Девушка с синими гортензиями - Валерия Вербинина

– Вы действительно настолько хотите выяснить, что на самом деле случилось в ту ночь? – спросил журналист недоверчиво.

– Друг мой, факты есть факты: если пять свидетелей из десяти независимо друг от друга заявят мне, что мадемуазель Лантельм любила сидеть на подоконнике или что она обожала дождь, и приведут убедительные доказательства своих слов, мне придется смириться. Пока у нас есть только каюта, запертая изнутри, и пропавшая из той каюты женщина. – Мадемуазель Алис помолчала и покачала головой: – Я одного не понимаю, к чему такие сложности?

– Что вы имеете в виду? – спросил журналист, который слушал свою спутницу со все возрастающим любопытством.

– Я имею в виду неправдоподобное падение из окна, для падения из оного не приспособленного, – сухо пояснила секретарша. – Что стоило Рейнольдсу, если он действительно прикончил жену, сказать, что та вышла на палубу и ее просто смыло за борт волной? Или она случайно упала за борт, к примеру.

– А зачем ей было выходить на палубу?

– Господи боже мой! Да забыла что-нибудь в шезлонге и пошла искать, в темноте оступилась… И так далее. Почему запертая изнутри каюта? Почему окно?

– Потому что запертая изнутри каюта подтверждала непричастность мужа.

– При открытом окне и возможности перебраться в его каюту по планширу? Додуматься до этого – дело нескольких секунд.

– Вряд ли он был в состоянии трезво соображать, когда убил ее, – заметил Видаль. – Мы ведь исходим из того, что убийство было все-таки не случайным. Даже злейшие враги Рейнольдса никогда не утверждали, что магнат убил жену намеренно.

– Да, они всего лишь намекали, что на борту имела место некая оргия, во время которой мадемуазель Лантельм скончалась, – хмыкнула секретарша, и ее глаза сверкнули золотом. – И все равно, падение за борт выглядит куда правдоподобнее. Тем более во время сильной качки, в грозу, да еще ночью.

– Но все видели, как хозяйка прошла к себе в каюту, – настаивал журналист. – Крик донесся тоже из ее каюты, судя по тому, что рассказал Гренье. У Рейнольдса просто не хватило духу разыграть представление и объявить людям, что его жена куда-то вышла и ее смыло за борт. Поэтому он любой ценой защищал версию о непроизвольном падении из окна. Сначала о нем говорил Невер, упоминая об обмороке, затем, когда стало ясно, что обморок не «сработает», потому что надо взобраться на окно, чтобы выпасть из него, подключили доктора Морнана.

– Видите, у нас все не сходится, – усмехнулась секретарша. – Помните, что сказал отец Филиппа? Возле стола находился стул, причем стоял боком. Так часто делают, когда хотят встать на него, а тем более перебраться со стула на стол, скажем, – иначе спинка будет мешать. По вашей версии, это была инсценировка, и свидетели ее увидели. Зачем придумывать что-то заново, какой-то обморок, когда достаточно было указать на стул и сразу же заявить: «Наверное, она залезла на стул, с него на стол, а потом перебралась на окно, потому что ей было душно»? Опять же, вы предполагаете, что Рейнольдс плохо соображал. Однако он сообразил, что надо повернуть стул боком, то есть логика ему вовсе не изменила. И куда делась крышка от коробки со шпильками? Получается, мужчина сразу же придумал историю с причесыванием на окне? Может, проще было положить на видное место кокаин и намекнуть следствию, что его жена была не в себе и, так сказать, непреднамеренно покончила с собой?

Видаль нахмурился. Через минуту сказал сдержанно:

– Я полагаю, мы не можем знать ход мыслей мсье Рейнольдса. Но вы правы, дело действительно очень запутанное. Лично я предпочел бы, чтобы оно было попроще, – прибавил журналист с подкупающей откровенностью.

Мадемуазель Алис задумалась и замедлила шаг.

– Прошло десять лет, – сказала она. – Слишком большой срок для успешного расследования. Да еще прошла война, которая унесла многих свидетелей. – Дама поморщилась. – Видите ли, расследование преступления похоже на складывание мозаики из многих фрагментов, и пока… пока у нас отсутствуют два главных фрагмента.

– Убийца и то, каким образом он смог покинуть каюту? – предположил Видаль.

– Нет, – ответила мадемуазель Алис. – Он и она. Жозеф Рейнольдс и Женевьева Лантельм. Мы совсем ничего о них не знаем, а ведь и жертва, и предполагаемый убийца – ключи к разгадке дела.

