На хвосте Техас - Джим Томпсон

— Но ты же даже не знаешь меня толком! Впервые увидела всего-то несколько дней тому назад.

— О да, недавно и вместе с тем знала тебя давно, — лучезарно улыбнулась она.

— Но как такое может быть? Я о том, когда ты успела меня узнать?

— Я знаю моего сладенького, — возразила она. — Где бы ни увидела моего муженька, сразу же его узнала бы.

К концу недели Митч на ней женился. Были сотни причин, как ему казалось, вынуждающих его так поступить, и ни одной — против.

В первую брачную ночь они оба изрядно накачались шампанским, да еще так основательно, что утром он весьма смутно себе представлял, что присутствовал на собственной свадьбе. Но когда услышал рыдания Тидди, сразу же вернулся к суровой действительности. Она трясла его за голову, немилосердно тиская в своих объятиях.

— Я... п-просто счастлива, дорогой. Я т-так рада, что ты не умер!

— Гм? Что? — недоуменно пробормотал Митч. — Кто умер?

— Я знала, что ты не можешь быть мертвым, дорогой! Все так считали, и даже генерал написал мне письмо, но я знала, знала, знала...

— Очень мило с твоей стороны. — Митч зевнул и тут же опять заснул.

На следующее утро он не вполне был уверен, что все это ему не приснилось. Более того, Митч почти не думал о странной выходке жены. Тидди была из тех, кто в состоянии заставить мужчину думать о более интересных и восхитительных вещах. Когда же, наконец, встревожившись, Митч обратился к психиатру — постоянному обитателю отеля, где он тогда работал, и тот пояснил, что Тидди, возможно, отвела ему ведущую роль в своих сексуальных фантазиях, уходящих корнями к периоду ее полового созревания, он просто не поверил и даже рассердился.

Этого быть не может, проклятие! Никак не может быть, ну никак! Однако, вне всяких сомнений, именно так и было! И лучшего объяснения для ее поведения он найти не мог. И сон, частью которого Митч оказался — вернее, каким его представляла Тидди в своих грезах, — вскоре обернулся для него кошмаром.

Приблизительно где-то в то же время Митч встретился с матерью. Их свидание, будучи в целом негативным, имело один явный плюс. После него даже Тидди — пусть с натяжкой — стала казаться ему вполне нормальной.

Прошло целых пять лет, как Митч видел последний раз мать на похоронах отца. Она писала ему нерегулярно, весьма туманно, но он отвечал. Однако бывало и так, что его письма возвращались с пометкой: «Адресат выбыл». Однажды Митч получил срочную телеграмму из Далласа с просьбой выслать сто долларов. Раз в год — и так в течение трех лет — мать напоминала о себе в день его рождения тем, что присылала ему десять баксов. Наконец, после почти годового молчания, она сообщила, что вновь вышла замуж, и очень удачно.

Это письмо дошло до него довольно быстро, так как было отправлено из того же самого города, где Митч тогда работал. Он прочел его, ощущая, как сердце щемит от тоски по матери. Поэтому, закончив после полудня работу, отправился с ней повидаться.

Дом ничем не выделялся из ему подобных, расположенных по соседству в этом золотушном районе. С одной стороны к нему примыкала заросшая сорняками одноколейка. С другой стороны — покинутое коммерческое строение с облупленным фасадом, сплошь обклеенным плакатами с изображениями ухмыляющихся или хмурящихся, но с одинаково проницательными глазами прожженных политиканов — идолов недавних избирательных кампаний.

Поднявшись на крыльцо и не решаясь постучаться, Митч глянул вовнутрь через открытую дверь. Жилище относилось к типу так называемых «гладкостволок с обрезанным дулом» — три с половиной смежные комнаты, расположенные в ряд одна за другой. И было почти невозможно не увидеть с порога спальню — вторую комнату от входа, не услышать характерный скрип постельных пружин, недвусмысленно говорящих о том, чем занимались в данный момент обитатели дома.

Митч опустил руку, так и не постучав. Затем тихо спустился на дорожку, прошел до угла и вернулся обратно. На сей раз, направляясь к крыльцу, он громко насвистывал, а поднявшись по ступеням, с силой стукнул в дверь. После второго такого удара послышался шум спускаемой воды в туалете, за ним смачные ругательства мужчины и глупый, похожий на ржание женский смех, который, хотя Митч и никак не мог в такое поверить, принадлежал его матери. Тогда он окликнул ее:

— Мама! Это я, Митч!

К тому времени, когда она наконец подошла к двери, он был готов уже плюнуть на все и уйти. Митч не мог себе представить, как он встретится лицом к лицу с особой, которая пыталась прикрыть свой страх, явственно звучавший в ее голосе, визгливым смехом-ржанием, и проникся уверенностью, что ему вовсе не хочется видеть ее мужа. Он успел заметить его, пока тот метался по спальне — смуглый тип, с прилизанными волосами, широкоплечий, с квадратным туловищем, — и сразу возненавидел всей душой.

