Песня смерти и крови (СИ) - "Sininen Lintu"

Не школа, а «мыльная опера». И он чуть ли не в главной роли.

Какой-то пиздец.

— Пошла она, — процедил Коннор, когда злость чуть отступила, его же собственными титаническими усилиями.

— Вот уж верно. Ладно, чувак, пока, — Крис хлопнул его по плечу. — Завтра работаешь? Собираюсь заглянуть, позырить «Челюсти», если у вас всё ещё идут. Подкинешь пару проходок на последний ряд? — он подмигнул с ухмылкой. — Я не один приду.

Коннор едва сдержался, чтобы не закатить глаза. Он прекрасно знал эту схему: сначала в зал проходил Крис, потом — Сэнди, и они лапали друг друга на последнем ряду, а Коннор потел, чтобы никто из начальства не узнал об этом. Цена дружбы, черт возьми.

Дома было темно; лишь тускло горела лампочка над задней дверью. Коннор ухватился за ручку, чтобы проскользнуть внутрь, как вдруг ощущение чьего-то взгляда прошило его от макушки до пят. Короткие волоски на затылке встали дыбом, а древний инстинкт самосохранения, прячущийся в мозгу еще с первобытных времен, возопил, что нужно бежать и скрываться.

Опасность. Опасность. Опасность.

Его пробрало холодом.

Криспи, спокойно лежавший до этого в своей будке, заскулил протяжно и тонко.

Лампочка над дверью моргнула и затрещала, как в гребаных ужастиках.

А потом всё спало.

Коннор медленно развернулся, вперившись взглядом в тёмную улицу. Ничего. Или?..

Ему показалось, будто высокая фигура, неестественно тощая и какая-то жутковатая, мелькнула и пропала. Свет лампочки выровнялся, да и Криспи подбежал и ткнулся мокрым носом Коннору в ладонь. Он погладил пса по макушке, почесал за ухом успокаивающе.

Шел бы в жопу Крис со своими россказнями про медведей, а?

========== Глава седьмая ==========

Комментарий к Глава седьмая

Aesthetic: https://vk.cc/c7FJDU

Мальчишка ему не нравился. Настолько, что хотелось выгрызть ему горло.

Напевы, взрезающие уши, стали совершенно невыносимыми. Ему захотелось взвыть, задрав голову к небу. От мальчишки пахло слишком уж знакомо — он точно побывал рядом с его целью, его жертвой.

Он точно должен был умереть, но не сейчас.

Круги должны были сужаться медленно. Разве есть толк в страхе, если он не подкрадывается со спины?

Очень хотелось жрать. Но он знал: нужно затаиться. Дать им время расслабиться, чтобы ударить снова. Через несколько дней. А пока…

Он будет наблюдать. И прятаться.

*

Хизер не помнила, когда в последний раз покупала себе красивое и удобное нижнее белье. В студенческие годы у неё не было денег на хорошие покупки, а, выйдя замуж за Джошуа, она в итоге заполучила столько проблем, что было как-то не до новых бюстгальтеров. И теперь, примерив у зеркала в своей комнате новый комплект, Хизер вдруг почувствовала себя… если не счастливой, то довольной.

Собой и своей новой жизнью.

Джошуа и его закидоны остались в прошлом. Здесь, в Мэне, он её не достанет. Никогда не выяснит, куда она уехала.

Она хорошо замела все следы, петляя по штатам и останавливаясь в мотелях, в которых Джошуа никогда сам бы не заночевал. Расплачивалась наличными. Никто из владельцев даже не думал снимать копии с её айди.

Хизер понимала, что это всё похоже на паранойю; что бывший муж, как бы ни обвинял её в смерти их ребенка, никогда не пустился бы в погоню за ней через всю страну, но…

Она опасалась. Да, она боролась с ним и победила в суде, однако шестое чувство криком кричало, что Джошуа взбешен её отъездом, хотя с тех пор, как он получил документы о разводе и запрет на приближение к Хизер, стало всё же полегче. Он просто не хотел нарваться на полицию, которую она имела полное право вызвать при его появлении.

Когда Хизер потеряла ребёнка, ей было двадцать два; она только закончила колледж и была замужем за своим бывшим одноклассником Джошуа уже пару лет — они поженились ещё во время учебы. Беременность проходила просто ужасно, врачи в Хьюстонской больнице все как один считали, что ей необходимо кесарево. Пришлось согласиться, а когда Хизер очнулась от наркоза, то узнала, что её сын так и не задышал.

