Возвращение любви - Ирина Хохлова

— Я их не знал, — признался Валерий.

— То есть как?

— Не было бабки. Ни с отцовской, ни с материнской стороны. Обе погибли в войну. Детство мое прошло в Забайкалье, в одной из воинских частей. В доме было много книг, но почти все по отцовской специальности. Я научился читать по книге о материальной части танка. Представляешь? Но мне было интересно, я очень хотел знать, почему танк движется. Я своим детским умом воспринимал его живым — вот он молча стоит, но вдруг, почуяв врага, бросается с лязгом и грохотом вперед, страшный и неудержимый, извергая огонь, как Змей Горыныч.

— Как интересно!

— А ты?

— Я выросла, Валера, среди сказок, преданий, поверий.

Валерий продолжал:

— Иногда родители увозили меня на Смоленщину, на родину отца. Мы отдыхали в деревне. Я видел, как мальчишки играют в войну. Они звали меня, но я всегда отказывался. Смешно бегать с деревянным ружьем или стрелять из рогатки. Мне кажется, что я как поднялся на ноги, так стал стрелять из пистолета ТТ. Был один сверхсрочник, добрейший мужик. Мы с ним уходили в сопки, и он давал мне пистолет. К десяти годам я попадал в мишень без промаха. Потом подружился с одним сержантом. Он брал меня на стрельбы. Я прятался в башне танка. Никому и в голову не приходило искать. Отец с другими офицерами наблюдал за стрельбой с командного пункта. А я был в роли наводчика.

Воспоминания могли привести к мыслям об отставке, и Елена постаралась его отвлечь.

— Смотри, медведь! — показала она в окно.

— Да нет, камень, — определил Валерий. — Но похож на зверя.

— Очень.

Горы медленно уходили назад. Поезд опять катил по ровной тундре — каменистой, с чахлыми деревцами.

— Маленькой девочкой я заблудилась в лесу, — вспоминала Елена. — Я не рассказывала тебе об этом?

— Нет.

— Правда? Вот послушай. Лес у нас подступает к деревне. Собственно, мы жили в лесу. Чем-то я увлеклась и побрела в чащу. А назад дороги не найти. Помню, мне совершенно было не страшно. Испугались родители. Подняли всю деревню. Искали, искали и все впустую. Они уже решили, что я к реке пошла. А в пору дождей река становится такой бурной! Она же сбегает с Уральских гор. Ну, и решили, что я утонула. Двое суток совсем одна. Я, конечно, смутно помню, но не плакала, не пугалась. Казалось, иду домой. А на самом деле уходила вглубь тайги. Можешь себе представить эту глубь — от Оби до Енисея.

— Могу представить, — покачал головой Валерий.

— И вот я уснула. Улеглась под сосной на сухом мху и уснула. А проснулась на крыльце своего дома. Помню — было утро, светило солнце, воробьи дрались из-за просыпанного на землю овса. Я поднялась, постучала в окно. Выскочили родители. И сколько я потом не рассказывала, что кто-то принес меня, они не верили. Мол, сама пришла, да не помнишь, потому что находилась в таком состоянии. А ведь кто-то принес.

— И кто же?

— Если б я знала!

— Может, кто из деревенских?

— Чего бы им скрывать? Никто не признался.

— Ну, не медведь же!

— Конечно, не медведь.

— Значит, человек.

— Сомневаюсь.

— Если не медведь и не человек, то кто? Как ты сама-то считаешь?

— Ты смеяться будешь.

— Да нет, не буду.

— Ты же не веришь в сказки.

— Я сказал, что не знаю их. А верю или нет — это другое дело.

— Сама я думаю, что меня подобрал леший.

— Кто?!

— Вот видишь! Я же говорила, что смеяться будешь.

— Лешие… А вообще-то странно… — сказал он, глядя в пустоту и печально улыбаясь.

— Что странно?

— Тебя ведь могло не быть.

— Вполне.

— И я должен быть благодарен какому-то лешему. Чудеса!

— В таком уж краю я родилась.

— Слушай, Елена, — живо придвинулся он к ней. — Мы так мало еще друг о друге знаем.

— Пока мы говорили только об одном.

— И о чем же мы говорили?

— Я все не могла выразить, как люблю тебя. А ты со своей стороны долбил — как любишь меня.

Елена засмеялась.

— Не буду долбить, — отодвинулся Валерий.

«Не нужно о нас, — одернула себя Елена. — Слова только все запутают. Нам снова хорошо, снова между нами доверие. И не надо копаться в чувствах, которые связывают нас».

— У меня идея, Валера! — объявила Елена.

— Какая же? — заинтересовался он.

— Давай-ка завтракать.

— Мысль, конечно, интересная. Обсуждению не подлежит.

Едва успели перекусить, как поезд прибыл на конечную станцию Лабытнанги. Они вышли из вагона и направились к зданию станции, чтобы выяснить, как добираться дальше. Но другие прибывшие бросились, сгибаясь под тяжестью вещей, к автобусу, который разворачивался на площади.

— Бежим! — сказала Елена и подхватила чемодан, чтобы нести вдвоем.

— Еще чего? — отстранил ее Валерий и вскинул чемодан на плечо. — Рысью вперед!

Толпа сгрудилась у задних дверей и топталась на месте, колыхалась из стороны в сторону. Каждый норовил протиснуться первым, отчего и возникла пробка.

— Товарищи! Господа! Сеньоры! Мужики! Позвольте! Позвольте! — взмыл над головами звонкий голос Валерия. — Пардон! Мерси! Вы очень любезны!

Эти бессмысленные слова странным образом подействовали. Люди с любопытством оглядывались, и он, пользуясь этим, протискивался все дальше, а Елена следовала за ним, и впрямь, как за ледоколом.

Им даже удалось занять сиденье на двоих.

— Ну, артист! — шутливо восхищалась Елена, устраиваясь. — Гипнотизер, да и только!

— Я вижу, всем не протиснуться, — отвечал, скромно потупив очи, Валерий. — Пришлось лицедействовать. Правда, я так и не понял, зачем мы забрались в этот автобус и куда едем. Вроде ты говорила, что нам предстоит плыть по реке.

— Предстоит. Но сперва надо добраться до пристани. Пешком далековато.

— Все понял.

— Такой понятливый.

— Сам собой восхищаюсь.

— И главное — скромный!

— О да! Этим я всегда отличался.

Елена засмеялась и прижалась к нему плечом.

— Валера.

— Что?

— Ты еще не забыл наше купе?

— Я забывчивый, но не до такой степени.

— А что мы там оставили, помнишь?

— Забыла что-то? — всерьез озаботился Валерий. — Задержи автобус, я сбегаю.

— Я же сказала — оставили, а не забыли.

— И что мы там оставили? — он смотрел на нее.

— Очень-очень счастливые часы, минуты.

Он покачал головой:

— А я так точно забыл.

— Что ты забыл? — на этот раз обеспокоилась она.

— Что ты у меня чокнутая. Каждый раз слушаю, развесив уши, думаю — всерьез.

— А разве я не всерьез? Валера, очень даже всерьез. Если ты этого не понимаешь, то мне тебя жаль.