Кевларовые парни - Михайлов Александр Георгиевич

Не менее смекалистые опера быстро нашли противоядие. Однако и предприниматели не дремали. Азарт, с каким сначала из СССР, а потом из России везли все, что плохо лежит, просто шокировал Запад. Появление на международном рынке российского сырья и материалов по фактически бросовым ценам стало лихорадить биржу. Не было в мировой практике таких правил игры. А эшелоны шли и шли. Наиболее свободным был прибалтийский коридор.

После первых уголовных дел по контрабанде фондовых или, как их еще называли, стратегических материалов хитрые жулики нашли выход. Теперь они не везли это сырье в гостовском стандарте. Они выводили его в состояние некондиции.

— Нет, ты представляешь! — горячился Адмирал, вводя Олега в курс комбинаций. — Берут трубу — по ГОСТу, допустим, шесть метров, — отрезают двадцать или пятьдесят сантиметров, и все. Некондиция!

Дела по промышленной контрабанде сложнее всего было реализовать, когда вагоны с этой самой, пока еще потенциальной контрабандой мотались по стране, как известный продукт в проруби.

Многое Олег постигал заново. Все, что рассказывал Адмирал, было не просто интересно. Это была азбука нового криминального времени.

— Смысл простой — размыть субъект преступления. Возьмем ту же школьную задачу: из пункта А выходит поезд с неким грузом, предназначенным для незаконного вывоза. Пусть будут те же трубы. Но гонят его не в пункт В, а в пункт… Е. Там, формируя состав, девочка-диспетчер «ошибается», и в накладной неожиданно появляются не трубы, а буровые установки. Тоже ведь в известной степени трубы, какая ей разница… И снова состав идет, только не в пункт В, а вообще в пункт К. Там опять девочка ошибается… Короче, на границу приходит черт-те что. Ну, ловим, если найдем этот вагон после длительного путешествия по стране. А дальше? Девочка ошиблась. Субъект преступления размыт. Попробуй докажи умысел непосредственного исполнителя. Любой адвокат дело развалит… Но и эта махинация была раскрыта. Тогда «производители» пошли дальше. Все гениальное просто, пусть даже технологически более трудоемко. Из сырья стала изготавливаться продукция со всеми необходимыми атрибутами технологической цепочки.

— Как это?

— А так. Допустим, некий завод решил наварить деньги на продаже бронзы за границу. Но просто так ее не вывезешь. Тогда разрабатывается комбинация по совместному — скажем, с голландской фирмой — производству сантехнического оборудования. Производство — дело полезное и поощряемое. Разрабатывается техзадание на изготовление заготовок для смесителей «елочка». Все чин чинарем. Чертеж, обоснование и прочая технологическая дребедень. Но вот какая штука. Изготовление заготовки производится не литьем, а ковкой. Для того чтобы получить само изделие, надо полкило латуни в стружку перевести. Голландцы животы надорвали бы, если бы не были посвящены в замысел. — Адмирал порылся в столе и достал мятую синьку. — Видишь? Заготовка весит восемьсот граммов, а конечное изделие — триста. Из этой заготовки только идиот будет изделие делать. Тут такие технологии нужны, что… Показали мы эту штуковину в НИИ сантехнического оборудования, так там решили, что мы их разыгрываем. А недавно еще похлеще: алюминиевые пластины для пола. Такие пятьдесят на пятьдесят отливки, якобы для укладки на пол. Ну, во-первых, как понимаешь, алюминий не самый лучший материал для такого рода применения. У него ведь невысокая устойчивость к истиранию. А во-вторых, ни одна из этих пластин на полу не лежит. Качается — ноги переломаешь. И тоже — техзадание, обоснование… Мы ловим, а таможня отпускает. И она права: наши законы таковы, что глупца за задницу можно только по дурости взять. Вот и ломай голову, как доказать умысел. А подозреваемый смотрит на тебя этакими глазенками невинными и талдычит свое. Дескать, не ваше свинячье дело, какую продукцию я выпускаю. Партнер доволен… Вот и получается — задержим на границе груз, а нам говорят: «низзя», это продукция. Для дураков это продукция, а для нас — контрабанда! Про титановые лопаты я уж и не говорю. Конечно, продукт исключительный — легкий, прочный, но… Никому в таком виде не нужный. Да об этом никто и не думает, просто исходное сырье переводят в изделие, чтобы потом изделие снова перевести в сырье. Недавно одна фирма пыталась направить таких лопат в Лихтенштейн в два раза больше, чем наличное население этой страны. А черенок — вообще песня: из необструганной елки с сучками. Но высшим полетом была последняя история с Каунасским КЭЧ. Ну, армейской снабженческой структурой. Начальник КЭЧ, подполковник, взял в аренду на саратовском предприятии — вдумайся! — тридцать тысяч километров… дождевальных труб. Три четверти экватора!

