НАША ФУТБОЛЬНАЯ RUSSIA - Игорь Рабинер

Шалимов в 2003-м рассказывал:

– Мост был моим лучшим другом. Когда играли за дубль, жил у меня дома, да и вообще были не разлей вода… Мне было тогда очень неприятно. Мог бы по крайней мере позвонить. Вообще из всех, кто вернулся в сборную, позвонил только Кар-пин.

– Два года не разговаривали по вашей инициативе?

– Да.

– А как помирились?

– Общие друзья сказали: "Мост приехал. Хочешь пойти?" Пошел. К тому времени и я уже стал смотреть на ситуацию по-другому. Понимал, что на чемпионат мира надо было ехать. И разницу между его ситуацией и моей тоже понимал. Но надлом в отношениях произошел. Сейчас мы просто хорошие знакомые и в отпуске с удовольствием общаемся. Мне приятно с ним встречаться – нас все-таки многое связывает. И юмор, и воспоминания… Но прежней дружбы уже нет.

…Совсем они разные, эти трое возвращенцев. И ярлыки на них (как, впрочем, и на тех, кто не вернулся в сборную) наклеивать не стоит. У каждого – своя судьба. Как-то я спросил великого актера Олега Табакова: "Люди спорта, по-вашему, интересны в общении?" Ответ был таким: "Они – люди, а значит, все разные. Одни интересны, другие нет". Так и в этой истории.

Мог ли Садырин все-таки уйти? Мог ли сдаться под напором людей, выразивших нежелание с ним работать? Бышовец вот, скажем, удивляется: "Трудно понять тренера, которому игроки объявили, что не хотят с ним работать, а он остался. И даже принял часть тех, кто объявлял. Когда, например, в Донецке даже часть игроков не захотела работать со мной, я тут же ушел".

Интересно, что этот вопрос вызвал разночтения даже у ближайших соратников Садырина.

Игнатьев:

– Мы были рядом с ним и видели, чего ему это стоило. Если честно, несколько раз я ему говорил: "Да бросьте вы это дело, Федорыч! Зачем так себе нервы трепать?" Но он отвечал, что не бросит. Принципиально. "Я взялся за это дело и мне не в чем себя упрекнуть. Мы решили задачу, и если я сделаю шаг к отступлению, управлять сборной будут игроки, которые не имеют представления о тренерском искусстве. Такого быть не должно.

Семин:

– Случались моменты, когда он хотел все бросить и уйти. Но были ведь, помимо тех, что подписали, и другие ребята, которые остались в ЕГО сборной. Ради них Садырин и не ушел – он так мне и говорил: "Они мне поверили, как я могу их оставить? Бросить их было бы с моей стороны предательством". И он действительно верил, что мы сыграем хорошо…

Каким было эмоциональное состояние Садырина, очевидно из фрагмента книги Валерия и Олега Винокуровых "Наш мир – футбол". Необходимо отметить, что эти известные журналисты в 93-м – 94-м открыто поддерживали бунтовщиков и к Садырину относились с неприязнью. "До самого отъезда в

США РФС и его "карманные журналисты" продолжали "полоскать" отказников в печати и в телебеседах, – писали Винокуровы. – Апофеоза это хамство достигло в мае – начале июня, когда Садырин назвал в газете Шалимова и Добровольского суками…"

В свою очередь, Канчельскис в книге "Моя география" написал:

"Лично к Садырину я относился неплохо, даже несмотря на то, что во время этого конфликта он не раз награждал нас во всеуслышанье нелестными, прямо скажу, грубыми эпитетами. Но ему ведь тоже было тяжело, а справиться с таким напряжением может не каждый. Я не винил его и не стал считать своим врагом. Яне раз говорил: наши разногласия имели не личный, а лишь профессиональный характер…

Я все-таки много времени провел в таком большом клубе, как "Манчестер Юнайтед", и не понаслышке знал о передовых методах работы. Поэтому сам мог судить, насколько методика Садырина не соответствовала современной европейской методике…

Многие тогда говорили, что мы нарушили один из главных футбольных законов: игроки должны выполнять указания тренера, а не указывать ему и тем более не диктовать руководству, какого тренера ему назначать. Да, закон такой существует, но наш футбол в то время жил отнюдь не по законам. Законы игнорировались и чисто спортивные, и общечеловеческие: нас постоянно обманывали, с нами хитрили, как только могли…".

…Нам с коллегой Максимом Квятковским удалось побеседовать с Садыриным 30 мая, прямо перед вылетом в Австрию, на предчемпионатную подготовку. Он напророчил победу над бразильцами – 1:0 и гол Радченко. Но при этом был выжат как лимон. Говорил: "Яуже вообще ничего не чувствую и не боюсь. У меня все чувства в последние месяцы атрофировались… Если команда провалит чемпионат, уйду в отставку".

