Научите меня стрелять - Анна Яковлева

Элеонора, как только вдохнула запах металла, мужского пота и пороховой гари, преобразилась. Мне в клубе было смертельно скучно, я не знала, куда себя девать, а Эля ожила и заинтересованно потянула к себе ружье. Ее интерес быстро перерос в серьезное увлечение.

Матюшина фанатично ездила в стрелковый клуб, не пропускала занятий и вскоре освоила пневматическое оружие. Через месяц она уже перешла на огнестрельное.

О Никифорове мы не говорили, это была запрещенная тема.

Теперь все ее разговоры сводились к оружию, она к месту и не к месту цитировала Кодекс стрелка по практической стрельбе. Слушая Элеонору, я задавала себе вопрос: чем это увлечение закончится, если она все свободное время проводит в галереях клуба?

Моя окулька бегала как новая, я старалась с ее помощью уехать от кризиса: возила клиентов, которых становилось все меньше. Усилия мои не пропали даром, и мы с шефом провели тройную сделку, которая на риелтерском жаргоне называется «паровозик». Я закрутилась, и Элеонору с Машкой видела редко.

Время от времени я спрашивала у Егорова, как идут поиски Никифорова. Егоров делал серьезное лицо и отвечал, что на поиски живого или мертвого афериста брошены все силы МВД, ДПС и Интерпола, но результатов пока нет, что в сводках о происшествиях похожих на Никифорова трупов не было, и это дает основание полагать, что он жив и, здоров.

Я уже думала, что личная драма Эли Матюшиной так и останется ее личным делом, но история получила продолжение.

– Катерина? – Простуженный голос показался мне знакомым, но вспомнила я только после подсказки. – Это Степаныч беспокоит. Я автобус рейсовый вожу, помните, вы мне оставляли визитку, чтобы я позвонил, если будут новости.

– Да, да, – заверила я Степаныча, – конечно, помню. Что-то случилось?

– Я тут недавно видел вашего знакомого. Если надумаете приехать, позвоните, я встречу и провожу вас. Это он, Гошка ваш.

– Спасибо, Степаныч! – закричала я в трубку, потому что в ней послышался шум двигателя большегрузной машины, видимо, Степаныч, был в дороге, и мы простились.

Пашка дразнил Бильбо косточкой из прессованных жил, считая, что дрессирует собаку. Я уже открыла рот, чтобы пересказать Пашке наш со Степанычем разговор, но начинающий дрессировщик самозабвенно отрабатывал с Роем команды «Сидеть» и «Лежать». Мужчина был занят делом.

Я фыркнула, набросила куртку и прошла через лаз к Элеоноре. Дверь открыла Машка. Я сунула девочке конфеты, и она унеслась к игрушкам, а мы с Элей остались на кухне. Я закрыла дверь и задала ей вопрос:

– Не хочешь повидаться с Никифоровым?

Глаза у Эли загорелись лихорадочным блеском, побледнев, она опустилась на стул. Не отводя от меня взгляда, хрипло спросила:

– Где он?

– Мне позвонил водитель автобуса, который отвозил твои деньги, сказал, что знает дом, в котором живет Георгий.

При этом имени рот Эли свела судорога. Она закрыла лицо руками и сидела так несколько минут. Я не знала, есть смысл разговаривать с ней дальше или нет, подождала, и уже хотела уйти, как Эля твердым голосом произнесла:

– Да, я хочу его видеть.

– Ты сможешь взять дня три-четыре за свой счет?

– Думаю, да.

Я подумала, наморщила лоб и вспомнила, что давно не брала отпуск.

– Леонид Николаевич, мне нужен отпуск, – сообщила я шефу уже на следующий день.

– Чего это вдруг? – вытаращился на меня шеф, имеющий среди прочих достоинств весьма смутное представление о Трудовом кодексе.

– Ну, скажем, мне надо к зубному.

– А что, это обязательно надо делать в отпуске?

– Леонид Николаевич, меня ждет сложное протезирование. Мне снимут мосты, я буду ходить неделю без передних зубов.

– Меркулова, у тебя что, протезы? – недоверчиво спросил шеф, почему-то глядя на мой бюст.

– Конечно. Когда у человека нет передних зубов, знаете, как он разговаривает?

– Как? – Шеф хотел выяснить все до конца.

– Вот так.

И, выдвинув вперед нижнюю челюсть, я продемонстрировала шепелявость с пришепетыванием. Шеф замахал руками:

– Катерина, что за шутки?

– Какие же это шутки, Леонид Николаевич, это правда жизни. Так я пойду в отпуск?

– Иди уже, – отозвался шеф, но по его глазам было видно, что он мне не доверяет. Правильно, в общем, делает.

Доработав до конца недели, я стала собираться в дорогу. Проверила состояние резины на окульке, заехала в шиномонтаж и вулканизацию, купила атлас российских дорог и стащила у Пашки дорожный набор, жалея, что нельзя прихватить его табельное оружие. Вот бы мы с Элеонорой тогда показали этому аферисту Никифорову!

