Арктическое лето - Дэймон Гэлгут

Хотя Морган не был особенно близок с Малькольмом, благодаря этим письмам они сдружились. К тому времени когда Дарлинг в очередной раз приехал в Англию, чтобы жениться, они уже относились друг к другу с настоящей теплотой. Морган посетил приятеля в Лондоне, и его визит еще больше сцементировал понимание, которое существовало между молодыми людьми.

Правда, произошел случай, странный и ужасный, который Морган не мог никак забыть.

Малькольм пригласил его отобедать в ресторан «Рандеву», в Сохо.

– Форстер, – сказал при этом Малькольм. – Ты ведь не станешь возражать, если я приведу Эрнста Мерца. Он мой лучший друг и будет грумом на моей свадьбе.

– Конечно, приводи, – кивнул Морган. – Как я могу возражать?

– Он отличный парень, – продолжал Малькольм. – И тоже из Королевского колледжа. Такой же холостяк, как ты. У вас будет о чем поговорить.

Морган на мгновение задумался, не вкладывает ли какой-нибудь потаенный смысл Малькольм в слово «холостяк». Нет, вряд ли. Малькольм, притом что он был славный малый, особо сложной внутренней организацией не отличался. В мире, где он жил, не имелось никаких тайных шифров, а холостяки были просто холостяками.

Мерц действительно оказался отличным товарищем. Он смеялся гораздо чаще, чем говорил, и, чем ближе подступали сумерки, тем он смеялся больше. У них у всех было немало общих знакомых, и казалось, сияние Королевского колледжа осветило ненадолго этот уголок Лондона. В самом отличном расположении духа они покинули ресторан и решили насладиться прогулкой под летним ночным небом.

Малькольм вскоре попрощался, оставив Моргана и Мерца вдвоем. Впервые с начала вечера воцарилась тишина, которая на сей раз не столько разъединяла, сколько объединяла молчащих. Морган думал о том, что значит – быть холостяком; размышлял он и о своем холостяцком бытии.

Мерц, вероятно, думал о чем-то подобном, потому что через пару минут произнес:

– Вот и еще один туда же.

– Что ты имеешь в виду? – поинтересовался Морган.

– Так Малькольм же собирается жениться, – коротко рассмеялся Мерц. – Ты, конечно, встречал Джози. Как она тебе?

– Нас совсем недавно познакомили. Я пока не сформировал определенного мнения.

– Я и сам ее толком не знаю, – уточнил Мерц. – И не хочу предполагать…

– Я понимаю, – кивнул Морган. – Не нужно объяснять.

Так уж получалось, что Морган с опаской относился к Джози, как вообще ко всем молодым женщинам, которые завладевали его друзьями. Кроме этого, Джози показалась ему натурой чересчур импульсивной; она сперва говорила, а потом уже думала, и парочка ее заявлений по политическим вопросам Моргана встревожила. Тем не менее он видел, что Малькольм обожает свою невесту, и надеялся, что его друг будет счастлив в браке.

Хотя Морган и симпатизировал Мерцу, он не хотел обсуждать с ним подобный вопрос. Но ему показалось, что в радости, которую в связи с женитьбой друга демонстрировал Мерц, сквозила и нотка печали. Интересно, откуда она взялась?

– А как ты? – спросил Морган, стараясь, чтобы тон вопроса не выдал его интереса. – Маячит ли женитьба на горизонте?

– У меня? Нет. В всяком случае, в ближайшем будущем, – ответил Мерц. – Кое-кто у меня есть на примете, но решения я еще не принял. А может быть, пока не готов.

Звук их шагов отдавался эхом от кирпичных стен, шедших по сторонам улицы.

Теперь спрашивал Мерц:

– Ну а ты? Как насчет того, чтобы жениться?

– Нет, – ответил Морган. – Только не я.

Оба они чувствовали некую неловкость в отношении обсуждаемого предмета, и Мерц поспешил ее сгладить.

– Мне показалось, что о браке ты написал со знанием дела, – сказал он. – Как тебе удалось так хорошо понять это состояние человека, если ты сам никогда в браке не был?

– Ты считаешь, я понимаю, что это такое? – Спросил Морган. – Очень рад, что ты так думаешь, но мне кажется, ты не совсем прав. То немногое, что я знаю о браке, я почерпнул в беседах с друзьями.

– И ты не чувствуешь себя одиноким? – спросил Мерц.

– Нисколько, – быстро ответил Морган, хотя вопрос буквально пронзил его. Позднее он пожалел, что не ответил более правдиво, потому что понял – Мерц говорит о себе.

Они постепенно перешли к другим темам, менее острым. О чем они говорили, Морган потом и не вспомнил. Мерц сказал, что направляется в свой клуб в Сент-Джеймс, и, идя вдоль Пиккадилли, они едва не столкнулись с молодым человеком, который, неожиданно выйдя из тени, прошел мимо них. Выглядел он грубовато, но привлекательно – молодой рабочий, с руками в карманах и лицом, наполовину затененным козырьком кепи. Проходя мимо Моргана и Мерца, парень ухмыльнулся. Ухмылка была игриво-лукавой; подсвеченная иронией и неким знанием, на мгновение она заставила Моргана и Мерца замолчать.