Но все же, зная, что сумеет справиться с собой, Митч заставил себя не поддаться искушению уйти и остался стоять на месте. Поэтому минут десять спустя смог наконец поприветствовать мать.

— Фрэнсис, — робко крикнула она через плечо. — Это мой сын, дорогой!

— Велика важность!

— Уф, как ты на это смотришь, могу ли я его впустить, дорогой?

— Это твой щенок — сама решай!

— О, спасибо, дорогой, как я тебе благодарна! — с облегчением выдохнула мать.

И Митчу было дозволено войти.

Она скорее клюнула, нежели поцеловала сына в щеку, явно опасаясь бурным проявлением радости рассердить мужчину в соседней комнате. Митч уселся на простой стул с прямой спинкой, слегка озадаченный видом стоящего напротив дивана, пока наконец не признал в нем переднее сиденье от автомобиля. Мать спросила, чем Митч занимается в настоящее время, и он ответил, что работает старшим ночной смены в главном отеле города.

— Ой, как это здорово, просто великолепно! Ну, разве не здорово, а, Фрэнсис? — тут же заявила мать.

На что последовало:

— Эка важность.

И Митч подумал: «О Боже, что же случилось с ней?»

Ответ ему был известен и в некотором роде даже говорил в ее пользу. Порывистость и готовность постоянно язвить уступили место коровьей покорности и животным инстинктам. Видок у нее был как у ведьмы, потрепанной временем. Но, дьявольщина, подумал Митч, ей ведь скоро стукнет пятьдесят, а ее несравненному Фрэнсису никак не дашь больше тридцати пяти!

— ...Танцор, знаешь ли? — говорила между тем мать. — Фрэнсис очень талантливый танцор. Все так говорят.

— Как здорово! О, это и в самом деле здорово, — отозвался Митч.

— Да, да, он танцует.

— О, — поправил Митч, — ты хочешь сказать, пляшет?

— Д-да... Танцор, в общем.

— Ну, это здорово! Ужасно здорово! — съязвил Митч. Но тут завидев умоляющие глаза матери, решил вести себя поприличнее. — Не сомневаюсь, что у него хорошо получается, — проговорил он. — Хотелось бы как-нибудь на него посмотреть.

Фрэнсис не соизволил появиться в гостиной, пока не вырядился как на парад. На нем был черный костюм в обтяжку, остроносые штиблеты, черная рубашка и желтый галстук. Он дождался, когда Митч привстанет на стуле, и только тогда протянул ему руку. После чего уселся и принялся открывать принесенную с собой банку пива. Открыв ее, наконец устремил пристальный взгляд на Митча, молча, не мигая. Тот ответил ему, улыбаясь, не менее пристальным взглядом.

— Итак, выходит, ты коридорный? — буркнул новоявленный отчим. — И что же ты делаешь, когда какой-нибудь мужик попросит себе бабу?

— А что бы ты стал делать? — вопросом на вопрос ответил Митч.

— Я вот слышал, что птички, подобные вам, сплошь сутенеры.

— Вот как? — деланно удивился Митч. — А сам-то ты как думаешь?

Его мать нервно заерзала и жалобно проблеяла, пытаясь разрядить обстановку, что Митч, возможно, не отказался бы от пива.

— Ну так за чем же дело стало? — ответил Фрэнсис и внезапно швырнул пасынку банку.

Митч поймал ее, но несколько неуклюже — пиво выплеснулось на брюки его костюма за сто пятьдесят долларов. Очень осторожно он поставил банку на голые сосновые доски пола и снова одарил улыбкой Фрэнсиса, который содрогался от смеха.

— Не больно-то ты ловок, коридорный!

— Да, не очень, — согласился Митч, по-прежнему улыбаясь. — Броски у меня получаются лучше.

— Сколько же ты отвалил за этот костюмчик, что на тебе.

— Я сшил его сам, — ответил Митч. — Всю одежду для себя я делаю сам.

— Да ты, коридорный, выходит, толковый малый?

— И ты можешь попытаться сделать то же самое, — предложил Митч. — Хотя бы экономии ради.

— И сколько же ты заколачиваешь за неделю, коридорный?

— Давай махнемся информацией. Сначала ответь, где ты держишь свою маленькую красную шапочку?

— Хм, у меня нет никакой красной шапочки.

— А во что же ты тогда собираешь медяки?

— Собираю мед... что?

— Ну да, те, что люди швыряют тебе за пляски. Или шарманщик не доверяет тебе собирать деньги?