Литовский узник. Из воспоминаний родственников - Андрей Львович Меркулов
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
«Я буду ждать тебя, Паша, – сказала ему Настя на прощание, что бы ни случилось, буду ждать». И крепко, при всех, никого не стесняясь, поцеловала его.
Ивану Антипову было сорок семь лет, его возраст еще не призывался, но, когда фронт стал приближаться к Ленинграду, он собрал вещмешок и отправился на станцию. Жена и дочь проводили его на поезд, и Настя, будто чувствуя, что видит отца в последний раз, крепко прижалась мокрым от слез лицом к его щеке. Смахивая концом платка слезы, Марья долго сдерживалась, но, когда подошел поезд и Иван, поддернув плечом котомку, каким-то приглушенно-сдавленным голосом сказал: «Ну, дорогие мои», – она не выдержала, бросилась к нему, обняла, прижалась к груди, затряслась от рыданий.
– Ну, Маша, – он коснулся щекой платка на ее голове.
– Ничего, Маша, все будет хорошо. Вот увидишь. Разобьем эту сволочь и вернусь. Обязательно вернусь. Если что, писать буду в город сестре, вы туда уезжайте. Ну, прощайте, берегите себя, родные мой.
Голос его осекся, он насупился, оторвал от себя жену, вскочил на подножку отходящего вагона. Обернулся и все смотрел и смотрел на две удалявшиеся, неподвижные фигуры на платформе.
Фронт приближался быстро. Уже слышны были далекие разрывы, канонада, а по ночам у горизонта со стороны Тосно и Любани подымались огненные сполохи. Приехал представитель из района, сообщил о наступлении немцев и потребовал, чтобы в ближайшие два дня жители покинули деревню.
Все начали собираться. Копали в земле большие квадратные ямы, укрывали в них имущество, брали самое необходимое и уходили пешком во Мгу – поезда ходили редко. Весь скот угнали раньше. Деревня опустела.
В тягостном молчании, окидывая прощальными взорами родные места, шли люди мимо неубранных полей, нескошенных трав. Не хотелось верить, что эти дорогие сердцу места, с которыми были связаны все их радости и весь их труд, ставшие частью их души, они долго не увидят, что скоро их будет топтать тяжелый сапог врага. Кончались последние дни августа. Солнце стояло еще высоко, еще пылила дорога, шумела внизу река, светились золотом леса, но от этой привычной жизни природы щемило сердце, сжимало грудь.
Марья с Настей укрыли свою яму соломой, засыпали землей, хорошо утрамбовали и закрыли сверху пластами дерна.
На дороге из соседнего села показались четверо всадников. Проскакав полдеревни, они остановились против палисада Антиповых, тяжело слезли с коней и, привязав их к изгороди, вошли в открытую настежь калитку.
– Здравствуйте, хозяева, нельзя ли у вас передохнуть немного? – спросил один из них, молодой, невысокий солдат с усталым лицом; его левая рука выше локтя была перевязана бинтом прямо по пыльной, прилипшей к спине гимнастерке.
Войдя в избу, солдаты поставили в угол винтовки, устало опустились на лавку. Марья собрала, что было, на стол; с сочувствием глядя на их угрюмые, серые лица, спросила:
– От них бежите?
Старший метнул в нее быстрый взгляд, на скулах заиграли желваки.
– Задание у нас… А вообще-то отступаем, мать. Дает он нам жару. Да и винтовки, – он кивнул в угол, – одна на двоих. Ничего, остановим, – добавил он уверенно, – никуда они не денутся. А вы, – его взгляд задержался на Насте, – уходите скорей. Завтра немцы здесь будут.
Наскоро перекусив, они поблагодарили за хлеб, перевязали руку раненому, сели на лошадей и, оставляя за собой клубы пыли, так же быстро, как появились, скрылись за горой.
Мать и дочь с котомками за плечами отправились к станции. Решили идти по железной дороге – так было короче и оставалась надежда на попутный поезд. Но он не случился, и ко Мге подошли уже к вечеру.
На станции, забитой эшелонами, беспрерывно раздавались гудки, шипение паровозов, едва слышные из-за постоянного шума команды и крики военных, пытавшихся поддерживать хоть какой-то порядок. Стоявший на дальнем пути, готовый к отправке в Ленинград поезд был облеплен людьми, они висели на подножках, лезли на крыши.
Смирившись с неудачей, Марья с Настей пошли к вокзалу. Сидя на своих котомках и глядя на уходящий поезд, они еще не знали, что он был последним, что последняя железнодорожная связь Ленинграда с Большой землей уже перерезается наступавшими немцами.
Вскоре объявили, что поездов на Ленинград больше не будет и чтобы все расходились из-за возможного артобстрела или налета. Марья встала, надела котомку.
– Ну что же, Настенька, родная моя, что уж Богом положено, не миновать. Пойдем домой. На родной-то земле всё легче.
В деревню они вернулись за полночь. В немногих избах светились огни – люди не спали. Ночь прошла тревожно, а рано утром увидели бегущих под гору из соседней деревни двух человек. Они размахивали руками, кричали:
– Немцы в Лунево! Уходите быстрей. В лес!
Все собрались у дома мельника. Многие, как Антиповы, не успели уехать вовремя и вернулись обратно. Были здесь и мужчины, и оказавшиеся в деревне незнакомые люди. С мешками, кулями стояли старики, женщины, испуганно жались к ним дети. Решили ухолить к Феклиной канаве – это недалеко, но в стороне от дорог; путь туда шел через топкие болота.
Едва успели скрыться в лесу, как с противоположной стороны деревни послышался нарастающий шум, глухой рокот, треск. На горе появились мотоциклы с торчавшими из колясок пулеметами, за ними грузовики с солдатами, пушками. Уверенные в отсутствии русских войск немцы шли спокойно, и по деревне не было сделано ни одного выстрела. Они шли как завоеватели, как хозяева этой земли, уверенно, шумно, блестя круглыми касками, держа в руках крючковатые автоматы. Воздух наполнился шумом моторов, размеренным топотом шагавших солдат; слышалась музыка, чужой говор, громкие лающие команды. В деревне остался небольшой отряд, остальные войска прошли и скрылись вдали.
Надежда беженцев, что Феклина канава укроет их от немцев, не оправдалась. Вечером того же дня из установленных в лесу громкоговорителей на русском языке разнеслось обращение к местным жителям. Им предлагалось вернуться обратно и приступить к работам, какие будут им назначены.
В случае отказа все будут уничтожены огнем минометов. На размышление давался час.
Не было сомнений, что немцы знали их местонахождение – звук громкоговорителей был направлен точно в их сторону – и что при отказе подчиниться исполнят свою угрозу. Решили возвращаться, однако большинство мужчин вернуться отказались, они хорошо знали окрестные леса, некоторые имели оружие и надеялись выбраться. Впоследствии, уже после войны, стало известно, что в результате недолгого, но сильного обстрела, все же произведенного немцами, немногие остались в живых и смогли затем выйти к своим.
Старики, женщины, дети, выйдя из леса, увидели встречавших их немцев. Шеренгой они стояли вдоль дороги. В конце