Изумруд раджи (сборник) - Агата Кристи

Но тут ее прервали. Лицо Джеральда Мартина налилось кровью; он задыхался и показывал на нее дрожащим пальцем:

– Кофе… боже мой! Кофе!

Аликс уставилась на него.

– Я теперь понимаю, почему он был горький… Ты дьявол! Ты снова взялась за свои штучки…

Он вцепился в подлокотники кресла, готовый прыгнуть на нее.

Алекс отступила к камину. Теперь, в ужасе, она открыла рот, чтобы все отрицать, но потом остановилась. В следующую минуту Джеральд бросится на нее. Она собрала все свои силы и посмотрела ему прямо в глаза, пылко, убедительно.

– Да, – произнесла она. – Я тебя отравила. И яд уже действует. В эту минуту ты не можешь встать с кресла, не можешь пошевелиться…

Если бы она смогла продержать его там хотя бы несколько минут…

А! Что это? Шаги на дороге. Скрип калитки. Потом шаги на дорожке к дому. Открылась наружная дверь.

– Ты не можешь пошевелиться, – повторила она.

Затем проскользнула мимо него, стремительно выбежала из комнаты и почти без чувств упала в объятия Дика Уиндифорда.

– Боже мой! Аликс! – воскликнул он, потом повернулся к пришедшему с ним высокому крепкому человеку в мундире полицейского: – Пойдите и посмотрите, что происходит в комнате.

Затем Дик осторожно опустил Аликс на диван и склонился над ней.

– Девочка моя, – пробормотал он. – Моя бедная девочка… Что с тобой сделали?

Ее веки затрепетали, а губы прошептали его имя.

Дика отвлек полицейский, который прикоснулся к его руке.

– В той комнате нет никого, сэр, кроме мужчины, сидящего в кресле. Похоже, его что-то сильно напугало, и…

– Да?

– Ну, сэр, он… умер.

Они вздрогнули, услышав голос Аликс. Молодая женщина говорила, будто во сне, по-прежнему не открывая глаз.

– И вскоре после этого, – произнесла она, словно цитировала какую-то книгу, – он умер…

Девушка в поезде

– Вот и все! – грустно произнес Джордж Роуленд, глядя снизу на внушительный, почерневший от копоти фасад здания, из которого он только что вышел.

Можно сказать, что оно служит удачным воплощением власти Денег – и Деньги, в лице Уильяма Роуленда, дядюшки вышеупомянутого Джорджа, только что откровенно высказали свое мнение. За короткие десять минут из зеницы дядюшкиного ока, наследника его состояния и молодого человека с многообещающей деловой карьерой Джордж внезапно превратился в одного из представителей огромной армии безработных.

«А в такой одежде мне даже не выдадут пособия по безработице, – мрачно размышлял мистер Роуленд. – Что же касается возможности писать стихи и продавать их вразнос за два пенса – или за «сколько вам не жалко, леди», – то у меня просто не хватит на это мозгов».

В самом деле, Джордж был настоящим олицетворением вершин портняжного искусства. Он одевался изысканно и красиво. Соломон и майские ландыши по изяществу просто не шли ни в какое сравнение с ним. Но мужчина не может жить одной одеждой – если только он не получил хорошего художественного образования, – и мистер Роуленд остро это сознавал.

«И все из-за паршивого шоу вчера вечером», – печально подумал он.

«Паршивым шоу вчера вечером» был бал в Ковент-Гарден. Мистер Роуленд вернулся с него довольно поздно – или, скорее, рано. По правде сказать, он не мог бы утверждать, что помнит, как он вообще вернулся. Роджерс, дворецкий его дядюшки, всегда готовый помочь, мог бы, несомненно, более подробно рассказать об этом. Раскалывающаяся голова, чашка крепкого чая и появление в конторе без пяти минут двенадцать вместо половины десятого ускорили катастрофу. Мистер Роуленд-старший, который двадцать четыре года прощал его и платил за него, как и подобает тактичному родственнику, внезапно отказался от такой тактики и показал себя в совершенно новом свете. Нелогичность ответов Джорджа (в голове у молодого человека все еще что-то открывалось и закрывалось, подобно какому-то средневековому орудию инквизиции) вызвала у дядюшки еще большее негодование. Уильям Роуленд все делал основательно. Он отправил племянника по́ миру несколькими короткими, сочными выражениями, а потом взялся за прерванный обзор нефтяных месторождений в Перу.

Джордж Роуленд отряхнул с ног прах дядиной конторы и вышел в лондонский Сити. Он был практичным парнем. Хороший ленч, подумал Джордж, необходим для того, чтобы обдумать положение. Он его получил. Затем вернулся в семейный дом. Дверь открыл Роджерс. Вышколенное лицо его ничем не выдало удивления при виде Джорджа в столь необычный час.