— Зачем ему дождевальные трубы?

— Ему-то незачем. Эти трубы пытались вывезти в Литву по линии некоего литовского кооператива «Центр», но документов под это кооператив не получил. Все-таки стремная там ситуация. Отделятся, не отделятся. Короче, не дали им лицензию. Тогда они находят этого интенданта, начальника КЭЧ, который и подписывает на себя все документы. Что уж там думало его руководство — непонятно. Скорее всего, оно ничего и не знало. Как бы то ни было, трубы в Литву пошли. Правда, мы задержали некую толику в Москве на товарной станции, но большая часть ушла. И прямиком по морю за границу.

— А подполковник?

— Ему дали литовское гражданство, и он исчез. Наверное, приличный процент со сделки получил. Военная прокуратура ищет, но разве сейчас там найдешь…

— А Сванидзе?

— А что Сванидзе? В камере. И ничего в этом удивительного нет. Рэкет как явление — вторичное преступление. Он существует только там, где есть сверхприбыль, не облагаемая налогом. То есть, когда есть что изъять без контроля со стороны государства. Вымогательство как преступление существует в странах, где не отлажена налоговая система, где плохо работают налоговые службы, где понятие декларации о доходах для всех граждан без исключения сродни китайской грамоте. И люди вроде Сванидзе — я беру не контрабандный аспект, а финансово-криминальный — всегда будут находиться в перекрестии прицелов всякой шпаны. Ведь обрати внимание, пятьдесят штук нашел без проблем. Просто взял в тумбочке…

— Вот так! Рэкетир — санитар нашего дикого коммерческого леса. — Медведь подвел итог разговора со свойственной ему афористичностью.

4

Эти дни врезались в память многим. Каждый запомнил свое…

Сквозь бледную пустынную зябь рассвета катил зеленый «уазик» с тонкой, как комариное жало, антенной на крыше. На улице почти никого. В «уазике» тесно от переговоров в эфире.

— Ноль восьмой! Ноль восьмой, спишь, что ли? Дай точку!

— Ленинский, приближаемся к базе.

— То-то! Понял. Кати дальше.

«Уазик» с надписью «Аварийная» на борту свернул в тесный двор, приткнулся в углу. Четверо принялись выгружать сумки, коробки — не то сантехники, не то мастера из телеателье или телефонного узла. Из подъезда вышел еще один.

— Все готово.

— Понесли.

Лифтом — до упора, дальше — по пыльной лестнице на чердак, оттуда — на крышу. Парни собирают манатки, входят в подъезд. Лифт, скрипя и пощелкивая этажными переключателями, тянет их кверху. Щелчок, двери открываются с тяжелым вздохом туберкулезного больного. Металлическая лестница ведет на чердак. Лезть неудобно, особенно с аппаратурой. Последний из поднимающихся парней цепляется сумкой за проволоку. Сумка рвется. Вниз, в пролет, летит аккумулятор.

— С концами, блин…

— С чем тебя и поздравляю. Вычту из зарплаты. Сам объяснишь голодным детишкам, почему на молочишко не хватает.

На крыше, испещренной разводами черного свежего гудрона, устанавливают штатив. На штатив — камеру. Медведь снимает куртку. Под мышкой рыжая кобура с «макаровым». Примеряется к окуляру, наводит резкость. Проверяет связь. Все в порядке.

— Пока, Медведь. Точку знаешь: угол Ленинского. Объект будет там через час. Станцию не выключай. Камеру врубишь за полчаса до «стрелки», попробуй вытянуть обстановку. Вдруг контрнаблюдение увидишь. Да, кстати. Когда мы уйдем, забаррикадируй дверь чердака. А то, неровен час, без камеры останешься. Вот за нее выплачивать — всей жизни не хватит.