То, что мы видим. Сборник рассказов - Светлана Нарсисовна Нигматуллина

– налицо. Склонился прямо над столом с обедом, накрытым для их класса. Возможно, хотел своровать (может быть, суп?) или что-то подмешать (знаем такое, слышали). Разгневанной Любе очень хотелось отхлопать бандита полотенцем. Но с сожалением отставив самосуд, она потащила его к начальству. Точнее, шел мальчик сам. Ни отрицания, ни страха к своему возмущению в его лице женщина не обнаружила.

Директор Светлана Анатольевна Анвара хорошо знала. В одно время ему крепко доставалось от сорванца Володи Козлова. Оба не раз оказывались у нее на ковре. Началось с того, что одноклассник дразнил Анвара чуркой. Сначала он молча переживал и злился, хотел быть выше. Потом лез в драку. Затем хотел сбежать к дедушке в Андижан. Получив телефонный выговор от него же, снова отчаянно дрался с обидчиком и всей его свитой. Со временем конфликт утих. «Помирились», – решили все. Анвар вдруг стал стойко игнорировать Козлова, и тот спустя неделю потерял к нему всякий интерес. Но вот снова, картина маслом. У дверей Байматов. Прямой, как палка. И главное – один.

Выслушав сотрудницу, поняв и оценив упрямое молчание самого преступника, директор отправила его на урок, а повара – на рабочее место. Сама же поднялась к кабинетам старшего блока. Зашла в учительскую. Классный руководитель сообщила ей, что на днях Анвар отпросился выйти и надолго пропал, вернувшись лишь перед звонком. О странных выходах с урока ученика Байметова вспомнил и педагог по чтению. Рассказал, что в среду Анвар бегал якобы умыться, физкультурник. Все эти уроки были третьими, а значит – после них класс отправлялся в столовую обедать.

Директор терялась в догадках. У Анвара была хорошая семья. Его мама одна воспитывала троих детей, много работала, торгуя на рынке. По будням был дома за старшего, а по выходным помогал ей. Он был непростой и взрослый не по годам, этот парень. С трудом верилось, что он делал что-то плохое.

Два дня подряд, чувствуя себя довольно странно, директор пряталась за увешанной куртками сеткой раздевалок, ожидая ученика. Но он не появлялся. В пятницу она снова заняла пост, напомнив себе, что она взрослая женщина и что это в последний раз. И тут увидела Анвара. Он шел прямо к белым дверям школьной столовой. Светлана Анатольевна пошла следом и заглянула в стеклянный витраж.

Мальчик подошел к первому столу. Взяв ложку, что-то перемешал. Закончив, пошел к выходу. В дверях он столкнулся с директором. Это было гораздо хуже, чем быть пойманным поварихой. Ученик был крайне смущен, и даже сквозь смуглую кожу было видно, как заалели его щеки.

– Анвар, что происходит? – строго спросила женщина, и от спокойного тона ее голоса ему стало совсем не по себе. – Тебя продолжают обижать?

– Меня никто не трогает.

– Ты что-то положил Володе в тарелку?

– Да, – просто ответил школьник, не опуская взгляд.

Сердце директора сжалось от плохого предчувствия. Пока она набирала воздуха в легкие, он продолжил.

– Картофельное пюре.

И продолжил, отвечая на немой вопрос несколько растерявшейся Светланы.

– Это долго объяснять… – он говорил неуверенно, но наткнувшись на непреклонный взгляд директора, начал сбивчивый рассказ. О том, как однажды в субботу, как всегда, помогал маме. Сложив стопкой картонные коробки, та попросила его вынести их на задний двор к мусорным бакам. Неподалеку всегда собирались выпивохи. Анвар их не боялся. Вот уж кому не было дела до цвета кожи, пола и возраста. Пьешь – с нами. Принес что – вот это человек.

В тот день здесь было шумно. Женщина, пьяная, грязная, кричала на мальчишку, который тянул ее за руку. Анвар разглядел в ребенке своего обидчика Козлова.

– Видел их? – спросила Анвара вышедшая следом мать. – Родители одноклассника твоего всегда тут. Где сын? Что с ним? Не надо знать им. Только выпить один интерес. Не по себе он злой – от голода и одиночества.

Вечером мальчик долго не мог уснуть. Ночью ему снился голодный Володя. А наутро он в первый раз решил ему помогать. Пробрался в столовую и перелил половину своей каши в тарелку одноклассника. А потом прилепил вторым слоем сыр на бутерброд. И ушел, никем не замеченный. Он ненавидел быть голодным. И не желал этого никому, даже врагу.

Две недели Анвар пробирался в столовую, чтобы увеличить порцию своего обидчика. Пока на пути гуманитарного обоза не встала тетя Люба.

Закончив говорить, Анвар добавил:

– Не рассказывайте ему, пожалуйста. Он помощь не примет. Тем более от меня.

– Раз не примет, тогда… продолжай. Но завтра – все. Мы с Любовью Петровной что-нибудь придумаем. Даешь слово?

Мальчик кивнул. Оставив его на месте, директор пошла к выходу. С другой стороны к ней уже бежала, запыхаясь, повар.

– Что ж это делается! Он опять? Светлана Анатольевна! Разве же это не преступление! Что же вы молчите?

– Преступление, –задумчиво кивнула директор.

– Что же вы стоите!

– Я, кажется, в сообщниках, Любовь Петровна, – взяла под руку опешившую женщину Светлана Анатольевна и повела к своему кабинету. Закончив, преступник Анвар Байметов вышел из столовой и, подпрыгивая, побежал на урок.

Новая любовь

Это новое чувство ошарашило. Так и замер с бокалом вина в руке. Трахею, по которой кислород равномерно бежал в легкие уже много лет, пережало. Сердце, размеренно бьющее набат, вдруг застучало пугливым тонким молотком. Женщина, улыбаясь, отвечала своему собеседнику. А он вдалеке, глуша в себе недоумение, продолжал смотреть на нее. Почувствовав на себе его взгляд, невесомый, но значимый, точно красная точка прицела, она повернулась. В ответ на немой вопрос ее тонкого лица, он повел плечами и ртом – нет, что ты, продолжай.

Это было необъяснимо. Большую половину жизни он женат. Да, многое было. Любой путь соткан из соблазнов. Пока у человека будет выбор, он будет пытаться выбирать. Даже в браке, самой крепкой из всех условностей. Иногда ему казалось, что семейность искусственно ввели в моду, чтобы ограничить широту мысли и привязать людей. Сиди ровно, вот тебе пульт, забудь о мечтах, забудь о проблемах, щелк-щелк.

Он любил жену, уважал ее, он к ней привык. И не только к ней – ко всему укладу собственной жизни в целом. Это новое чувство сегодня парализовало его. Будто на рисунок благородной блеклой пастели брызнули нагло-алой гуашью.

В какой-то момент ты понимаешь, что жизнь не может больше тебя потрясти. Все становится, если не привычным, то знакомым: потери, радости, чувства. Ты воспринимаешь их как должное, как неизбежность, и оттого кажется, что тебя больше нечем поразить. И тут это странное чувство – смесь открытия и ревности.

Какие у нее тонкие плечи, какие изящные жесты рук! Собранные волосы открывают шею. Она всегда такая – серьезная с виду. Он вдруг посмотрел на эту женщину глазами ее собеседника. Глазами мужчин, оглядывающихся вслед. Она