Егоров был на самом деле хорошим ментом, потому что он меня вычислил на счет раз. Начал он издалека:

– Кать, а кто это тебе на днях звонил?

– Пашка, ты что, мне целыми днями звонят, по двадцать звонков в день бывает, работа у меня такая.

– А что это ты такая задумчивая? Что затеяла? – не унимался Егоров.

– Паш, мы с Элей хотим в дом отдыха съездить. Ты не против? Ей полезно будет.

– Против, – вдруг заартачился Пашка, – я тебя никуда не отпускаю. Я ревнивый.

Он подошел ко мне, обнял и стал целовать.

– Обещаю, что вернусь одна, – пошутила я.

– Давай, давай, издевайся. А какой дом отдыха?

Я была не готова к такому вопросу. С домами отдыха я не работала. Кто-то из коллег недавно продавал санаторий, других контактов с санаторно-курортной индустрией у меня не было. Стало грустно, я поняла, что что-то в жизни упускаю.

– Паш, – меня вдруг озарило, – а давай вместе поедем?

Можно было голову дать на отсечение, что Пашка откажется. У него в разработке был какой-то вор в законе, и уехать из города он мог только по приказу из ставки верховного командования.

– Кать, – виновато признался Егоров, – сейчас никак не могу.

– Ну вот видишь, поэтому придется мне с Элей ехать.

– Почему нельзя дома побыть? Тебе что, со мной и с Роем плохо?

– Нет, конечно, мне с тобой и Бильбо очень хорошо, но я поеду не ради себя, а ради друга, – с пафосом сообщила я.

Такую терминологию Егоров понимал. Друг – это святое, а на святое замахиваться нельзя.

Определив Машку к Веронике, мы с Элеонорой Матюшиной в воскресенье выехали из города. Наш путь лежал на юг.

Через несколько часов мы проехали указатель с отметкой «Краснодар – 30 км». За бортом было плюс восемнадцать, светило солнышко, и я чуть не забыла, с какой целью мы едем. Вспомнила, только когда нечаянно заголосила: «Окрасился месяц багрянцем, где волны бушуют у скал. Поедем, красотка, кататься, давно я тебя поджидал». На фразе «А помнишь, изменщик коварный, как я доверяла тебе?» я захлопнула рот и посмотрела на Элю. Она, закрыв глаза, слушала этот гимн обманутых любовниц.

Я набрала номер Степаныча и сбивчиво сориентировала его на местности.

Он понял, где мы находимся, объяснил, по какой дороге лучше въезжать в город, и сказал, что будет ждать нас за мостом.

Вскоре, проехав мост, мы увидели автобус Степаныча, и я затормозила.

Автобус стоял у обочины, двери были закрыты. Я, кряхтя, выбралась из окульки, постояла на затекших ногах, размялась, подошла к автобусу и увидела, что Исаев сидит на водительском месте. Голова его свесилась набок, лица с дороги видно не было. Мне показалось, что он задремал. Я постучала по стеклу и позвала:

– Степаныч! Мы здесь!

Он не отозвался. Я потянула дверцу, Степаныч стал вываливаться на меня. Голова его качнулась, и я увидела лицо. Это было лицо покойника. Изо рта стекала алая струйка.

«Томатный сок, что ли?» – отказываясь верить глазам, подумала я.

Тело Степаныча съезжало все больше, я держала дверцу за руку из последних сил, понимая, что, если ее отпустить, водитель автобуса рухнет на землю.

– Эля! – заорала я.

Элеонора вышла из «Оки», подошла к нам со Степанычем и безумными глазами уставилась на алую струйку.

– Что с ним? – наконец спросила она.

– Какая разница, что с ним, давай, помоги мне закрыть дверцу. Он падает почему-то.

Мы вместе стали запихивать грузное тело на сиденье. Оно плохо поддавалось, но нам все-таки удалось закрыть дверцу автобуса, и запыхавшиеся, мы вернулись в «Оку». Путешествие оборачивалось проблемой.

Мимо одна за другой проносились машины, надо было на что-нибудь решиться.

– Слушай, – сказала я Эле, – вдруг он еще жив? Я сейчас вернусь в автобус и проверю.

– А если он убит?

– Тогда поищу что-нибудь, может, убийца оставил улику?

– Ты что, рехнулась? – Эля вцепилась мне в рукав куртки и не отпускала. – Поехали отсюда, поехали домой.

– Спокойно, – тоном бывалого сыщика произнесла я, – домой мы успеем, раз приехали, надо хоть что-то узнать.

С этими словами я вышла из «Оки» и опять подошла к автобусу, но уже с другой стороны.

Дверца в кабину была приоткрыта, из щели стекала кровавая дорожка. Я осторожно встала на подножку и заглянула в кабину.

Куртка на Степаныче была в огромных дырах, не иначе как в него разрядили магазин автомата Калашникова. Я огляделась, поискала что-нибудь интересное, ничего интересного в кабине не было, но в руке у покойного была зажата какая-то бумажка. Пересилив себя, я потянула за кончик и вытащила ее.