Наконец, преодолев смущение, они вновь заговорили. Моргану нужно было поспеть на вокзал Чаринг-Кросс, на свой поезд. Пришло время проститься.

– Ну что ж, – сказал он, протягивая руку, – мне было приятно с тобой познакомиться.

– Мне тоже, – ответил Мерц. – К тому же для меня это честь. Ты замечательный писатель.

– О, перестань, – сделал протестующий жест Морган.

Они пожали друг другу руки, и Мерц засмеялся безо всякой видимой причины. Потом отправились в разные стороны.

Новости пришли на следующий день, в форме телеграммы от Малькольма. Слова – скупые и неопровержимые – лежали перед Морганом на бланке почтового отправления, но он никак не мог поверить в написанное. Хотя не смел и сомневаться.

Морган бросился назад, в Лондон. Он должен был поддержать Малькольма. Но, кроме того, он хотел разобраться, что же случилось. Впрочем, никакого понимания не пришло. Не было ни объяснений, ни записки, ни причин, которые могли бы объяснить происшедшее. Похоже, Мерц так и не пошел в клуб. Вместо этого он направился в свою квартиру в Олбани, выпил там стакан виски и повесился.

Малькольм был страшно бледен. Шок, пережитый им, словно согнул плечи, сделав его меньше ростом.

– Ты был последним, кто с ним говорил, – произнес Малькольм, с трудом выдавливая из себя слова. – Сказал ли он что-нибудь, из чего можно было вывести…

– Ничего абсолютно, – ответил Морган. – С ним все обстояло отлично. Он был вполне нормален.

Нормален. Это слово, как подумал Морган, не означало ровным счетом ничего.

– Но о чем вы говорили? Он же должен был что-то сказать, дать какой-нибудь ключ!

– Ничего он не говорил, – пожал плечами Морган. – Происходил совершенно обычный разговор, подобный тому, что мы вели в ресторане.

Было ли это правдой? В определенном смысле – да. Но, если оценить все с другой стороны, то Морган сомневался, прав ли он. Быть может, там проскальзывали такие намеки, ключи, как их назвал Малькольм. Но вы их не поймете, если не принадлежите к меньшинству. Тайный язык, тайные знаки, которые говорят о многом, но в еще большей степени позволяют утаивать, что ты должен сообщить другому. Морган не был уверен, что Мерц действительно что-то сказал.

Тем более он не мог поделиться своими сомнениями с Малькольмом. Это означало бы говорить и о самом себе, причем так, как они до сего дня никогда не разговаривали. А Малькольм с его примитивным обыденным сознанием может просто не понять. Поэтому, даже пребывая в одном шаге от разгадки и изо всех сил желая понять, что произошло, Морган был обречен лишь косвенно касаться этой тайны, пользуясь намеками и недомолвками.

Тем более никому он не рассказал о молодом человеке, который им повстречался. Молодом человеке с убийственным взглядом. Был ли тот готов на что угодно при условии наличия у вас и денег, и необходимой толики храбрости? Вполне вероятно, что Мерц, расставшись с Морганом, отправился за этим молодым человеком и между ними произошло нечто, приведшее к несчастью.

То, что произошло с Эрнстом Мерцем, было предупреждением Моргану. Он ходил над пропастью, по самому ее невидимому краю, через который, казалось, так легко шагнуть. И что делало эти прогулки особенно опасными, так это неодолимая сила соблазна, которая, словно сила гравитации, тянула его вниз. Он часто чувствовал эту силу, особенно в последние дни. Без всякого предупреждения его тело начинало испытывать судороги желания столь отчаянного, что сопротивляться ему он был не в состоянии. Однажды, проходя на улице мимо какого-то солдата, Морган наткнулся на совершенно равнодушный взгляд, и тут же его воображение услужливо сбросило с этого парня все одежды – так ясно и отчетливо, что Морган не смог отделить фантазию от реальности. Он принимался нервничать, стоило ему увидеть красивое мужское лицо, и даже менял свой маршрут, а иногда и вагон в поезде – лишь бы держаться поближе к источнику этой красоты. По ночам, перед тем как заснуть, он воочию наблюдал, как недостижимые образы, дистиллированные его возбужденным мозгом, дефилируют по потолку.

Это была похоть, и ничего более, хотя временами похоть обретала черты сущности почти идеальной. Кроме того, Морган постоянно поносил эту часть своей природы, а его собственные желания вызывали в нем отвращение. И хотя он не претендовал на то, чтобы считать себя существом ангельски-чистым, как это понимала его мать и некоторые другие люди из ее окружения, но он ведь и не сдавался пороку! Что можно было счесть добродетелью или, во всяком случае, ее надежной заменой.