– О, полно вам! – отмахнулся Видаль. – Уж о них-то я знаю все. Я прочитал газеты и расспросил коллег, которые в свое время о них писали. Кто вас интересует – Жозеф Рейнольдс? Пожалуйста: родился в Константинополе в 1857-м, сын английского врача и француженки. В детстве его отправили в Париж, учиться в лицее Кондорсе, где он сразу же показал, чего стоит: выпускал рукописную газету и брал с товарищей за прочтение по десять сантимов, причем сам был в ней и журналистом, и редактором, и автором стихов. Судя по всему, тогда Рейнольдс и научился делать деньги на прессе. Окончив лицей, он работал в «Голуа», «Фигаро» и еще в полудюжине изданий, пока не основал свое собственное, которое сразу же составило им конкуренцию. Прозвище этого господина было «Сточная канава», и не зря. Он активно занимался политикой, замарался в афере с Панамским каналом, но вышел сухим из воды. Потом политика ему поднадоела, и Рейнольдс заинтересовался театром, тем более что всегда был неравнодушен к хорошеньким женщинам. Как раз на репетициях своей пьески «Рикошет» в начале 1906 года он и познакомился с будущей, пятой женой, красавицей Женевьевой Лантельм. О прошлом актрисы ходили самые темные слухи – что ее матери принадлежал бордель, в котором одно время пришлось работать и дочери, однако девушка нашла в себе силы порвать со своей средой и подалась на сцену. В начале века она играла крошечные роли в театре «Жимназ», а в октябре 1903-го решила получить профессиональное образование и, пройдя серьезный конкурс, поступила в консерваторию, на курс маститого мсье де Фероди из «Комеди Франсез». Через некоторое время знаменитая актриса Режан основала свой театр и среди прочих пригласила туда подающую надежды мадемуазель Лантельм. Однако в конце концов молодая актриса оттуда ушла, причем выясняла отношения с директрисой через суд. С тех пор она играла в «Водевиле», «Варьете» и еще полудюжине театров, а последние ее роли состоялись на сцене «Ренессанса». Публика ее любила, критики были к ней вполне благосклонны, художники писали ее портреты. Связь с богатым и влиятельным Рейнольдсом закончилась тем, что она его на себе женила. Причем, чтобы получить развод, магнат обязался платить предыдущей жене, номеру четыре, чудовищные отступные – по 48 тысяч франков в год[5]. За полгода до гибели мадемуазель Лантельм журнал «Фемина» уверенно писал, что актрису «можно причислить к самым счастливым из наших современниц». Позже журнал опубликовал ее письмо, отправленное за три дня до несчастья, – в нем она писала, что ищет на отдыхе «покоя и растительной жизни», а заканчивалось послание словами: «До встречи в конце сентября». Вы читали его?

– Нет, – ответила мадемуазель Алис.

– Если захотите прочитать, копии статей у меня, – заметил мсье Видаль. – Там еще много всего – о том, как она судилась с одним автором, в чьей пьесе передумала играть, или о том, как отказалась платить скульптору за свой бюст, когда сочла, что тот похож на кого угодно, только не на нее. Но все это оборвалось так внезапно и так трагически, и люди сразу же решили: что-то тут нечисто. Затем еще случилась эта гнусная история – попытка ограбления мертвой. Правда, не знаю, кто отвратительнее – воры, залезшие в гроб, или наследнички бедной Жинетты, жадные родственнички, которые в 1912-м устроили аукцион и продали ее вещи, все, вплоть до шляпок и постельного белья. В те времена я только начал работать в «Пари-суар», и так получилось, что мне пришлось описывать оба дела – и ограбление на Пер-Лашез, и аукцион. И знаете, как только вспомню особняк Друо, толпу зевак, которая целыми днями ломилась на аукцион и ходила среди витрин, жадно все разглядывая и отпуская дурацкие замечания… – Репортер сморщился, как от физической боли, и замолчал.

– Боюсь, Пьер, все это к нашему делу не относится, – мягко сказала мадемуазель Алис. – Простите меня, но то, что вы тут наговорили, – это чистой воды журналистика. Дело не в том, в каких пьесах играла Женевьева Лантельм, а в том, что за человек она была. Рейнольдс, по вашему описанию, получается каким-то подобием Синей Бороды. Я вполне допускаю, что он был мерзавец, вопрос только – до какой степени. Одно дело – быть мерзавцем и нагреть руки на панамской спекуляции и совсем другое – быть мерзавцем, который убил свою жену. Потому что нас интересует именно убийство, и расследуем мы только его. Так что я вижу, что без дополнительных свидетелей нам не обойтись.

– Что вы имеете в виду?

– Я имею в виду тех, кто хорошо знал двух наших незнакомцев – Рейнольдса и его жену. В первую очередь слуг: лакеев, горничных, секретарей, шоферов. Слуги находятся рядом с хозяевами круглосуточно и знают все, хоть и не подают виду. Затем нам нужны друзья этой пары. И, конечно, враги. Хороший враг в наши дни так же необходим, как хорошие туфли, без него просто шагу не сделаешь. Займитесь этим, Пьер, разыщите имена, адреса и телефоны. А пока давайте-ка спустимся в метро и поедем разговаривать с еще одним свидетелем, Тенаром.