И он ушел. Соединить в одной упряжке "коня и трепетную лань" (то есть тех, кто из сборной не уходил, и тех, кто в нее вернулся) оказалось невозможно. А тут еще и "группа смерти" – будущие чемпион Бразилия и бронзовый призер Швеция. И никудышная подготовка: тот самый таинственный менеджер-поляк, который когда-то не организовал встречу Шалимова с Колывановым в Польше, клятвенно обещал организовать россиянам пару классных спаррингов – и обманул. Такие тогда были у РФС партнеры.

Юран в конце лета 94-го рассказывал:

– Играли контрольные матчи с командами пивзаводов, где против финалиста чемпионата мира выходили мужики со здоровенными животами. Те недели в Австрии если и могли нас к чему-то подготовить, то только к отпуску.

После ухода из сборной Садырин вознамерился, как было оговорено, вернуться в ЦСКА. Но туда уже назначили Тарханова. И он, потеряв столько сил и нервов, остался вообще без работы.

Рассказывает Шамиль Тарпищев:

– У нас с Садыриным после всей этой истории остались нормальные отношения. И когда его убрали из ЦСКА, он пришел ко мне и сказал: "Как же так, меня выкинули отовсюду и сейчас в ЦСКА квартиру отбирают!". Я взял его за руку, повел в кабинет к министру обороны Павлу Грачеву и добился, чтобы квартиру в Москве ему оставили.

Тренером прежнего масштаба после пережитого Садырин стать уже не сможет. Максимум, чего добьется – выйдет с "Зенитом" в высшую лигу. Но еще два отрезка в ЦСКА, как и один в "Рубине", окажутся безрадостными.

Летом 2001-го, за полгода до смерти тренера, мы в канун матча ЦСКА со "Спартаком" разговаривали с Садыриным на базе в Ватутинках. О его страшном онкологическом недуге было известно многим (да и сам он, как рассказал мне Игнатьев, знал все), но в тот момент показалось, что выглядит он лучше, чем весной. В душе я надеялся на чудо…

А тогда решился спросить:

– Вы вспоминаете когда-нибудь о времени в сборной?

И услышал жесткое:

– Нет. Те два года я вычеркнул из своей жизни.

Для того чтобы разрушить стереотипы, достаточно будет одного абзаца. Эти слова произнес Галямин о Шалимове. Человек, не подписавший "письмо 14-ти" – о его вдохновителе.

– Я больше чем уверен: все, что тогда делал Шалимов, не имело никакого отношения к личной выгоде. Хорошо его зная, убежден: он действительно так думал. Может, по молодости он и принимал горячие, необдуманные решения. Но никогда он бы не поступил вопреки своей совести. Все, кто действительно знают Игоря, вам это подтвердят.

Эти строки одного из кумиров стоило бы внимательно прочитать тем болельщикам ЦСКА, которые в 2003 году встречали шалимовский "Уралан" оскорбительными плакатами и ре-човками, в которых обвиняли главного тренера элистинцев ни много ни мало в смерти Садырина.

В эмоциональном Игнатьеве, правда, и тогда говорила обида за своего друга:

– Я этих болельщиков по-человечески понимаю. Федорыч не прожил того, что должен был. Ему, крепкому мужику, те люди помогли раньше срока уйти из жизни. Я бы не хотел, чтобы Шалимов и иже с ним когда-нибудь оказались в такой ситуации, когда жизнь не в радость.

Семин высказался значительно сдержаннее друга и коллеги:

– Перетерпел тогда Паша очень много, но связывать с теми событиями его раннюю смерть не буду. А на Шалимова не обижаюсь, и отношение к нему – нормальное, футбольное. Они же очень глупые были тогда, не со зла это делали. Разгул демократии, всем все дозволено… Им показалось, что они уехали на Запад, заработали какие-то небольшие деньги, и теперь могут мир перевернуть. Увы, не нашлось человека, способного их остановить. Осталась только в душе трещина, что загублено большое дело.

Хула поклонников ЦСКА, а также "Зенита" Шалимова не обижала. "Я сам не видел плакатов, мне потом сказали. Ничего страшного в этом не вижу. Они – болельщики команд, с которыми Садырин работал и стал чемпионом Союза. Раз помнят спустя столько лет-значит, это было действительно громкое событие. Но я никогда не говорил ничего плохого о человеческих качествах Павла Федоровича – поэтому чувства вины перед ним у меня нет. Как человека я его уважал тогда, уважаю и сейчас. Это был сугубо профессиональный конфликт. Избежать которого в тот момент было вряд ли возможно. Другой вопрос, что было сделано правильно, а что -нет. Сейчас, поработав тренером, я понял, что исправить проблемы нахрапом, за один день, невозможно. Нужно время, понимание и терпение".

Бывший главный оппонент "письма 14-ти" Колосков, если судить из его разговора со мной, воспринял антишалимовские выступления фанатов куда ближе к сердцу, чем сам их адресат: