КЖД IV (СИ) - Толбери Рост

Во втором сне они с дядей курили трубку. Он, как и Кальдур, не был особо любителем, но тут почему-то они дорвались до табака с жадностью. Сидели у завалинки, у их дома на отшибе, пускали клубы дыма и смотрели вдаль — как сплошная стена тумана, внутри которой бьют молнии, метр за метром захватывает знакомые поля и идёт к ним. Им не было страшно, они смеялись и подбадривали друг друга, хотя Кальдур смутно понимал, что за этой стеной тумана уже ничего нет и не будет, что это конец. Конец всего сущего.

В третьем сне, ещё более смутном и тревожном, Розари кричала и бежала прочь, охваченная первобытным ужасом, было непонятно, где он и от чего именно бежит. Кальдур лишь запомнил веретено капелек крови, которая она оставляет за собой, и очень удивился тому, что её доспех не может остановить кровь.

Ещё один камень, уже поменьше, попал ему в живот. Кальдур инстинктивно согнулся, резко выдохнул, напряг мышцы пресса и тут же распрямился, прошёлся взглядом по кричащей толпе, переборол желание отступить на пару шагов и снова опустил взгляд.

Несколько тычков в грудь, ещё пара камней, толпа окружила его плотным кольцом, спорила о его судьбе на своём гортанном языке, а Кальдур стоял, разведя в стороны руки, чтобы инстинкты снова не взяли верх и он не начал прикрывать голову.

Вперёд вышел старейшина, спокойно выслушал перебивающих друг друга «братьев» и ещё нескольких выскочек, затем поднял руку в воздух и этим жестом заставил всех замолчать.

— Кровная месть не является нашим законом, — медленно изрёк он. — Говорите на языке гостя, чтобы он понимал, о чём идёт речь. Так будет вежливо.

— Вежливо?! — взвизгнул тот, что первым начал его бить. — Он же убийца! Какая может быть вежливость к убийце?!

Старик, снова прервал его жестом, повернулся, смерил Кальдура пристальным и долгим взглядом, будто пытаясь проникнуть в его мысли.

— Убийца, — подтвердил старик. — Но убийца поневоле. И не он отнял жизнь дочери гор. Вижу ясно.

— Не он? — не поверил задира.

— Другой чужак, — пояснил старик. — А этот не враг нам. И никогда не был. У угурмов вообще нет врагов, кроме самих себя. Да и убийца из него... такой же, как и из горного льва, которому нужно убивать, чтобы жить, и нет для него другого закона у природы.

— Но мы уже объявили ему кровную месть!

— Так заберите её назад, — холодно отсчитал их старейшина. — Кровная месть не является нашим законом больше тысячи лет. Вы взяли её из сказок, которые вам читали в детстве, но вы взрослеете слишком медленно, и пока ещё не увидели в них главное — месть не лечит раны и всегда порождает только больше страданий... Круговорот боли затягивает всё вокруг, кормит демонов и злобу, но никогда не даёт утешения.

— Но…

— Убьёте его и сами станете убийцами, — произнёс старик в воцарившейся тишине. — А убийцам в горах нет места.

На лицах мучителей вдруг проступила бледность и неподдельный страх, они замолчали. Старик снова повернулся к Кальдуру.

— Прости их, юноша, они уже сделали свой выбор, и вряд ли смогут простить тебя. Ты для них… хм… «враг». Они не смогут простить тебя, но чтобы очиститься, они попросят прощения у тебя за то, что чувствуют к тебе и за то, что тебе сделали.

— Но… — на этот раз попытался не согласиться Кальдур, но и его старик прервал жестом руки.

Мстители переглядывались друг с другом, с толпой, со старейшиной, но никто больше не говорил ни слова. С каждой секундой их головы и взгляды всё тяжелели и опускались всё ниже, на их лицах читалась внутренняя борьба и безысходность. Спустя минуту или две, они подошли к Кальдуру ближе, став с ним лицом к лицу, в их глазах стояли слёзы, и с огромным усилием они заставили сказать себя:

— Прости нас!

— Прости!

— За что простить? — грозно окликнул их старик, мстители съежились ещё больше.

— За то… за то, что били тебя. И кидались камнями. За то, что погнались за тобой. И что говорили тебе.

— Ты прощаешь их, юноша? — обратился он к Кальдуру.

— Я и не держал на них зла, — выдохнул Кальдур и проглотил комок. — Я не убивал Хизран… но я виноват в её смерти. Если бы она не пошла с нами, то была бы жива. Я хотел…

— Ты ещё накажешь себя сам, — перебил его старик. — Эти юноши не будут помогать тебе и брать камень на сердце. Ваши дороги разойдутся здесь. Ты меня понял?

— Спасибо, — от неловкости лоб Кальдура изошёлся морщинами, он с трудом позволял себе поднять взгляд и тут же опускал его к земле. — Я должен рассказать, что случилось. Бабушка…

— Бабушка Хизран? — снова перебил его старик, и эти слова вызвали в толпе новый шёпот, но уже почти без злобы. — Покинула нас вскоре после того как Хизран не вернулась. Тебе не кому будет рассказать, ведь у Хизран не осталось родственников. Её муж спустился на равнины и вряд ли вернётся. Он ищет мести, а должен снова найти себя и способ жить. Её сводные братья стали свободными, чтобы защищать её, но не защитили, и поскольку её больше нет, они могут перестать называть себя так. Так что всё это пустое. Жизнь идёт дальше, своим чередом, прошлое нужно отпустить.

— Но… — Кальдур побледнел и задышал тяжёло.

— Видите? — старик обратился к юношам. — На нём вины нет, но он всё равно взял себе этот тяжёлый камень и собирается жить с ним. Даже если вините его — он заплатит достаточно. Будет таскать камень на своих плечах, пока тот не раздавит его, или пока вес его весь не стаскается и не сотрётся от его горя. Он заплатит достаточно. А вы, молодые, можете только посмотреть на него и выбросить свои камни в сторону.

Сводные переглянулись с Кальдуром и старейшиной, на их лицах всё ещё шла борьба. Тот, что бил его, подошёл ещё ближе, практически обнял его, и спросил едва-едва слышно:

— Так что случилось?

— Темники напали на наш лагерь с утра, — шёпотом ответил Кальдур. — Выстрелили в неё из арбалета. Мы пытались спасти её, но ничего не смогли сделать.

— Ты отомстил за неё? — мёртвым голосом спросил сводный.

— Да. Её убийц больше нет.

— Она бы их простила… — на его лице снова проступили слезы. — Точно бы простила. А ты… иди своей дорогой. Горы рассудят и возьмут своё.

Сводный отстранился, и Кальдур кивнул ему и отвернулся, чтобы не видеть лица . Он пришёл сюда, чтобы заплатить. Он хотел, чтобы его избили до полусмерти, он хотел почувствовать хотя бы толику боли умирающей Хизран и её родных, оставшихся тут без неё. Он надеялся, что это хоть немного облегчит груз, который начинал давить ему на грудь в самый неподходящий момент, который крал его воздух и делал вдохи такими тяжёлыми и полными тревоги.

Но он не получил этого. Груз стал только тяжелее.

— Ну что ж, можете расходиться, — сказал старик громко, обращаясь к толпе. Подождав, пока его команду начнут выполнять, он снова повернулся к Кальдуру. — Ты проделал большой путь, юноша. И пускай встреча была холодной, но закон гостеприимства у нас всё ещё действует. Приглашаю тебя в свой дом. Никто тебя не тронет. Как бы ты не хотел сам. Но и ты не должен нарушать закон гостеприимства. Веди себя прилично, так как бы хотел, чтобы вели себя твои гости.

Вздох дался Кальдуру чуть легче, он нашёл в себе силы посмотреть старику в глаза и кивнул.

***

Дом старейшины расположился на самой окраине. Он не имел двери — только дырявый полог из плотной ткани. Чтобы войти, и Кальдуру, и хозяину дома пришлось пригнуться — такими низкими были потолки. Внутреннее убранство состояло и лежанки прямо на камнях и сырой земле, отделённой небольшой стенкой и формирующей закуток, который язык бы не повернулся назвать спальней, и основной комнаты, в которой не было ничего, кроме низенького столика их трех стёсанных досок и небольших кусочков древнего как сам мир ковра, которые служили вместо стульев. Единственным предметом быта был кувшин, стоявший в центре стола.

— Удивлён? — старик улыбнулся и жестом пригласил Кальдура сесть.

— Честно говоря… да, — Кальдур потёр затылок и в задумчивости сел на кусок тряпки. — Я думал, что уважаемый человек…