– Добрый день, Роджерс. Уложите мои вещи, пожалуйста. Я уезжаю отсюда.

– Да, сэр. С коротким визитом, сэр?

– Навсегда, Роджерс. Сегодня вечером я отправляюсь в колонии.

– Неужели, сэр?

– Да. В том случае, если есть подходящий корабль. Вы что-нибудь знаете о кораблях, Роджерс?

– Какую колонию вы собираетесь посетить, сэр?

– Мне все равно. Подойдет любая. Скажем, Австралия. Как вам эта идея, Роджерс?

Дворецкий деликатно кашлянул.

– Ну, сэр, я слышал, что там найдется место для каждого, кто действительно хочет работать.

Мистер Роуленд взглянул на него с интересом и восхищением.

– Очень точно сказано, Роджерс. Именно так я и думал. Я не поеду в Австралию, по крайней мере сегодня. Принесите мне железнодорожный справочник, пожалуйста. Мы выберем что-нибудь поближе.

Роджерс принес нужный том. Джордж открыл его наугад и стал быстро листать страницы.

– Перт – слишком далеко. Патни-Бридж – слишком близко. Рэмсгейт? Думаю, нет. Рейгейт тоже меня не прельщает… О, как необычно! Есть место под названием Роуленд-Касл. Вы когда-нибудь о нем слышали, Роджерс?

– Мне кажется, сэр, что туда едут с вокзала Ватерлоо.

– Какой вы удивительный человек, Роджерс, все-то вы знаете… Ну-ну, Роуленд-Касл! Интересно, что это за город?

– Не слишком большой, я бы сказал, сэр.

– Тем лучше, там будет меньше конкуренции. В этих тихих деревенских селениях царит старый феодальный дух. К последнему из истинных Роулендов там должны проникнуться мгновенной симпатией. Не удивлюсь, если через неделю меня выберут мэром.

Он со стуком захлопнул справочник.

– Жребий брошен. Уложите мне маленький чемодан, пожалуйста, Роджерс. А также передайте от меня привет кухарке и попросите ее одолжить мне кота. Дик Уиттингтон, вы знаете[2]. Когда решаешь стать лордом-мэром, необходимо иметь кота.

– Мне очень жаль, сэр, но кота взять нельзя в настоящий момент.

– Почему это?

– Он обзавелся семейством из восьми котят, сэр. Сегодня утром.

– Не может быть! Я думал, его зовут Питер…

– Это правда, сэр. Большой сюрприз для всех нас.

– Результат небрежного присвоения имени и заблуждения относительно пола, э? Ну-ну, придется ехать без кота… Уложите мои вещи немедленно, пожалуйста.

– Слушаюсь, сэр.

Роджерс поколебался, потом продвинулся в комнату немного дальше.

– Простите мою вольность, сэр, но на вашем месте я бы не придавал слишком большого значения тому, что сказал сегодня утром мистер Роуленд. Он вчера вечером был на одном из этих городских обедов, и…

– Ни слова больше, – перебил его Джордж. – Я понимаю.

– И будучи склонным к подагре…

– Знаю, знаю. Довольно напряженный для вас вечер, Роджерс, из-за нас обоих, а? Но я уже принял решение занять видное место в Роуленд-Касл – колыбели моей исторической борьбы за власть, – это хорошо будет выглядеть в речи, правда? Дайте мне туда телеграмму или поместите неброское объявление в утренних газетах, и я вернусь в любое время, если здесь будут готовить фрикасе из телятины. «А теперь – в Ватерлоо!» – как сказал Веллингтон накануне исторической битвы.

Вокзал Ватерлоо в тот день был не самым лучшим и привлекательным местом. Мистер Роуленд в конце концов нашел поезд, который мог доставить его к месту назначения, но он оказался ничем не привлекательным, невпечатляющим поездом, и казалось, никто не горел желанием путешествовать на нем. Роуленд получил в свое распоряжение весь вагон первого класса в голове состава. Туман нерешительно окутывал столицу, то поднимался, то опускался. Платформа была пустынной, и лишь астматическое пыхтение паровоза нарушало тишину.

А потом, совершенно неожиданно, начали происходить события, причем с такой быстротой, что Джордж пришел в замешательство.

Девушка случилась первой. Она распахнула дверь и запрыгнула в купе, выдернув мистера Роуленда из состояния, губительно близкого ко сну, и при этом воскликнула:

– О! Спрячьте меня, пожалуйста, спрячьте меня!

Джордж был, в сущности, человеком действия: «Кто с доблестью дружен, тем довод не нужен»[3], и так далее. В купе железнодорожного вагона было только одно место, где можно спрятаться, – под полкой. За семь секунд Джордж поместил туда девушку, а его чемодан, небрежно придвинутый к ней, скрыл ее убежище. И как раз вовремя. В окне вагона появилась разъяренная физиономия.