Изменяю по средам - Алена Левински

Катерина и Димка поехали нас провожать. Катька всхлипывала по-беременному, по-бабски, обнимала меня и время от времени приговаривала:

– Как хорошо, что вы приехали… Как хорошо… Мы здесь совсем одни, совсем одни…

Она всегда была нежная и сентиментальная, наша Катерина. Еще в студенческие времена, когда денег хватало только на предметы первой необходимости – черные колготки, плетенные мелкой авоськой, и вонючие сигареты «Аллегерос», Катерина купила белую жабу в стеклянной банке. Лупоглазое земноводное продавала в длинном переходе старуха с накладным шиньоном и сжатыми куриной жопкой губами. Если бы жабу продавала простая старая алкоголичка, то можно было бы договориться за сумму, равную стоимости бутылке дешевой водки, но у нищей старухи было амплуа опустившейся, но гордой библиотекарши, и она запросила за склизкую тварь немыслимые деньги. В тот момент, когда, услышав сумму, Катюха готова была развернуться и уйти, жаба высунула свою противную морду и грустно квакнула.

Этот «квак» и определил ее дальнейшую судьбу. Катька потом рассказывала, что в нем была и вся боль мира, и все страдания невинно замученных животных, и последняя надежда, робкая и невесомая, как пузырек воздуха, испуганно булькнувший на воде.

Катька отсчитала деньги. Был март, такой, какой может быть в Москве – с морозом ниже десяти градусов по старику Цельсию, с завыванием вьюги и с заносами, когда из городского транспорта курсирует только метро. Катька везла банку с холодной жабой через пол-Москвы, спрятав ее под куцее болоньевое пальто, в котором ходила с девятого класса. Пальцы окоченели без перчаток, пока она полчаса прыгала на автобусной остановке в нелепой надежде, что появится автобус. Потом они с жабой брели сквозь плотную пелену снега по Загородному шоссе – жаба в банке под пальто и Катька, зарывшаяся носом в холодные кольца шарфа…

Жаба зажила в нашей комнате счастливо и спокойно. По ночам она мешала спать, утром жрала хлебный мякиш, днем дремала, надувшись белым круглым пузырем на дне банки, а когда в общежитии случился пожар, первой, еще до общей тревоги, разбудила нас громким противным кваканьем. Когда Катя познакомилась с Димкой, жаба пригорюнилась, перестала есть мякиш и умерла, не выдержав конкуренции.

Не знаю, почему я вспомнила сейчас о судьбе несчастного земноводного, может потому, что Катерина, перекрасившись в сизую блондинку и округлившись большим животом, стала похожа на свою почившую любимицу.

– Машка, если со мной что-нибудь случится… ну, ты понимаешь, роды и все такое… – горячо зашептала подруга мне в ухо. – Забери ребенка себе.

Ага, начинается. Перед родами у женщин что-то происходит с головой, и они принимаются нести полную чушь.

– Да что с тобой случится? Совсем с дубу рухнула? – воскликнула я, внимательно глядя на подругу. – Летальных исходов при родах – ничтожный процент.

– Вот видишь, они есть. И не спорь со мной! – рассердилась Катя. – Я не придерживалась диеты, я пила пиво! Вчера целый стакан…

– Ну и что? Не слишком ли серьезно ты относишься к лекциям в школе будущих мам? Признайся, ты туда ходишь и все записываешь в тетрадку в клеточку.

– Конечно! И знаешь, что нам сказали? «Вы можете не волноваться о ребенке. Если плоду будет не хватать кальция, он возьмет его из ваших костей, ваших зубов, волос, ногтей…» Кошмар какой, он же просто сожрет меня изнутри, как в фильме «Чужие».

– Ты толстая стала, Катька, а рожать совсем скоро, он не успеет тебя сожрать. Да… Тлетворное влияние излишней информированности. Когда я была беременна Гришкой, тоже посещала эти жуткие сходки по подготовке к родам. Представляешь, сидит десяток пузатых молодых баб и сосредоточенно обсуждает, кто что съел, сколько пописал и каков был характер стула. Особо усердствовала одна, с визгливым голосом. Спрашивает: «Я пью каждое утро свежевыжатый яблочный, морковный и апельсиновый соки. Не вредно ли выжимать яблоки вместе с кожурой?» На обсуждение вопроса уходило пятнадцать минут оплаченного каждой беременной времени.

– Ага, у нас тоже самое, хоть и Германия…

– А потом врач меня спрашивает: «А вот вы, Маша, что ели вчера на обед?» – «Пиво, – честно говорю, – и ребра…» Она офигела. «Какие, – говорит, – ребра?» – «Ну, такие, жирненькие, к пиву хорошо… Муж любит….» – «И много вы их скушали?» – «Ну, как… Меньше, чем муж». Тут она совсем тихо спрашивает: «А пива?» – «Пива, конечно, гораздо меньше….» С тех пор вопросов мне больше не задавали, а Гришку я родила легко и весело.

Про «весело» я, конечно, соврала. Но не пугать же, в самом деле, беременную подругу. Она сама себя пугает достаточно.

Поезд загудел и остановился у перрона. Солнечный Франкфурт сиял радостными металлическими терминалами.

Чем всегда радовал «Аэрофлот», так это полетным питанием. Высокая фигуристая стюардесса в белой блузке без верхней пуговицы и в алом форменном жилете наклонилась интимно и, дыхнув «Помарином», вкрадчиво спросила:

– Мясо или рыба?

– Мясо, – мечтательно сказал муж, глядя в ее глубокий вырез.

– Рыбу, – сдуру выбрала я.

– А мне кока-колу, – решительно выдал Гришка, искоса поглядывая на Антона.

Стюардесса поставила на откидные столики три теплых коричневых подноса. Рыба оказалась квадратной расплющенной котлетой, окутанной парным горошком и тоскливой сырой брокколи.

Гришке дали мясо и пластиковый стаканчик с колой, которую он тут же пролил себе на штаны, отчего расстроился до слез. Утешить ребенка удалось только сладким до тошноты кексом в герметичной упаковке.

Мы пересекли воздушную границу Германии и взяли курс на Москву.

Антон задремал, и вслед за ним сладко засопел Гришка, свернувшись калачиком на кресле. Почему-то стало грустно.

Жизнь в столице подорожала. Я нынче человек безработный и соответственно безденежный. Нищий, можно сказать. Мечтаю приобрести жидкое мыло вместо размякшего, кислотного цвета брикета с антипаразитным запахом, живущего в ванной. Брикет с гордостью достала из тайных закромов свекровь и торжественно водрузила в железную мыльницу, пережившую, я полагаю, Великий потоп.

– Завтра еще дустовое мыло куплю, – сказала она. – В доме обязательно должно быть дустовое мыло.

– Зачем? – недобро спросил Антон. – Брюшной тиф победили во времена нэпа.

– Ты, Антоша, ничего не понимаешь, – пожурила его свекровь. – Все болезни от микробов, а дустовое мыло убивает их без разбору.

Мне сразу представились волосатые микробы-многоножки, сгрудившиеся в плотный батальон за теплой трубой в ванной, со злорадными мордами, с клыками и усиками. Они выжидали, готовые наброситься на каждого, кто войдет в ванную, и растерзать в считанные секунды, оставив на полу белую груду отполированных реберных костей.