бы барышню прогуляться, май стоит прекрасный, тепло как летом, да и объяснился бы с ней. Может, Бог даст, я и до внуков доживу…

Глава 7

Василий решил последовать совету отчима и пригласить Арину на прогулку, где собирался объясниться с ней, дабы разрешить все свои душевные сомнения.

Стояла прекрасная теплая погода. Василий, надев свой лучший костюм, отправился в кондитерскую. Он решительно отворил дверь: колокольчики забренчали. Глафира, собиравшая на поднос чашки со столов, обернулась в сторону вошедшего. Увидев жгучего брюнета, или «цыгана», как называла его Арина Даниловна, девушка улыбнулась.

– Что изволите-с, сударь? Английского чаю и порцию круассанов как обычно? – любезно поинтересовалась она.

– Нет, благодарю вас… Я… Я хотел бы видеть Арину Даниловну. – Василий снял шляпу и слегка поклонился.

– О! Сударь, увы, но она ушла прогуляться. Ведь такие прекрасные погоды стоят нынче в мае.

Василий пребывал в смятении: «Как ушла? С кем? Не иначе, как с болтуном Пахомовым? А может еще с кем? Да кто я такой, чтобы предъявлять претензии? Надо было раньше думать, теперь пенять не на кого!» Он так расстроился, что проклинал себя за нерешительность, будучи уверенным, что Арина наверняка прогуливается с Петром.

Василий почувствовал, как в области сердце начало жечь. Он шел, куда глаза глядят, и неожиданно для себя оказался в небольшом уютном парке, что близ Егерского пруда. Василий, с трудом превозмогая гнев и обиду на себя и, разумеется, на счастливого соперника, гуляющего с Ариной под руку, брел вдоль Егерского пруда.