Куклы вуду (СИ) - Уткин Андрей

Поскольку Марина попробовала человеческой крови, то теперь она уже не могла входить так же свободно, как до этого входила в квартиру своей мамы. Теперь требовалось некое особенное приглашение. Так, словно нечистая сила может точно так же наказать эту девочку, как она маму недавно «наказала».

Поскольку отец спит, как пыльный мешок с картошкой, то Марина, сначала прислонилась к оконному стеклу лицом, а потом принялась по нему «барабанить». По стеклу, то есть.

Наверно, она думала, что так до утра может стучать в окно. Или ждать, что этот, как давеча выразилась ее мать, «взрослый мужик» (тот, который якобы в окно лезет) сам глаза продерет. Но случилось необычное: девочка стукнула по стеклу всего два или три раза, но отец подскочил, как будто его кипятком ошпарили. То есть он подскочил так же «нервно».

— Кто… Кто стучит?! — замычал он, ничего не соображая спросонья. — Ты, Серега?! Я тебе по рогам надаю, а не отдам бабки…

— Это я! — подала голос девочка.

То есть, судя по тому, что биологический отец решил, что в окно к нему барабанит его собутыльник, можно подумать, что проживает данный товарищ в частном доме. Скорее всего, снимает или по блату: нашел ему кто-то нежилой дом. Совсем не в высотном здании.

— Погоди! А ты кто, девочка?!

— Я твоя дочь.

— Дочь? А чё… э-э… Это, короче, я плачу алименты, пошла отсюда!

Он выпалил всё, что хотел, с тем, чтоб продолжить кемарить.

— Что значит, пошла?! — сделала девочка вид незаслуженно уязвленного самолюбия.

— А чё те надо? На фиг…

— Я несколько лет ходила и тебя искала… Мне мама не сказала, где ты живешь… И вот, сейчас я тебя нашла, а ты в шею меня гонишь? Как-то нечестно, папочка!

— Ну, да, — промычал пьяница. — Ну, да.

— Ты не «нудакай», а открывай! Разнудакался он.

Она специально прикрикнула, так как пьяница начал валиться в исходное положение. «Ну, да. Ну, да. Ну, да…» И постепенно засыпая.

— Ты должен меня впустить!

— Чё?

— А то я тебе, как дам в окно камнем… Разлетится вдребезги. И задубеешь там! Писюн себе отморозишь — не будет больше у тебя потомства. Некого будет бросать.

— Ну, ладно-ладно… Не гунди! В ушах уже звенит от твоего писклявого голоса!

И он поплелся дверь открывать.

— А то сколько еще таких, как я, настрогал?! — всё не утихала маленькая девочка.

И, не только мать удивилась пятилетней девочке, но и ее отец. Потому что он помнил, что дверь отворял одновременно с тем, как этот «несмышленыш» спрашивал у него очередную свою дурь. «Сколько дров настрогал?» — это послышалось пьянице. Но он открыл дверь, а девочка стояла уже перед ней. Так, словно девочек было двое: одна выкрикивает различную фигню через окно, которое находится с обратной стороны дома, а вторая в это время стоит под дверью. Причем, лица у обеих девочек идеально одинаковые, хотя, отец и помогал девочке до трехлетнего возраста; то есть, точно помнит, что девочка одна родилась, а не близняшки.

4

Когда отец открывал дверь и в дом вошла девчонка, то он сразу же оглянулся в обратную сторону, чтоб посмотреть, правда ли их двое. Но в окне не было «той» (девочки-двойника).

— А где вторая? — опять недоуменно промычал пьяница.

— Что — вторая?

— Ну, твоя двойняшка.

— Вообще-то, я одна родилась, у меня нет сестер. Конечно, если они не незаконнорожденные.

— Что?

— Ничто.

— А че приходила?

— Хотела, чтоб ты в семью вернулся.

— Я не могу с нею жить, — завозникал папаша, — она постоянно меня бьет!

— Ты перепутал. Не она тебя, а ты ее.

— Ну да, перепутал.

— Но я знаю, как всё наладить.

— И как же?

— Ты должен наносить ей боль не напрямую, а дистанционно.

— Ди… Ди… Чё?

— Ну, на большом расстоянии.

Мариночка хотела сказать, что, когда он бьет ее маму, то он делает неправильно, потому что так, как он, делают почти все «домашние насильники». Мол, дескать, если он начнет бить ее так, чтоб она не видела лично, что он причиняет ей боль, то только таким образом в семью сможет вернуться этот горе-отец. Потому что его больше не будут мучить угрызения совести, когда он смотрит девочкиной матери в очередной раз в глаза, после того, как он вчера опять вспылил и устроил ей выволочку. То есть, поднял на нее руку.

Ведь ему очень стыдно, и поэтому он уходит из семьи.

— А это как? — спрашивал у Марины ее биологический отец, — «на большом расстоянии».

— Знаешь, как через куклу вуду?

— Нет?

— Ну, ты делаешь куклу, похожую на твоего обидчика, делаешь больно этой кукле… Но… Шутка в том, что больно не кукле, а твоему обидчику.

— А кукле не больно, — промямлил так папаша, как будто он хоть слово успел понять из сказанного.

— Да, ты прав, кукле действительно не больно.

— А как это сделать?

Пьяница имел в виду, что делать в этой жизни он ничего не умеет. Он умеет только ломать.

— Ты хочешь сказать, что ты сделать не сможешь?

— Ну, да. Эти же, куклы вуду, не продаются в магазине!

— Ну, вот, смотри, — попросила его девочка, чтоб он не отводил глаз в сторону. И ее лицо тут же изменилось.

— Ох ты! А как это ты?!

Пьяница произнес с восторгом, потому что сразу же узнал лицо, в которое превратилось девочкино.

— Не обращай внимание.

— Что значит, «не обращай»! Как ты превратилась в эту склочную бабу?!

— Ты же хотел сделать ей больно!

— Дак это же ты, а не она!

— Нет, она не настоящая. А я настоящая она. Понял?

— Нет, не понял!

— Просто я забрала ее душу, а взамен оставила ей копированную… В общем, короче, это слишком занудно объяснять! Проще сделать. Дак, делай же! Давай.

— Что делать?! — остолбенел папаша.

— Бей!

— Тебя что ли бить?!

— Вот ты тупо-ой… Я кукла вуду! Мне больно не будет, а будет жене твоей, дебил!

— Марина, просто у тебя лицо похоже на твою маму, а всё остальное, как у пятилетней. Вот я про что пытаюсь тебе сказать…

— Ты отвечаешь за свои слова?! — не знала она уже, как вбить ему всё это в голову. Чтоб он хоть во что-то поверил из того, что она сейчас говорит.

— Какая разница, отвечаю — не отвечаю…

— Я говорю: ты точно веришь своим глазам?

— А что, не «белочка» же это!

И тогда Марина прокусила себе кожу и начала пить сочащуюся из нее кровь.

5

В это время ее мать увидела, как на руке (в том месте, где вены; те самые, которые режут себе самоубийцы) сам собой образовался укус. Но, поскольку по идее она должна залить весь пол кровью, то происходит нечто совершенно невообразимое: на месте укуса кровь куда-то пропадает. На пол не льется, а «пропадает».

6

— Ты что делаешь?! — закудахтал папаша, — совсем сдурела?!

— Не обращай внимание, — донеслось от пятилетней девочки, так, словно в данный момент она не сосет собственную кровь, а разговаривает, поскольку ротик ее по идее должен быть совершенно свободен. — Сейчас ее не будет.

Марина говорила про кровоточащую ранку.

И она была права, потому что ранка действительно «сгинула». Она сгинула точно так же, как сгинула кровь, когда на нее пострела Маринина мама. Не залила весь палас, а «сгинула».

И в то время, когда отец вперился взглядом в эту «сгинувшую ранку» (он так смотрит на нее, словно понять не может), то он не видел, как пятилетняя девочка меняется полностью — превращается в сорокапятилетнюю женщину. При этом на ней рвется одежда пятилетней крохи… В том числе лопаются даже трусики…

И только тогда пьянчуга оторвал взгляд от этой «завораживающей» ранки.

— Ну что, — проговорила бывшая Марина уже и голосом своей мамы, — теперь я похожа на нее полностью?

— Э, — всё повторял этот «продравший глаза папаша», как заведенный, — а куда делась ранка-то?

— Я теперь могу управлять, — отвечала ему голая женщина, — той оболочкой.