Кровавая плаха - Валентин Лавров

— Так у герцога теперь два сервиза? — простонал Путилин.

Галахов выдохнул:

— Наконец-то дошло до тебя! Я-то, Путилин, думал, что ты умный, а ты, право, совсем дурак. В том-то и загвоздка, что два одинаковых сервиза, зачем пугал покойного? А сегодня утром герцог рассказал об этом Николаю Павловичу. Что теперь о полиции Государь будет думать?

— А он своими глазами видел оба сервиза?

— Пока нет! Герцог с супругой и советниками сейчас отбывают на охоту. Кстати, посла пригласил наследник-цесаревич.

Глаза Путилина хитро блеснули, он весело проговорил:

— Ваше превосходительство, посол ошибся. У него нет двух сервизов.

Галахов погрозил перстом, но улыбнулся:

— Я тоже так думаю. Только смотр-ри, без скандала, работай чисто! Можешь идти!

Мимо окон канцелярии проследовала кавалькада — цесаревич с послом отбыли на охоту — на три дня.

Пришла пора вновь отличиться друзьям-полицейским!

Путилин объяснил ситуацию Шерстобитову. Тот хлопнул его по плечу:

— Я для тебя незаменимый друг! На Апраксином рынке у меня есть знакомец, который ливреи шьет для посольской прислуги. Фамилия у него Пьянов. Прекрасный такой человек, жизнерадостный. Айда к нему!

Явились к Пьянову в мастерскую. Тот обрадовался, зовет чай пить.

— У меня от воды голова кружится, — отвечает Шерстобитов. — Лучше ответь, Степан Алексеевич, когда у тебя день рождения?

— На день моего святого — Стефана, то бишь второго декабря.

— А можешь отпраздновать его загодя, скажем, послезавтра?

Почесал Пьянов в потылице и хитро сощурился:

— Коли вашей милости так надо, то почему же не погулять? Со всем нашим удовольствием!

— Степан Алексеевич, только просьба к тебе товарищеская: пригласи к себе всех посольских, что у герцога Монтебелло служат. А гулянку устрой за наш счет, мы денег тебе дадим. Напои покрепче их.

— Мне ваше угощение без надобности, я сам в полной силе.

— Придут посольские к тебе?..

— Какой же нехристь не любит за счет русского погужеваться? Должны прийти.

В трактире Апраксина рынка был устроен «дипломатический» прием. Спустя много-много лет Путилин, чьи приключения гремели на всю Россию, рассказывал о давних событиях А. Ф. Кони, запись которого воспроизводим близко к тексту:

— Задали мы такой бал, что небу жарко стало! Под утро всех пришлось развозить: французы-то совсем очумели, к себе домой попасть не могут, только мычат. Иноземец, он ведь слабый: крепкое на них и действует. Ну-с, а часа в три ночи пришел Яша-вор. Вот человек-то был! Душа! Сердце золотое, незлобливый, услужливый, а уж насчет ловкости, так я другого такого не видывал. В остроге сидел бессменно, а от нас доверием пользовался в полной мере. Не теперешним ворам чета был. Царство ему Небесное!

Ну так вот, пришел Яша, мешок принес. Говорит:

— Извольте сосчитать, кажись, все!

Стали мы с Шерстобитовым считать: две ложки с вензелями лишних.

— А вот это, Яша, нехорошо! Чужое брать никогда не надо.

— Простите, не утерпел. Сами в руки попались.

…А на следующий день посол с охоты вернулся. Видит — сервиз один, а прислуга с перепою зеленая, вместо дверей в косяк тычется.

Махнул герцог рукой, да и замолк об этом деле: «Россия!..»

Так закончилась история, начавшаяся со случайного эпизода — со встречи Императором погребальной процессии.

Сам Николай Павлович прожил недолго. Он умер в начале 1855-го года, не дожив до своего шестидесятилетия. И был он фигурой гораздо более интересной и сложной, нежели нам порой представляли историки-марксисты.

В память его человеколюбивого поступка на Благовещенском мосту часовню все-таки соорудили. Изящная модель ее из яшмы и гранита до самого переворота в октябре 1917 года хранилась в Эрмитаже. Зато скульптурная группа, которую ваял профессор Пименов, так и не украсила съезд на Английскую набережную — Николай из скромности запретил.

Благодаря Государю вдова Раутио сделалась известной всему Петербургу. С ней познакомился весьма почтенный и богатый купец Иван Антипов. По окончании вдовьего траура он отвел ее в церковь — под венец. Хотя купец был далеко не молод, но от этого брака появилось трое детей.

