Омар Хайям - Шамиль Загитович Султанов

Шум, крики, толчея, споры царили всюду, кроме рядов, где продавали пряности: перец, имбирь, барбарис, гвоздику и сотни других специй, названий которых не знал даже Ибрагим. Седобородые старцы с удлиненными смуглыми лицами не гнались за покупателем, не заглядывали ему в глаза. Казалось, они знают какую-то тайну, и не все — только избранные — могут приобщиться к ней. Здесь палаточник купил цветочные эссенции и розовое масло. Возвратившись к ювелирам, он поторговался с горбоносым иудеем в ермолке и, удачно сбавив на четверть запрошенную цену, купил понравившийся ему золотой перстень с гранатовым глазком.

Время приближалось к полудню. Все правоверные мусульмане устремились в восточную часть рабада, туда, где находилась соборная мечеть. Толпы идущих людей подняли клубы пыли, которая плотной стеной повисла над базаром и всем предместьем. Среди направлявшихся на джума намаз людей Ибрагим видел знакомых купцов, ремесленников, дихкан. Многие уже знали о счастливом для Ибрагима событии. Сыпались поздравления, пожелания здоровья и счастья отцу, ребенку и матери.

— Через сорок дней всех приглашаю в дом на праздник, — отвечал счастливый отец.

До этого срока новорожденного могли видеть только самые близкие родственники. Существовало поверье, что такая мера предосторожности предохраняет от дурного глаза и болезней. Вполне понятный страх за то, чтобы не погас этот едва блеснувший фитилек жизни, заставлял палаточника Ибрагима строго следовать традициям. Уже задолго до рождения ребенка он придумал ему имя — Омар, что означает «жизнь». О том, чтобы Аллах даровал малышу долгую счастливую жизнь, он просил с самого утра, а сейчас хотел молить о том же в священных стенах мечети.

Представители некоторых редких и странных направлений в исламе говорят, что необязательно ходить в мечеть: Всемогущий Аллах вездесущ, у истинно верующего он всегда в сердце. Для общения с Ним не нужны храмы и пятикратные прилюдные моления — это рвение для толпы, обман, когда сердце на самом деле пусто. Один из таких странных мусульман сказал: «Я удивляюсь тем, кто странствует через пустыни и глухие места, чтобы найти дом Аллаха и святыню только из-за того, что там есть следы его Пророка. Почему они не пройдутся по своим собственным стремлениям и страстям, чтобы обрести свои сердца, где есть следы Аллаха?» Такие слова Ибрагим услышал однажды, но старался не размышлять над ними. Он был глубоко верующим мусульманином: твердо соблюдал пятикратный намаз; дважды совершил хадж в благословенную Мекку; всегда вовремя выплачивал закят; строго постился в месяц рамадан и делал ифтар (разговлялся) так, как это делал Посланник Аллаха — мир ему и благословение Всевышнего! — едой бедняков; постоянно, и вслух и про себя, говорил шахаду — Аш-хаду ан ля иляха илля Аллах ва ашхаду анна Мухаммаду — расул Аллах (Свидетельствую, нет божества, кроме Бога, и свидетельствую, что Мухаммад — посланник Аллаха).

Главное здание мечети, в котором находился минбар имама, было выстроено очень давно: миновало тому, наверное, около трехсот лет. Оно сооружено известным Абу Муслимом, тем самым Абу Муслимом, который способствовал падению нечестивой династии Омейядов и возвратил власть семье Пророка, правда, не по прямой линии, а по ветви его дяди Аббаса. Позже мечеть достраивалась Амром ибн Лейсом.

Часть святого храма уже опиралась на круглые кирпичные колонны. По сторонам мечети выстроено три портика, в середине — прекрасный позолоченный купол с одиннадцатью воротами и с колоннами из разноцветного мрамора. Здесь же был высокий минарет, который возвел другой хорасанский правитель, Абдаллах ибн Тахир. Сравнивая эту мечеть с газнийской, которая была конечно же богаче и ярче, Ибрагим все же отдавал предпочтение своей. Между правителями Аббасидского халифата, предшественниками и потомками, шло негласное соперничество по части архитектуры. Позже Омар Хайям напишет: «Они горячо стремились к возведению зданий… и если царь возводил высокий дворец, город, селение, караван-сарай, крепость или проводил канал и если строительство не заканчивалось в его время, его сын или преемник на троне державы после взятия дела мира в свои руки не обращал внимания ни на что, кроме окончания постройки здания, не достроенного прежним царем… Сын царя в этом отношении был еще более жаден, чем его отец».

Сей караван-сарай, где то и дело день

Спешит, как гостя гость, сменить ночную тень, —

Развалина хором, где шли пиры Джемшидов,

Гробница, что дает Бахрамам спящим сень.

Кого сейчас в мечети больше — суннитов или шиитов? Кто может сказать точно? Махмуд перед каждым своим походом получал у халифа в Багдаде разрешение на ведение войны и благословение на «утверждение и установление чистого ислама среди неверных». Под «чистым исламом» подразумевалась суннитская форма. При нем запрещалось упоминать в пятничной хутбе (проповеди) о существовавших в южной части нишапурского рабада могилах потомков Хусейна. Сельджуки же терпимо и лояльно относились и к суннитам, и к шиитам.

До сих пор здесь вспоминали суфийского шейха Хамдуна аль-Кассаба, умершего более 160 лет назад, который первым в Нишапуре встал на «путь порицания». Последователи этого тариката считали, что главный враг верующего на пути к Всевышнему — это глубоко укоренившееся лицемерие человека, внешнее, проявляющееся в поведении, и внутреннее, спрятанное в глубинах нафса (самосознания), незаметно, но постоянно порабощающее сознание, мышление, интуицию, иман (веру). Аль-Кассаб говорил, что именно безупречная искренность в любой ситуации, даже если социальное окружение будет ненавидеть и порицать тебя за такую искренность — лучшее средство борьбы с мунафикийя (лицемерием).

Говорят также, что когда-то на стенах главной нишапур-ской мечети были начертаны такие странные и непонятные для многих людей Сунны, но полные глубокого значения для сторонников тариката слова: «О Аллах, если я служу Тебе из страха перед адом, то покарай меня адом; если я служу Тебе из стремления попасть в рай, то лиши меня этой возможности, но если я служу Тебе из чистой любви, тогда делай мне, что Тебе угодно». Возможно, именно эти слова могут помочь разгадать загадку другого суфийского шейха Абу-ль-Аббаса Кассаба: «На духовном Пути встречаются настоящие герои, кому не отведено места ни в этом мире, ни в следующем».

Суфии вызывали у Ибрагима двойственное чувство. Называли себя таковыми разные люди. Одни проводили жизнь в уединении, отшельничестве, умерщвлении плоти ради высшей своей цели — познания Аллаха и не могли не вызывать уважения. Это были истинные подвижники дела Всевышнего. Другие, которых многие иронически называли су-фитами, использовали суфийские слова, понятия, ритуалы, одежду для своекорыстия, обогащения, получения власти. Они говорили: кто достиг наивысшей ступени святости, для