Большего кошмара она не могла и представить. Вспоминать, что она полгода сидела на успокоительных и изо всех сил пыталась найти хоть какой-то смысл в своей жизни через работу, не хотелось.

Окружающие, как назло, смотрели на неё с жалостью.

Джошуа, всю беременность трясущийся над Хизер, начал пить, пытаясь залить боль. Он пил после работы, а потом — вместо работы, и его уволили. Горе, безделье и алкоголь что-то сделали с его мозгом, и в очередном пьяном угаре он пришел к выводу, что в смерти ребенка виновата Хизер. И сообщал ей об этом каждый день. Грозился прибить её за то, что она убила первенца. Отправить её в Ад, как будто она уже не была в собственном Аду.

Хизер плакала. Ненавидела себя поначалу. Выкарабкивалась из пучины горя в одиночку, в обнимку с упаковками успокоительных, растеряв всех школьных подруг, которые жалели «несчастного Джошуа». В их маленьком техасском городке до сих пор считалось, что мужчина всегда прав, а женщина должна, должна, должна. Порой ей казалось, что она не выдержит и вот-вот сломается навсегда.

А когда она все же выкарабкалась и нашла в себе силы жить дальше, то подала на развод.

Угрозы предсказуемо участились. Хизер до сих пор холодела, вспоминая, чем именно грозился ей Джошуа — от ножа у горла до родового проклятья, ведь кто-то из его предков был индейцем чероки. Он ни разу, впрочем, не пытался избить или порезать её, но птичьих и кошачьих трупов у её дверей и несколько раз измазанной кровью садовой дорожки было достаточно, чтобы выбить запрет на приближение. Только тогда Хизер вздохнула спокойно.

И подала документы на вакансию учителя в штате Мэн.

Выйдя из здания суда, Хизер зажмурилась. Горячий техасский воздух казался ей благословением, особенно — после тяжелого дня. Больше Джошуа ничего не сможет ей сделать. Ни-че-го.

Теперь она свободна. Это пугало и обнадеживало, раскрывало за спиной крылья.

Теперь она могла делать всё, что захочет. И привыкать жить так, как ей нравится.

— Сучка, — процедил Джошуа, вышедший следом. Хизер открыла глаза, услышав его голос. — Думаешь, избавилась от меня?

— Это уж наверняка, Джо, — хлопнул его по плечу полицейский. — Не забывай про запрет.

— Есть вещи, для которых запрет не помеха, — лицо Джошуа исказилось. — И она это знает.

Хизер вздернула подбородок и взглянула ему в глаза. И что-то в них заставило её вздрогнуть. Что-то очень мрачное и злобное. Она ещё раз убедилась, что развестись с ним и уехать из Техаса было правильным решением.

Ей нравилось в Баддингтауне. Здесь, вдали от Техаса и Джошуа, призраки её прошлого потихоньку отступали во тьму. Хизер не пугала жизнь в маленьких городках, ведь она всю жизнь в таком и прожила — каждый день похож на предыдущий. Каждый день безопасен. И даже ужасная гибель одного из жителей не напугала её так уж сильно, чтобы она решила: отсюда нужно уезжать.

В Техасе тоже встречались бешеные животные. Койот мог покусать тебя так, что ты бы умер, даже если бы тебя успели довезти до больницы.

Зато здесь не было её прошлого, преследующего на каждом шагу. И, прожив почти полтора месяца в небольшой комнатке над кафе миссис Гибсон, Хизер почувствовала, как её от-пус-ка-ет.

Теперь она могла дотрагиваться до шрама от кесарева и не думать: вдруг Джошуа был прав, вдруг это все её вина, вдруг?..

Ей стоило больших сил прийти в себя и понять, почувствовать, что она может жить дальше. Что она заслужила эту награду. Что её боязнь снова столкнуться с бывшим иррациональна, а Джошуа превратился в тень прошлого. Что многие женщины сталкивались с этой бедой, выжили и победили — и общество, и свои страхи.

Вот, аж белье себе новое купила.

Её отпускало. Настолько, что она могла бы даже…

Могла бы даже решиться на новые отношения?

Нет, она не думала, что нужно бояться всех мужчин и стать отшельницей. На самом деле, она боялась только Джошуа. Здесь же его не было.