Сын Раутио стал военным. Всю жизнь он свято берег память о благодетеле, в медальоне носил миниатюрный портрет Николая. Раутио храбро сражался на Балканах, был награжден Георгием. Погиб он молодым — 31 августа 1877 года при третьем неудачном штурме Плевны.

Ювелирная фирма «Сазиков» в 1857 году получила почетное звание придворного поставщика. Знатоки по сей день восторгаются ее изделиями.

Иван Дмитриевич Путилин сделал карьеру — достиг высоких чинов, стал начальником сыскной полиции Петербурга Жулье трепетало перед ним. Слава о нем гремела по всей России. Он был отчаянно храбр, неистощим на выдумки и умел остроумно распутывать самые сложные дела.

Под конец своей бурной жизни Иван Дмитриевич выпустил книгу воспоминаний. Порой, возвращаясь мыслями к ушедшей молодости, он улыбался:

— Веселые были времена! И нравы хорошие.

Марксист

Профессору Николаю Андреевичу Божко

Эта история кажется невероятной. Но о ней свидетельствуют документы. Это объемистое следственное дело, начатое второго марта 1868 года полицией города Тамбова. Каллиграфическим почерком написанные протоколы судебно-врачебного осмотра тел семи человек, насильственно лишенных жизни, листы допросов и осмотра места происшествия и прочее. Дело прошито шнуром с приложением хорошо сохранившейся сургучной печати.

Ладная семья у купца 1-й гильдии Жемарина. Царит в ней благочестие, трудолюбие, достаток. Глава семьи и добытчик — 4! — летний Иван Сергеевич, богатырского сложения человек с густой русой бородой в мелких кудряшках, с озорным блеском в глазах. Истинно былинный герой!

Под пару ему жена Марья Емельяновна — статная красавица, голубоглазая, улыбчивая, мать двоих прелестных мальчишек: 8-летнего Александра и 12-летнего Ивана.

Особое почтение к матери Жемарина — 60-летней Варваре Силантьевне. Она распорядительна и щедра. Успевает и на кухне присмотреть, провизии заказать, и расшалившихся внуков приструнить, и убогих, по дорогам шатающихся, приютить, обогреть, накормить и слово доброе сказать.

Пьет такой странник чай с пряниками и рассказывает о жизни разных людей, Империю населяющих, о чудесах, творимых ясновидящими, о целителях, о юродивых, о замечательных святых, просиявших на земле Российской.

Хозяин уходит по своим торговым делам спозаранку, потом Иван в гимназию спешит, так вот и получается, что всей семьей собираются Жемарины только на ужин.

Приезжает хозяин. Он набегался за весь день, раскраснелся.

— Ох, аппетит себе нагулял я волчий! — кричит с порога. — Кого съесть первым?

— Меня, папонька, меня съешь, пожалуйста! — умоляет крошечный не по возрасту Александр.

Отец хватает его под мышки, вскидывает к высокому потолку, ловит сильными руками и прижимает к бороде.

— Ам-ам, Алексашку ем, горчицей закусываю!

Визжит Александр, хохочет, дом наполняется движением и шумом.

— Прекратите, — успокаивает их Марья Емельяновна. — Ты, Иван Сергеевич, балуешь Александра, а он опять задачу по арифметике решить не сумел. Витольд Людвигович им недоволен.

Отец укоризненно смотрит на сына:

— Александр Иванович, как же это ты оконфузился?

Сын, успевший забраться на плечи отца, целует его в макушку, тяжело вздыхает и соглашается:

— Оконфузился…

— После ужина приходи ко мне в кабинет, мы с тобой позанимаемся. Арифметика в нашем деле — вещь первостатейная. Я нарочно просил, чтобы с тобой серьезно науками математическими занимались.

Александр гладит маленькими розовыми ладошками обветренное отцовское лицо и просящим тоном пищит:

— Папонька, ведь ты обещал, что мы сегодня перед сном немного на кауром покатаемся.

— Так и ты, Александр Иванович, обещал арифметикой исправно заниматься? А у тебя не получается. Пусть нас учитель твой рассудит. — Отец повернулся к юноше невысокого роста, с красивым чувственным лицом, увенчанным густой шапкой темно-русых волос, и с густыми бровями, сросшимися на переносице. Весь он какой-то собранный, напружиненный, решительный. — Как ваше мнение, Витольд Людвигович, можем мы сегодня немного на санках покататься?

Вопрос этот характера дипломатического. Отец ждет, что восемнадцатилетний учитель ответит: «Хорошо, но пусть Александр обещает добросовестно заниматься арифметикой».

Но учашийся 7-го класса гимназии, наставлявший математике обоих детей купца, чуть подумав, взмахивает рукой и произносит железным тоном, словно приговор читает: