Сожги в мою честь - Филипп Буэн

Тассен, пригород Лиона. Сидя в засаде в «рено» напротив местного бара, Антония снова и снова возвращалась к своим невеселым мыслям.

«Термин «реакция» был введен санкюлотами[13]. Реакционерами они называли дворян, противников изменений. Фашисты, те хотели, чтобы в умах людей жила одна-единственная мысль. В демократах они видели опасных людей, отклоняющихся от верного пути. Голоса несогласных заглушались огнем и мечом: разъяренное человеческое стадо слышало только свой голос».

— Патрон, посмотрите, в баре какое-то движение.

Антония знаком показала, что заметила.

«Если следовать логике и называть вещи своими именами, наше общество стало реакционным и фашистским: оно держит меня на коротком поводке и затыкает рот… Запрещено вести расследование за границами своей территории! Ослушаюсь — мне перебьют ноги. Запрещено критиковать официальный гуманизм! Выскажу мысль, противную политике блаженных сторонников социальных прав — на мне поставят клеймо стервы. Косность и догматизм — вот что вскармливает предписанную толерантность. Думай, как все или проваливай! Хотелось бы мне знать, где обитает демократия в стране, отупевшей от ангельской пропаганды».

— Патрон, дверь открывается, это, возможно, наш клиент.

Нет, не он. Надо подождать еще немного.

«Мои методы называют нечестными. Но если реформа провалилась и это отказываются признать — не гораздо ли это хуже? Я говорю не только о смертной казни, но и о законах, которые парализуют работу полиции. Нам и своих хватало, а теперь еще и свалились на голову указы из Брюсселя! Пфф! Европейский комиссар, которого никто не избирал, знает ли он, как страх пожирает тебя изнутри? Как свистит пуля? Погибает товарищ? Нет! Окопавшись в своем кабинете, он не рискует быть пристреленным. И к тому же получает в пять раз больше моего».

Огни бара погасли, взгляд Антонии стал жестче.

«Полицейский! Сегодня нужно быть святым, чтобы выполнять эту работу. К сожалению, преступники этим качеством не отличаются, кретины-правозащитнички, похоже, об этом забывают. С теми процедурами, что они нам вешают на шею, у адвокатов не жизнь, а малина. А бандиты радуются: достаточно плохо подписанного протокола, чтобы их отпустили. С меня хватит! Чаша моего терпения переполнилась! Наплевать на методы, убийцы должны заплатить за свои преступления, точка, проповедь окончена, аминь!»

— Думаю, на этот раз он, похож на фото.

Не нужно и приглядываться, комиссар узнала Антона Йозевича.

Худой, как червяк, бритая голова скинхеда. Антон прощался с дружками хриплым голосом: вино и курево сделали свое дело со связками. Он нелепо шатался из стороны в сторону, пьяный, плохо одетый, в куртке из дрянной кожи.

— Подожди трогаться, прихватим его внизу улицы.

— В том гадюшнике? Он же обделается со страху.

— Я бы сильно удивилась, он легко подстраивается под ситуации. Самое трудное — вывести его из равновесия, я тебе объясняла, как это сделать.

— Не беспокойтесь, патрон, я знаю свою роль наизусть.

— Давай строго по тексту. Этот тип как прусак — подбирает и переносит все, что услышит, даже если ничего и не выгадает. Он себя самого продал бы с потрохами, если бы за его голову была назначена награда. Проблема в том, что он сочиняет на ходу — привирает, преувеличивает. Мне бы не хотелось, чтобы он нафантазировал, придерживайся нашего сценария.

Антония скрывала от Милоша часть правды и в глубине души злилась на себя за это. Антон был не просто доносчиком, двадцатым ножом у Турка — он был педофилом и вдобавок убийцей. Комиссар столкнулась с ним еще до службы в БРБ. В Герлане нашли труп девочки, избитой, изнасилованной и зарезанной. Все указывало на серба. Но виновность подтверждалась только сумбурными показаниями одного обкурившегося наркомана. Невозможно было провести и анализ ДНК: кожа жертвы, погруженной в цистерну бензина, растворилась под воздействием сольвента. За отсутствием улик Антон был отпущен на свободу. Негодуя, Арсан поклялась себе, что получит его голову, и, дав клятву, выжидала удобного случая.

«Но в конечном итоге, — оборвала она себя, — Милошу и так есть за что его ненавидеть. Одного происхождения довольно, чтобы букашка «расписал» его по-хорватски. Он уже предвкушает удовольствие».

— Включай зажигание, Милош, он наш.

Сказано — сделано, машина поехала вниз по улице. Пустынная, усеянная старинными домами, улочка несла на себе особый отпечаток, в духе Эжена Сю. Она выглядела так, что хоть сейчас можно было снимать «Парижские тайны»[14]. Однако действие происходило близ Лиона, в XXI веке: молодой лейтенант резко затормозил в трех шагах от прусака.

Как планировалось, комиссар осталась в салоне — самое главное, Антон не должен был ее увидеть — а Милош выскочил из «рено».

Быстро (с большой буквы Б), пистолет наизготовку, он усмирил серба:

— Руки в стену, ноги шире и не дергайся.

— О! Чего ты хочешь?

— Сначала посмотреть, нет ли у тебя пушки.

Ответ немного успокоил Антона. Во-первых, он означал, что будет диалог, и, похоже, этот сопляк не собирался его убивать. Иначе прикончил бы, не шаря по карманам. Йозевич перевел дух, вернулась наглость:

— Кончай лапать, это меня возбуждает. Оружия нет.

— А это что, не нож ли с выкидным лезвием?

— Открывать устрицы, у нас же месяц с буквой «р»[15].

Арсан предупреждала: прусак подстраивается под любые ситуации.

— Так, поворачивайся, надо поговорить.

— О чем, братишка? Что ты хочешь услышать?

«Правило первое, главное и единственное: этот козел должен меня уважать».

Авторитет следовало подкрепить резким мастерским тычком. Кровь брызнула из носа серба.

— Начнем с «вы», терпеть не могу, когда мне тыкают.

Йозевич ошарашено кивнул, зажимая рукой ноздри.

— Раз понимаешь это, добавляй «капитан».

Антон дышал с трудом. К пропитому голосу и славянскому акценту добавились и потерпевшие аварию согласные:

— Бадамушта вы из балиции?

— Да, братишка, из БРБ.

— Какие ко бде вопросы, де понимаю, что вам дадо.

— Слушай сюда: Матье Бонелли — холодный труп со вчерашнего вечера. Вернее, горячий труп: его сожгли заживо в поезде.

— Де может быть!

— Может! Ромена Гарсию прикончили вместе с ним.

— Черт, и Ромена!.. Кто, вы в курсе?

«Эта рыбешка ничего не знает. Тем лучше, будет легче его подковать».

— Есть одна идея: Рефик или Вайнштейн.

— Вы шутите?

— Нет, и Тино Бонелли тоже не шутит. Мы с ним встречались, он убежден в этом.

— Он сильдо ошибается, Рефику плевать да корсиканцев.

— Ты работаешь на Турка, может быть, слышал, как он приказывал убрать?

— Дет, ди фига. Повторяю: Рефик чист.

«Пора наживлять крючок, он готов клюнуть».

— Раз это не он, значит, кто-то другой. Если, конечно, Рефик не держит тебя в стороне от своих дел.

— Я в деле… С чего он должен держать бедя в стороне?

— Ты не турок, даже не мусульманин… Понимаешь, куда я клоню?

— Нет.

— Ладно, выкладываю карты: мы знаем, что Рефик — хозяин местной турецкой мафии. Еще знаем, что он близок с «Серыми волками»[16]. Ты не входишь в братство, плевать ему, если тебя шлепнут. Если надо кем-то пожертвовать, ты первый в списке… Сечешь фишку?

— Смутно, продолжайте.

«Все точь-в-точь по плану, я тебя не разочарую, тупица».

— Так, внимание, разберем, как школьную задачку: если бы доказали, что Рефик убрал Бонелли, что сделали бы корсиканцы, как думаешь?

— Постреляли бы всех, как на бойне.

— А ты защищал бы своего босса, если б узнал, что ему плевать на твою шкуру?

— Я бы послал его подальше.

— Вот почему Рефик тебя и не приближает, возможно. Скажем, в его интересах держать тебя в неведении.

— Типа, чтоб я его защищал, если дойдет до пальбы?

— В яблочко: чтоб ты служил ему пушечным мясом… Гипотетично, но логично…

— Паршиво, если это де только гипотеза.

«Славно, он клюнул на крючок, осталось подсечь».

— У вас должда быть серьездая причида, чтобы бде все это рассказать.

— Просто колоссальная: нам бы не хотелось подбирать ваши ошметки на улицах. Еще меньше — ошметки жертв, которые здесь сбоку припека. Слушай, мой тебе хороший совет: прощупай территорию вокруг и дай мне знать, если она заминирована.

— Я де стукач, друзей де сдаю.

— Ты ошибся направлением, я думаю о Вайнштейне.

— Еврей? Вы его бодозреваете больше, чем Рефика?

— Фифти-фифти, что оставляет шанс твоему приятелю.

— Вайнштейн… Как же я должен за него взяться?

— Прежде чем переметнуться к Турку, ты же оказывал ему кое-какие услуги. Сходи подлижись, поговори о Бонелли, увидишь его реакцию.